В один из воскресных дней он зашел к Льву.
— Знаешь, кого я сейчас встретил? — сказал он.
— Ну?
— Сергея Ивановича Сторожева.
— Да что ты?
— Серьезно. Разве ты не знаешь — он здесь секретарем губкома партии. Недавно приехал.
— Что он за человек? — спросил Лев.
— Железный. Их три брата, — что ни брат, то фигура. Один — большевик, другого, Петра Ивановича, ты знаешь. Третий — убежденный середняк. Дубы!
— И дубы падают! — сказал Лев.
Богородица смеялся беззвучно.
— Лев, а Лев, — сказал он.
— Ну?
— А что, если Сергея… того…
— Договаривай.
…убрать?
Лев повернулся к Богородице. Тот широко раскрытыми водянистыми глазами глядел на Льва. Этого мертвенного взгляда Лев не переносил.
— Отверни морду! — закричал он.
— Он моего батьку в Соловки сослал.
— И плевать! Не суйся в чужое дело.
— Его убить надо!
— Вот дурак. Ну и дурак. Убьешь — нового посадят. А тебя — к стенке.
— Бог поможет — не поставят, — угрюмо пробубнил Богородица. Он сидел все так же неподвижно.
— Дубина. Какому же ты теперь богу молишься?
— Я пойду. — Богородица поднялся.
— Стой! Если ты, — прошипел Лев, — хоть пальцем двинешь без меня, — смотри. Ты меня знаешь!
— Лев, а Лев, — зашептал Богородица. — Тебе, что, жалко его?
— Сейчас не время, Миша. Его без нас уберут. А не уберут — я о тебе не забуду… Пожалуйста, работай.
Богородица подошел к двери, постоял около нее, подумал что-то и сказал:
— А истину я нашел.
— С чем и поздравляю, — буркнул Лев и принялся за галоши.
— Истину только я знаю. Ты еще за ней прибежишь. А я тебе тогда шиш покажу.
Он вышел, но через минуту возвратился назад. Лев изумленно посмотрел на него.
— Чего тебе?
— Слушай, Лев. Театр закрывают на ремонт, я хочу ехать в Дворики. Поедем вместе? По старым местам походим!
— Это мысль.
— Дней на десять. Отъедимся, отоспимся. С девками побалуемся.
— Увлекательно говоришь. По девкам-то, видать, скучаешь больше всего?
— Да как сказать…
— Знаю я вашу жеребячью породу. У нас в Пахотном Углу попович с четырнадцати лет баб в омет водил.
— А бабы-то у нас какие! Крупитчатые. Не то что городские.
— Ну, брат, умей выбрать. И здесь есть бабы всякого сорта.
— Поедем?
— Вероятно, поедем.
— Дней через десять, ладно? Собирайся.
— А что мне собираться? Пальто в руки, и вся недолга.
— Да, новость есть, — вспомнил Богородица. — Вчера Андрей и Джонни вызвали Николу в беседку. Мы, говорят, больше ждать не хотим. Либо ты расскажи нам о своих планах, либо мы пойдем к Льву.
— Так и сказали?
Опанас говорит: «Губите вы себя! Кому, говорит, доверяетесь, — авантюристу?» А Андрей ему в ответ: «Лучше с авантюристом, чем с тобой!»
— Ловко!
— Ребята к тебе сегодня хотят прийти. Для разговора.
— Приходи и ты!
— Ладно.
6
Вечером Лев почувствовал головную боль. Это его встревожило. Боли приходили теперь очень часто и с каждым разом были все мучительней. Лекарства не помогали, докторов Лев не любил. Он ложился в таких случаях в постель.
Комнату заволакивал вечерний сумрак. Мимо окон проходили люди, тени их проползали по серому потолку. Эти уходящие тени вызывали в Льве глубокую тоску. Потом серое марево за окном стало гуще, тени исчезли, тьма втянула в себя углы и очертания предметов.
Лев лежал навзничь. Вверху, в глыбах тьмы, свисавшей с потолка, появлялись и исчезали желтые и зеленые пятна. Они не пропадали, когда Лев закрывал глаза, опускались к нему и снова поднимались, кружились и поминутно меняли очертания. Лев лежал несколько часов. Длинной, нудной чередой тянулись бесформенные, клочковатые мысли.
По временам он слышал какие-то гулкие удары. Он прислушивался и ничего не понимал. Лишь потом, когда боль утихла, он догадался, что это били часы в столовой. Он забылся, пока в пустоту не вплелась однообразная мелодия.
За стеной играли на гитаре. Лев повернулся на бок, кровать под ним заскрипела. Гитара смолкла, и Лев услышал, что его окликают. Он не ответил, потому что моментально заснул, и все это — и звенящая мелодия гитары, и тихий голос, окликнувший его, — показалось ему сном. Потом в дверь кто-то тихо и настойчиво постучал.
— Кто там? — спросил Лев.
— Это я, Юля. Можно к вам?
Прежде чем Лев ответил, дверь скрипнула, во мраке обозначилось белое пятно. Юля села на кровать.
— Болит?
— Болит.
