За дверью находился кабинет доктора Сандерсона, щедро увешанный живописью. Три стены занимали портреты людей в старинной одежде. Четвертую украшало окно — высокое, как стеклянная дверь. Выходило оно в узкую оранжерею, заставленную растениями и посадочным материалом. Средняя фрамуга была настежь открыта.
В фойе было слышно, как кто-то барабанит в дверь «кабинета основателей».
— Пора идти, — поторопила Атенаида. Она пролезла в окно и пошла к маленькой дверце в противоположной стене оранжереи. Я — за ней.
Дверца открылась, и мы очутились в коридоре с батареями карточных каталогов вдоль стен. Слева толпились люди, оживленно болтая и звеня бокалами, и на мгновение я совершенно потеряла ориентацию. Только потом, заметив зеленый ковер на полу, поняла, куда попала.
Мы вышли в проход, соединяющий две части читального зала — старую и новую. Вместо того чтобы сбежать из библиотеки, я угодила в самую оживленную (и охраняемую) ее часть. Толпа заставила меня отшатнуться. Тут до меня дошло, что происходит: началась регистрация участников конференции.
— Вперед, — прошептала Атенаида. — Смешайтесь с людьми!
Меня охватило отчаяние.
— А как же доктор Сандерсон? — засопротивлялась я. — И письмо?
— Это он послал меня привести вас, — сказала Атенаида. — Встретитесь через полчаса в двух кварталах к западу. Там будто бы отличный вид на закат. Когда увидите — поймете.
— Отлично. Остается только пройти через строй фэбээровцев.
— Предлагаю парадную дверь, — подмигнула Атенаида. — Раз уж вы подняли такой переполох с черного хода. На лужайке официанты в костюмах эпохи Возрождения разносят шампанское. У главного входа, в фойе, есть витрина с костюмами. Можно позаимствовать оттуда.
— А как же Бен?
— Я передам ему, где вас искать. Теперь ступайте.
Она слегка подтолкнула меня, и я вошла в старый читальный зал. Там было не просто людно — там была давка. Я начала пробиваться сквозь плотную толчею, замечая детали обстановки — тяжелую дубовую мебель, стулья с гобеленовой обивкой, высокий камин резного камня и золотое тиснение на корешках бесчисленных книг. Сверху струился витражный свет, рассыпаясь драгоценными искрами — навстречу затейливым гармониям елизаветинских мадригалов. В общем гомоне слышалась английская речь во множестве ее диалектов, а еще немецкая, японская, французская, русская. Я протиснулась мимо кого-то в мантии друида — должно быть, того самого архимага — и стала пробираться дальше.
В этот миг в другом конце зала прозвучало мое имя.
Атенаида легко взбежала по лестнице над главным входом, свернула налево и помчалась по галерее, опоясывающей весь зал. На балконе она остановилась и позвонила в колокольчик с пронзительным серебристым тоном.
Люди притихли и подняли головы.
— Я рада поприветствовать всех вас… — начала Атенаида.
Дослушивать я не стала — бросилась к стеклянным дверям в глубине главного зала и протиснулась наружу. Там оказался еще один зал, обставленный наподобие «кабинета основателей», только в пять-шесть раз больше, да и потолок у него был высокий, сводчатый. Эта часть библиотеки была открыта для публики. Обыкновенно здесь устраивались выставки, а сегодня стояли столы для торжественного обеда. Петляя между ними, я бросилась к сувенирной лавке и очутилась у выхода на улицу. В дальнем углу, как и говорила Атенаида, находилась витрина с манекенами в костюмах шекспировской эпохи — не настоящие экспонаты шестнадцатого века, а шедевры голливудских костюмеров. «Из коллекции Атенаиды Девер Престон», — значилось на табличке. Центральная фигура изображала Лоренса Оливье в образе Гамлета. Одно движение руки — и черный плащ датского принца слетел с манекеновых плеч, другое — и он окутал мои плечи. Я высунулась за дверь. Слева, вдалеке по главному фойе, было видно, что в «кабинете основателей» кишит какой-то народ.
Прижав к себе книги, я свернула направо, протиснулась через матовые стеклянные двери и вышла на лужайку, где люди шестнадцатого века разносили на серебряных подносах шампанское людям двадцать первого. Завернувшись плотнее в плащ, я пошла сквозь толпу. По тротуару шла группка людей. Я пристроилась в хвост и со всех ног поспешила вверх по Кэпитол-стрит.
28
Днем было жарко и душно. На закате жара все еще донимала, зато подул свежий ветерок. Несмотря на это, под плащом я ухитрилась вымокнуть до нитки. Пригнув голову, вслушиваясь, не идет ли кто следом, я оставила по левую руку библиотеку конгресса, по правую — здание Верховного суда. Убедившись, что сзади никого нет, я сняла капюшон и огляделась. Передо мной расстилались лужайки, мраморные дорожки и заграждения, а над всем этим парил белый купол Капитолия.
