Анна освободила свою руку из Ричардовой.
– Вы утверждаете, что литература важнее политики. Я признаю, что вы заслужили это право. А как по-вашему, литература важнее человеческой жизни?
– Нет. Литература связана с людьми уж всяко не меньше, чем политика.
– Однако еще никто не умер с голоду из-за недостатка слов.
– Я, кажется, припоминаю, что когда-то это утверждение оспаривалось в очень высоких кругах. Однако, солнышко, если мы с вами заведем эту волынку, Ричард пожалеет, что выучил русский. Вместо этого, Анна, у меня к вам огромная просьба: я сказал, что никогда больше не приеду в Москву, и я действительно не приеду, но меня по-прежнему интересует, что там происходит, от пустяков, вроде положения дел в Союзе писателей, до серьезных вещей, вроде того, где теперь покупают лампочки. В мое время один славный человек таскал их с радиостанции. Умоляю, расскажите. А между делом можете выпить еще водки, или, если хотите, кофе, или стаканчик лимонада, который так хорошо делает моя жена. Она еще девочкой научилась в Джорджии. Кстати, Грузия по-английски тоже «Джорджия», и две эти Джорджии очень во многом похожи. И там, и там растут фрукты.
Ричард, как и Анна, выбрал лимонад, в котором для пущей изысканности, чуть-чуть не хватало сахара. Минут через двадцать он услышал, как где-то вдалеке открылась и сразу же закрылась дверь. Котолынов резво вскочил и вернулся с большим голубым тазом, наполненным срезанными розами всевозможных размеров и форм, чайными, алыми, кофейными в разной степени розовыми, терракотовыми, белыми. Быстрыми, спорыми движениями он рассовал их по белым вазочкам и плошечкам, которые неприкаянно стояли тут и там. Вода доливалась из специального кувшина.
– Воздух здешний нам подходит, – сказал он Ричарду по-английски, – а вот почва немножко гравистая, это не по нам.
– Розовый коттедж, – произнесла Анна по-английски, улыбаясь Ричарду.
Котолынов покаянно перешел обратно на русский:
– Вы уж меня простите, просто на эту тему как-то удобнее говорить по-английски. Да, все они из нашего сада. Кое-что я там делаю сам, бывает, что и стоя на карачках, прошу заметить, но срезать их приходит моя помощница. Ну-ка… взгляните вот на эту красавицу, разве не прелесть? Будто из чистого золота. Поди опиши словами. – Он затушил недокуренную сигарету. – Знаете, когда я вижу такие вот дивные вещи, я всегда вспоминаю одного типа, которого знал в Воркуте. Он был из… из надсмотрщиков. Больше всего он любил досматривать за ужином. Он ходил по столовой и этаким подчеркнутым движением доставал из вашей миски какой-нибудь кусок, ну, возможно, и не из вашей, а из миски соседа, и всегда только один, но это обязательно был очень вкусный кусок, например картофелина. Только это он и делал, вернее, ничего другого я за ним не замечал. Тем не менее я очень отчетливо его помню. Настолько отчетливо, что, всякий раз глядя на свои розы, думаю, как бы он осатанел от этого зрелища. Надеюсь, вы меня поняли.
Выпьете еще на дорожку? Да бросьте, ну, пожалуйста, на посошок. Ну, прошу вас.
Когда появились розы, Ричард подумал, что к ним-то и сводится тот заключительный жест, которого он ждал, однако, когда перед ним и Анной поставили щедрые «посошки», он понял, что жест еще впереди. Анна, судя по всему, тоже чего-то ждала.
Котолынов поймал ее взгляд. Сверкнув глазами, он проговорил:
– Боюсь, если вы вдруг надумаете отдать дань дряхлой традиции, в этом доме запрещены любые тосты, кроме здравиц Королеве и президенту Соединенных Штатов. Однако, принимая во внимание все обстоятельства… удачи нам и всем тем, к кому обращены наши мысли. – Он осушил свою рюмку, поставил ее на стол и посмотрел на часы: – Без пятнадцати час. Отлично. Как доедете до деревни, поверните налево, и по правую руку увидите «Кор Англэ», где, несмотря на претенциозное название, подают сносный обед. Я заказал вам столик на час. Не прикасайтесь к их кларету, а вот красное бургундское у них очень недурное. – Котолынов проводил их до входной двери и тут оставил. – Прошу прощения, я сейчас.
