— Позволь, позволь, — изумился Лев. — Но ведь у Пушкина этого нет. Откуда же вы возьмете стихи?
— А, пустяки, ну, допишем! Я допишу, подумаешь! Не в этом дело. Ты понимаешь, такое совершенно необычайное освещение всей эпохи! Мы такие декорация придумали, — просто гениально! Вообрази: от публики в глубину сцены, наверх, идут лучами три лестницы. Наверху спускающаяся площадка, вроде качелей. Актер будет наверху. Ему ничто не будет мешать. Приходи на репетицию, сам увидишь, как это замечательно!
Лев, даже не улыбнувшись, стал обсуждать с Виктором детали спектакля. Но на репетиции новой постановки Лев так и не смог зайти. Он был занят другими, более важными делами.
Глава пятая
1
Перед тем как открыть мастерскую, Лев навестил мадам Кузнецову.
Увидев Льва, она всплеснула руками.
— Боже, как вы выросли! Совсем мужчиной стали! — Мадам противно хихикала, дряблые щеки ее затряслись.
— А вы все не меняетесь! — Лев, подавляя отвращение, поцеловал один за другим пальцы мадам. — Свежесть и неизменность!
— Да вы, кажется, научились говорить комплименты?
— Помилуйте! Чистейшая правда!
Мадам, счастливая, порозовевшая, виляя задом, побежала на кухню за чайником.
«Деньги у нее есть, — подумал Лев. — Петр Игнатьевич говорил, да я и сам знаю. Но как их из-под нее вытащить? Переспать?»
Лев содрогнулся, представив мадам в ее естественном состоянии.
«Боже мой, какая развалина. Может быть, не стоит, обойдусь? А-а, черт с ней, — решил наконец Лев. — К дьяволу сантименты. Переспать!»
Мадам вернулась.
Она успела надеть тот самый, столь памятный Льву халатик.
Лев поморщился, но решения не изменил. Он пил чай, говорил Кузнецовой любезности, двусмысленности, в упор разглядывал сквозь прозрачный халатик ее «прелести». Мадам колыхалась от смеха и как-то странно повизгивала.
Когда же Лев поцеловал ее ладонь и наконец обнял ее, мадам прорычала:
— Ну, наконец-то, бог мой! Наконец-то вы научились!..
…В ней оказалось еще столько огня, что Лев перестал даже сожалеть о «подвиге».
Среди любовных забав он рассказал мадам о своих проектах, расписав затею с мастерской самыми радужными красками.
Мадам не раз слышала от Петра Игнатьевича блестящие отзывы о клее, который умеет делать Лев. Подсчитав в голове возможные выгоды, она вынула из-под изголовья тяжелый дубовый ящичек, открыла его, и Лев увидел золото, монеты, камни. Он сделал вид, что его не интересует содержимое ящика.
— Это вдовий пай — моему богоданному зверьку! — прошептала мадам, отсчитывая деньги.
Утром мадам накормила Льва и взяла с него слово заходить к ней почаще. Провожая его до дверей, она снова потребовала поцелуев и объятий. Лев безропотно исполнил ее желания.
Не успел он сойти с лестницы, как услышал, что мадам его окликает. Он снова поднялся к ней.
— Знаете, Лев Никитич, — сказала она, шаловливо закатив глазки, — дружба дружбой, а деньги…
— Что вам надо? Расписку?
— Видите, мне кажется, она не помешает нашим отношениям.
— Да, да, дайте бумагу!
Лев написал расписку, передал мадам и, выйдя на улицу, забыл о проведенной ночи, словно ее и не было.
Прямо от мадам он зашел к Петру Игнатьевичу. Здесь Льва встретили восторженно. Клей, оставленный когда-то, весь вышел, и Петр Игнатьевич тщетно пытался раскрыть секрет состава. Увидев Льва, он начал разговор прямо о том, что ему было интереснее всего.
— А я к вам как раз по этому делу, — сказал Лев.
Петр Игнатьевич принес водку, которую держал только для гостей. Лев пил ее, словно воду. Выпил за компанию и Петр Игнатьевич. Неожиданно захмелев, он стал хвастаться своей работой, племянником, читал наизусть стихи Виктора. Когда Петр Игнатьевич немного очухался, Лев сказал ему:
— Вот что, Петр Игнатьевич! Деньги у меня есть. Мастерская у меня тоже есть. И клей есть — тот самый. Предлагаю вам сделку. Я даю клей, сдаю вам заказы, вы их выполняете, и я вам за эту работу плачу. Подумайте и дайте мне ответ.
Петр Игнатьевич тут же подсчитал что-то — для важности на бумажке — и согласился.
Через неделю Лев открыл прием заказов.
2
Сергей Сергеевич, встретив Льва у Камневых, осведомился у Жени:
— Кто это? — Он уже забыл, что Женя знакомила его с Львом.