«Два квартала к западу, — сказал доктор Сандерсон Атенаиде. — С чудным видом на закат». Я стремительно проникалась к нему благодарностью, обходя Капитолий с юга и устремляясь по бетонной дорожке под сень вязов и кленов. Здесь было прохладнее, или же я заставляла себя так думать, прислушиваясь к бумажному шелесту ветра в листве.
Как и было обещано, если встать спиной к капитолийскому фасаду и смотреть на закат, открывался один из лучших столичных видов. Обелиск Вашингтона белой стрелой вырастал поперек белой же полосы горизонта, а солнце висело над ним как огромный пылающий апельсин, отражаясь в бассейне. С эстрады по ту сторону водной полосы несся бравурный мотивчик Сузы. Мне, в общем, нравилось каждый день погружаться в сумбур Нью-Йорка и Лондона, где настоящее раз за разом, без всякого стеснения сталкивалось и мешалось с прошлым, а не замирало перед ним в благоговении; но мраморные колонны Молла в тиши летних сумерек были не менее прекрасны.
Доктор Сандерсон тоже любил этот парк и променад, восхищался его чистотой, строгостью линий. А сколько здесь было экспонатов, доступных глазу и притом бережно сохраненных, почти взлелеянных! Молл, если подумать, сущий рай для библиотекаря.
Я обвела взглядом широкую лестницу и мраморный тротуар перед Капитолием. Для первого после Дня независимости выходного здесь было на удивление безлюдно, если не считать влюбленных парочек, гуляющих или куда-то спешащих. Впрочем, чему удивляться: время экскурсий прошло — персонал закончил смену, а ночная жизнь начиналась позже, да и жара еще не утихла. Те немногие, кто был в парке, толпились у эстрады по другую сторону бассейна.
Доктора Сандерсона нигде не было видно. Хотя до встречи еще оставалось минут десять. Я стала подниматься по лестнице между рядами пальм в кадках, глядя на белый купол, венчающий верхушку холма. На первом пролете я устроила себе передышку и еще раз повернулась к панораме мраморно-зеленого города. Слева внизу, за перилами, темнела магнолиевая рощица на склоне холма. Кое-где все еще редели поздние цветы, похожие на отражения луны в темном глянце листвы. На полпути вниз мой взгляд привлекло какое-то шевеление в зарослях папоротника.
Я спустилась на одну ступеньку, потом еще на одну… Глубоко внизу, словно в темной яме, кто-то лежал ничком в густой траве.
— Эй!
Глухо. Я побежала по лестнице, обогнула край балюстрады и стала карабкаться по заросшему склону в сторону рощи. Там уже разлилась ночь, и мне пришлось остановиться, чтобы дать глазам приспособиться к темноте. Впереди, на земле, лежал человек. Я сделала еще шаг. Человек с седеющими волосами и красной «бабочкой».
Отшвырнув плащ, я бросилась к нему. Доктор Сандерсон лежал там, раскинув руки. Грудь была в глубоких колотых ранах, а поперек горла, над самым галстуком, зиял разрез, словно большой вялый рот. Меня окружили жужжание и приторный, с металлическим оттенком, запах крови. Над телом уже вились мухи. Меня скрутило в приступе тошноты, но тут я заметила какой-то клочок в руке мертвеца и нагнулась посмотреть. В следующую секунду мне набросили на голову капюшон и швырнули на землю. Книги попадали из рук, от удара под ребра я не могла даже хрипеть. Миг — и незнакомец подмял меня под себя, затолкал кляп в рот, вывернул руки за спину и быстро скрутил запястья. Потом его ладонь скользнула вниз, между бедер. Вложив все силы в толчок, я перекатилась на спину, отпихнув мерзавца ногами, и попыталась встать, подобрав колени, но он успел развернуться и опрокинул меня навзничь. Я так сильно ударилась головой, что в глазах засверкало и поплыло.
В голове крутилась мысль: «Нельзя сдаваться. Только не сейчас». Свет угасал, но я все же была в сознании — лежала без движения, прислушивалась. Неизвестный как будто навис надо мной сбоку. Зачем? Сквозь капюшон не было видно ни зги и, что еще хуже, не слышно ни звука, кроме слабого дыхания. Мне вспомнилось, что ножи можно вытаскивать и бесшумно.
Почувствовав, что убийца собрался меня оседлать, я с силой выбросила колено. Он охнул от боли и повалится на бок. Надеясь, что засадила ему в пах, я откатилась в сторону — видимо, под куст, так как надо мной зашуршали листья. Стало слышно, как нападавший поднялся на ноги и сделал несколько неровных шагов. А потом наступила тишина. Я лежала, боясь пошевелиться, едва дыша. Тишина все не кончалась. Вскоре послышались шаги — ближе, ближе…