— Бедненький! — Юля положила на голову Льва руку и стала тихо перебирать его волосы. — Вам компресс, может быть, сделать, а? Какая у вас горячая голова, так и пышет, словно плита!
Она поцеловала его в висок.
— А если муж нагрянет? Он же меня изувечит, ваш Николенька.
— А я с ним сама управлюсь, вы не бойтесь. Да и что особенного? Ну, пришла, ну, поцеловала! Скучно мне одной! Вот опять уехал. Два дня дома, сорок в разъездах. Тоже, муж!
В столовой пробили часы.
— Ой, уже десять. Как я долго валяюсь? Юленька, зажги свет!
— Не надо, Левушка. Я хочу побыть с тобой.
— Юленька, милая, я есть хочу. Поставь самовар. Мы попозже с тобой что-нибудь придумаем. Ладно?
— Ладно! — покорно согласилась Юленька и, вздохнув, прибавила: — А ведь к тебе давеча кто-то стучался. Я сказала, что болен. Обещал зайти позже.
— Ну, вот видишь.
Он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Юленька ответила ему десятком торопливых, жадных поцелуев.
— Ну, ну, знаю. Хорошенького понемногу. Я выйду на улицу, проветрюсь. Ты тут приберешься?
Юленька тряхнула головой.
— Ну, вот и хорошо! — Лев отстранил ее от себя, накинул на плечи полушубок и вышел на улицу.
Холодный ночной воздух освежил его. Льву сделалось весело и легко. Он хотел было пройтись по улице, но услышал за воротами приглушенный разговор.
— Во всей этой чертовщине, — говорил Джонни, — меня смущает одно обстоятельство…
— Что же? — допытывался Андрей.
— Меня смущает, знаешь, некоторая, по-моему, подлость. Как-никак, а мы поступаем скверно. Не спросясь никого, идем к Льву.
— А, дурак! — вскипятился Андрей. — Нечего было сборы собирать. Да ну вас к лешему! Надоела мне эта канитель. — Андрей нервно чиркал спичкой, она не зажигалась, и Андрей злился все больше.
— А потом, — тянул Джонни, — черт его знает, как он нас встретит. Пожалуй, еще острить будет. Здравствуйте, дескать, пришли просить совета, сами-де глупы, своим умом не можете дойти.
— Ну, пошли или нет? — оборвал разговор Богородица. — А то я уйду.
— Черт его знает! — пробурчал Джонни и сплюнул. — Просто не знаю, как к нему войти, что сказать…
«Ну, я вам помогу», — подумал Лев. Нарочно громко хлопнув дверью и кашляя, он подошел к калитке и открыл ее.
— А-а! Ко мне, что ли, забрели? А я, ребята, целый день валялся, голова раскалывалась, рад каждому человеку. Входите!
Джонни нерешительно мялся.
— Ну, пошли. Чаю напьемся, а то без компании ничего в глотку не лезет.
— Пошли, — сурово сказал Андрей и вошел в дом.
Следом за ним двинулись Джонни и Богородица.
Лев провел их в свою комнату и вышел на кухню. Через минуту Юленька ушла из дому. Лев запер за ней дверь. Как только Лев появился в комнате, Андрей сказал ему:
— Мы к тебе за делом. У тебя вечер свободен?
— Абсолютно. Да только что это вы, не успели поздороваться, а уже за дело? Дело не уйдет. Мы сначала чаю выпьем, еще чего-нибудь…
— Мне все равно, — буркнул Джонни.
— Ну, как живем? — обратился к нему Лев. — Скоро будем ездить на мотоциклете?
— У него пока что руль куплен. С маленького начинает! — сказал Андрей.
Джонни фыркнул.
— Ну, поехал, — проворчал он. — Мне и отец житья не дает — не собрать, говорит, тебе машину, молокосос. Ехидный старик! Теперь ты…
— Старики — народ известный. Между прочим, ребята! На днях я в одной книжке насчет стариков и молодых такое место прочел — ух, ты!
Лев достал с полки небольшую книжку. Андрею показалось, что книжка была приготовлена специально для них.
«Может быть, он знал, что мы придем?» — подумал Андрей.
— Вас интересует? — спросил Лев.
— Читай, читай! — сказал Джонни.
— «То, что в старике называется благоразумным, — начал Лев, — это не что иное, как панический страх, которым он одержим, и безумная боязнь что-либо предпринять. Поэтому, если он не рискнул пойти навстречу какой-нибудь опасности, от которой погиб молодой человек, это не потому, что он предвидел катастрофу, но потому, что в нем не хватало огня, чтобы зажечь благородные порывы, которые делают нас дерзновенными, между тем как удальство молодого человека является как бы залогом успеха его предприятия, ибо его побуждает к действию тот пыл, от которого зависит и быстрота и легкость выполнения всего дела. Только молодость способна к действию». Вот что, братцы мои, писали умные люди за четыреста лет до нас. — Лев захлопнул книжку и поставил на полку. — Тут дальше описывается, как в одной мифической стране во главе всех дел стояли молодые и как перед ними преклонялись старики. Впрочем, что там четыреста лет назад! Читали сегодня газету? Нет? Напрасно. Опанас отучил вас читать интересные вещи!