— Кагардэ? — изумленно протянул эсер. — Виноват, я правильно вас понял, Женечка? Ка-гар-дэ, так?
— Лев Кагардэ.
— Так, так! Это оч-чень интересно. И вы говорите, он здесь учился? Ах, вот как? Саганский его знает? Прекрасно! Нет, это я просто так. Просто совпадение фамилий.
На следующий день Зеленецкий зашел к Саганскому, и тот рассказал ему все, что знал о Льве Кагардэ. Саганский говорил о нем с едва скрываемой злобой: Лев два года назад своим сочинением испортил ему много крови.
После этого Зеленецкий стал пользоваться каждым удобным случаем, чтобы поговорить со Львом.
Начал он о разных пустяках, вскользь осведомился о делах, о том, долго ли Лев намерен жить в Верхнереченске. Лев отвечал вежливо, подробно, подкрепляя все, что ему приходилось выдумывать, мелочными подробностями, — они делали его рассказы правдоподобными.
Политических тем Зеленецкий в разговорах со Львом не касался, хотя Николай Иванович Камнев не раз говорил, что Лев «дипломат, но вернейший человек».
Лев со своей стороны тоже не напрашивался с политическими разговорами, лишь однажды, словно невзначай, обмолвился по поводу дискуссии в партии, что, мол, «когда двое дерутся, третий не зевай…»
Зеленецкий развивать эту тему не стал и завел речь о театре.
Лев хвалил Максима Турбаева и заявлял, что «неотеацентр», в отличие от «архаистов», работает «на века». Он даже выразил мимоходом такую мысль, что искусство-де свободно от предрассудков скоропреходящего времени и от вкуса толпы.
Так они присматривались друг к другу несколько месяцев, и, лишь убедившись, что Лев на самом деле «вернейший человек», Зеленецкий решил поговорить со Львом откровенно.
— Вы не брат ли будете Никиты Петровича Кагардэ? — спросил внезапно Зеленецкий во время одного из своих визитов в мастерскую.
Лев пристально посмотрел на него.
— Сын!
— А-а! Так, так! А ведь я вас знаю.
— Вы?
— Да, да! Ваш папенька был в семнадцатом году комиссаром района в Тамбовской губернии. Ну-с, напорол глупостей, и я ездил к нему от партийного комитета. Так сказать, разъяснял ему различные политические неясности.
— Так это вы были?
— Ваш покорный слуга! Где же он сейчас, ваш уважаемый папенька?
— На небесах!
— Значит, его… Умнейший был человек. Простите, вы говорить со мной не боитесь?
— Нет, отчего же?
— Многие, знаете, остерегаются. — Зеленецкий засмеялся. — Я ведь отверженный!
— Боятся?
— Трусят!
— Ну, я не из боязливых.
— Похвально, похвально! Простите откровенный вопрос, — я слышал от Николая Ивановича, будто бы вы собираетесь вступить в партию?
Лев поглядел Зеленецкому в глаза. Тот выдержал его взгляд.
«Ага, — подумал Лев, — понятно. Ну, и ты мне пригодишься».
— Нет, никогда об этом особенно не мечтал. Люблю уединение.
— Отчего же? — невинно сказал Сергей Сергеевич. — Партия очень, очень много дает…
Зеленецкий подвинулся к Льву, но в это время дверь завизжала и кто-то вошел в мастерскую.
Сергей Сергеевич быстро закрылся газетой.
Когда посетитель ушел, он признался:
— Боялся скомпрометировать вас!
«Ишь ты, заботливый!» — подумал Лев и вежливо распрощался с Зеленецким.
Через неделю тот пришел за галошами, которые принес в прошлый раз.
— Доходное дело? — спросил он, кивнув головой на обувь, сваленную под столом.
— Ничего. При хлебе каждодневно. А вы как живете? Поди, нуждаетесь?
Сергей Сергеевич смутился, заговорил о суровом редакторе, о статьях, которые лежат и не идут, о дороговизне. Лев вынул три червонца и сунул их незаметно в карман Зеленецкого.
— Вы что же, так здесь и живете? — спросил его Лев.
— Так и живу! В газетке подрабатываю. Пустяки.
Лев замолчал. Зеленецкий скучающе просмотрел газету и вдруг обернулся к Льву.
— Послушайте, — сказал он очень серьезно, — не может быть, чтобы вы были предателем!
Лев опешил.
— Да нет! — пробормотал он. — Я просто сапожник.
— Опустился! — прошептал Сергей Сергеевич. — Забыл все, труслив стал, стар стал.
— Ну, ничего, ничего, не волнуйтесь! Заходите, будем беседовать.
— Все беседы, все речи… Слушайте, Лев Никитич, неужели нет больше в России вождей?
— О каких вождях вы спрашиваете? Ваши вожди — трупы. И вы, Сергей Сергеевич, тоже труп.
Лев разразился неприятным, деланным смехом.