Анна коснулась Ричардова рукава, а потом пошла вперед, к машине. Появился, посмеиваясь себе под нос, Котолынов, с двумя томиками в ярких бумажных обложках, которые он вручил Ричарду. Верхний был озаглавлен «Байкальское чудище». Тогда же и позднее, по большей части позднее, Ричард прочел:
Эндрю Коттл – американец, свободно говорящий по-русски. Некоторое время учился в Москве и, поскольку отец его работал в Управлении лесного хозяйства, получил возможность непосредственно познакомиться с отдаленными уголками СССР. «Байкальское чудище» – четвертый из серии популярных романов о полковнике Томском, действие которых разворачивается во времена царей на русском «диком Востоке». «Вашингтон пост»: «Коттл разработал свой собственный жанр крутой, забористой приключенческой книги без школярской героики Флеминга». «Обсервер» (Лондон): «Шпионские приключения в старой России, за тысячи верст от банальностей холодной войны».
Все еще ухмыляясь, Котолынов следил, как Ричард пробегает строки глазами.
– Хочу вас сразу заверить, – проговорил он по-английски, – что все киргизы, туркмены и прочий сброд здесь абсолютные сволочи, и всем глубоко наплевать, какое там хреново «дело» они отстаивают. С другой стороны, в конце концов выясняется, что байкальское чудище – это всего-навсего пресноводный тюлень, который водится только в этом удивительном сибирском озере, о чем вы, возможно, и знаете, зато они нет. Ну что ж, рад был познакомиться, Ричард. Удачи вам.
Они обменялись рукопожатием. Все так же по-английски Ричард задал вопрос, который никогда не задал бы англичанину:
– Как вы думаете, все в конце концов образуется?
– В конце? В каком конце? – Котолынов опять на миг ощерился. – Она славная девочка. Достаточно умненькая, чтобы держаться тактично. Этакая негласная диссидентка, одна из последних, сколько я понимаю. Берегите ее, пусть даже она и никудышный поэт. Поэт ведь все-таки. И…
Он заколебался и, больше ничего не сказав, приветственно приподнял шляпу и скрылся в доме.
Анна разглядывала сочно-желтые разлапистые розы на кусте за углом, разглядывала с особой пристальностью, словно ждала от них какого-то наития. Заметив Ричарда, она зашагала к машине, возле которой они и встретились. Почему-то, сам не зная, почему, за что и до какой степени, он ждал от нее холодности, однако она улыбнулась ему открытой улыбкой. Походя поцеловавшись, они сели в машину. Прежде чем они отъехали, Анна проговорила:
– Какой замечательный человек. Такой жизнелюб. Я относилась к нему с предубеждением, но он совершенно меня очаровал. Теперь я его уважаю.
Ричард повернулся и поцеловал ее с гораздо большим жаром, чем прежде.
Глава тринадцатая
Обед в «Кор Англэ» оказался не просто сносным, а отменным. Они посвятили подозрительно много времени обсуждению этого факта, а также достоинств Котолынова и вероятных причин, по которым он отправил их сюда, вместо того чтобы разделить с ним сухую корочку. Ричарду очень не хотелось извлекать на свет «Байкальское чудище» и его собрата, поэтому он поведал об устройстве английских ресторанных заведений несколько больше, чем Анна хотела знать, а он – рассказывать. Время от времени он ловил себя на непреодолимом желании оказаться сейчас с Криспином на корте, но эти порывы тут же сменяла столь же непреодолимая радость, приправленная благодарностью судьбе, что он сейчас с Анной и, скорее всего, проведет с ней несколько ближайших десятилетий. Он как будто снова вернулся в молодость.
Красное бургундское, как и было обещано, оказалось замечательным. Ричард выпил пару бокалов, не больше, ровно столько, чтобы, в сочетании с выпитым раньше, вино лишило его способности к целенаправленным размышлениям. Что они с Анной будут делать, когда дообедают? Другой вопрос, предвечный вопрос, как выразились бы некоторые известные ему личности, – чего бы ему хотелось?
Что ж, можно сделать, например, вот что: отвезти Анну в «Герб Моранов» – вон там вывеска на ближайшем углу – и снять на ночь комнату для мистера и миссис Раскольников, – ночь, разумеется, завершится стремительно и скрытно задолго до наступления темноты. Почему бы нет, Анна вряд ли станет возражать.
Или станет? Хотя ничего не «случилось», и уж тем более не случилось, она, как и он сам, проявляла довольно вялый интерес к ресторанным наценкам на спиртное. Ему пришло в голову, что ее просто непроизвольно тянет поиграть на балалайке, как вот его тянет поиграть в теннис. Впрочем, скорее всего, в ее мыслях были ее стихи и их значимость в глазах других людей. Продолжая бубнить себе под нос о ценах на шампанское, Ричард мысленно вернулся к расколькиковской идее. Он как раз начал раздумывать, насколько часто люди предаются физической любви от нежелания говорить, но тут Анна, решительно тряхнув головой, взяла слово:
