— А ну его в болото! — вспыхнул Андрей.
Лев торжествовал — недаром все эти месяцы он исподтишка восстанавливал ребят против Опанаса.
— Не разбираюсь я в этих делах! — сумрачно сказал Джонни. — Начну газету читать, черт ее знает — не пойму, из-за чего они дерутся, о чем спорят…
— Перегрызли бы глотку друг другу, черт с ними! — вставил все время молчавший Богородица.
В это время в окно постучали.
— А вот и Юля, — сказал Лев. — Соловьев баснями кормить не придется. Я сейчас.
Лев вышел. Через четверть часа компания пила чай, ела бутерброды с колбасой и сыром и пила водку.
— Ну, баста, — сказал Андрей, выпив третью рюмку.
Лев убрал со стола, вынес тарелки, рюмки и вилки на кухню и, возвратившись в комнату, запер за собой дверь.
— Никто не подслушивает? — тревожно спросил Джонни.
— Некому, — успокоил его Лев. — Ну так, стало быть, что же вам от меня требуется?
— Вот что, — сказал Андрей. — Нам надоел Опанас. Чего он хочет, мы не знаем.
— А сами вы чего хотите?
— И этого мы не знаем, — признался Андрей. — Впрочем, знаем: делать что-то хочется, Лев! А что — неизвестно!
— В комсомол пошли бы, — усмехнулся Лев. — Хотя вряд ли вас в комсомол примут. Удивляюсь, как вас еще в театре держат.
— Тоска! — тихо сказал Андрей.
— И потом, при чем вообще я? — рассердился почему-то Лев. — Что такое я? Что я могу знать? Я сам ничего не знаю!
— Ну и пошел ты к дьяволу! — сказал в бешенстве Андрей и поднялся.
«Нет, эти не предадут», — решил Лев.
— Постой, — сказал он, останавливая Андрея. — Я вам верю. Будем откровенны. Вы не знаете, что вам делать? Так?
— Да, — сказал Андрей.
— Вы думаете, у меня есть программа?
— Вероятно, — сказал Джонни.
— Если нет — выдумаешь! — прибавил Богородица.
— Программы у меня никакой нет, мне она не нужна. Мне, как… как сапожнику, убеждения не требуются, — Лев усмехнулся. — Но я ваш старый друг и могу кое-что посоветовать.
— Послушаем. — Андрей снова сел.
— Соберите «Круг», и там поговорим о положении вещей.
— Почему ты не хочешь сейчас говорить?
— Ну, знаешь, так сразу не делается. И потом здесь неудобно.
— Хорошо, — сказал Андрей. — Мы созовем «Круг».
— И пусть меня попросит прийти сам Опанас, — холодно сказал Лев.
— Ладно. — Андрей поднялся. За ним поднялись и остальные.
7
На следующий день поздно вечером Андрей зашел к Опанасу. Тот, накрывшись потрепанной шинелью, читал, лежа на кровати.
— Что читаешь? — спросил Андрей.
— «Виринею», — ответил тот. — Ах, сладкая баба была! — Опанас помолчал и вдруг в упор спросил: — О чем говорили вчера с Кагардэ?
— А это ты сейчас узнаешь. Мы не скрываем. Мы к Льву пошли, узнав, что ты созвал «Круг», а помощников своих не пригласил.
— За тобой посылали десять раз, тебя не было дома.
— Ловко. Решили собраться утром, а за мной послали вечером. Хитрый ты, Опанас! Не замечал я этого за тобой. Скажи, что решили?
— Честное слово, просто болтали. И насчет Льва, не скрою. Этот авантюрист у всех на языке. «Лев, Лев» — только и слышишь!
Опанас досадливо натянул на себя шинель.
— Я бы его к «Кругу» не подпускал. Ему с уголовниками дело иметь!
— Да? — издеваясь, спросил Андрей. С уголовными?
— Да, с уголовниками, — закричал Опанас, и в углах его губ появилась пена. — Вот погоди, он себя покажет.
— Как он себя покажет, это будет видно. А ты себя уже показал. Вот что — я тебе должен передать: мы…
— Кто это — «мы»?
— Это я, Джонни, Богородица. Так вот мы требуем, чтобы через три дня ты сделал на «Круге» доклад о твоих планах. Если откажешься — мы созовем «Круг» и пошлем тебя… Понял?
— Понял. Убирайся к черту!
Андрей подошел к двери.
— Сегодня второе. Шестого, значит. Я думаю, у Камневой будет лучше всего. И вот что — пригласи Льва. Это тоже наше требование.
Андрей помахал Опанасу рукой и вышел.
8
Опанас охрип. Он несколько раз пил воду, наливая ее дрожащей рукой.
— Иных путей, — говорил Опанас, — я не знаю. Наш устав твердо заявляет о лояльности. Мы должны помнить основную задачу «Круга»: трудящаяся молодежь, молодежь, так сказать, интеллигентная, имеет право, ну, на самоопределение, самоорганизацию, что ли. Наша задача, в это смутное время, время нравственных шатаний и распущенности, — оградить и спасти лучшую часть молодежи от разврата, разложения, воссоединить дух свободомыслящей интеллигенции. И я думаю, когда партия увидит воочию, что мы ей не мешаем, что мы лишь побочная организация, стоящая вне политики, она даст нам право на легальное существование.
Опанас окончил речь, сел у стены и, закутавшись в шинель, выставил из воротника кончик бледного носа.
— Теперь поговорим. Ну, кто там хочет? — спросил Джонни, он председательствовал на «Круге». — Лев, давай!
Лев сидел в углу, в полумраке. Около него суетился Богородица.
— Может быть, кто-нибудь еще скажет? — предложил Лев. — Человек я новый, послушаю.
«Каков дипломат! — подумал Опанас. — Три месяца под меня яму копает и скромничает, подлый притворщик! — Он посмотрел на свои драные штаны, вспомнил, что завтра обязательно надо купить новые, а денег нет. У кого бы попросить? — думал он. — У Джонни — нет. У Богородицы — нет. Разве у Льва? Подлец, проходимец. А, наплевать!»
— Пускай Лев говорит, — сказал он и еще плотнее закутался в шинель.
Лев встал, сунул свою папку Богородице и вышел к столу.
— Я очень внимательно слушал речь Опанаса. Но мне хочется знать, читал ли Опанас, ну, скажем, Ленина?
— Пустил ты козла в огород, — шепнул Опанасу Виктор. — Ох, не нравится мне все это.
— Может быть, Лев забыл, что здесь не комсомольский комитет? — язвительно заметила Лена.
Опанас и Виктор рассмеялись.
Лев обвел комнату суровым взглядом. Сделалось тихо.
— Прочитав Ленина, вы усвоите весьма простую истину, — сказал Лев медленно и веско, — которая, к крайнему моему сожалению, разобьет ваши светлые мечты, господа заговорщики, о том, чтобы сделаться легальной организацией и войти в полюбовную сделку с большевиками. Очень жаль, но вы просто политически неграмотные люди. Ведь это же идиотизм думать, что в стране диктатуры пролетариата будет позволено существовать открыто вам, спасателям нравственности, как изволил выразиться Опанас. Вообще говоря, для охраны молодых интеллигентных девушек и юношей у советской власти найдутся другие организации. И, если ей захочется, она их создаст сама, без вашей помощи. Но я, глубоко тронутый заботами «Круга» о моей нравственности, все же сомневаюсь, что Андрей Компанеец пришел в «Круг» только из этических, так сказать, побуждений. Так ведь, Андрюша?
Тот кивнул.
— Все вы, здесь собравшиеся, не в ладах с предержащими властями. Мой отец, как вам известно, был расстрелян, и я, хоть и не настолько глуп, чтобы мстить за него, все же в активе советской власти не состою. Каждый из нас кое-что потерял в результате некоторых событий в семнадцатом году и каждый хочет это потерянное вернуть.
— Не каждый! — заметил Виктор.
— Я вообще ничего не потеряла, — обронила Лена.
— Вы наивные люди, — усмехнулся Лев. — Ей-богу, неужели вы думаете, что так просто порвать со своим классом? Будьте покойны, он в нас сидит очень и очень крепко. И вот, знаете, когда вы придете к партии, откроете ей свои высокие цели, а кстати приложите списочек членов вашего благородного общества, вряд ли что выйдет… Я говорю с вами открыто! — злобно закричал он. — Я знаю, что здесь нет людей, которые верят и живут идеями Опанаса… Пора кончать с детством и отрочеством. Вы уже не дети, вы взрослые люди. Взрослые ищут дорогу в жизнь, а вы все еще играете, все еще развлекаетесь. Надо оглянуться кругом.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Андрей.
— Первое: идея Опанаса о союзе интеллигентной молодежи — блестящая идея.
Виктор вскочил и принялся бешено аплодировать.
Андрей недоумевающе посмотрел на Джонни.
Опанас старался скрыть горделивую улыбку.
— Но эта идея, — продолжал Лев, — выдумана не Опанасом, она носится в воздухе. Вероятно, тысячи людей, подобных нам, думают об этом.
— Надо их всех собрать! — в восторге закричал Виктор.
Лена внимательно посмотрела на Льва и заметила, как он улыбнулся скользкой, презрительной усмешкой. Ей стало страшно. «Господи, кто же он? — подумала она. — Куда он заведет нас?»
Собрать их при существующих порядках нельзя, — сказал Лев. — Впрочем, если бы мы их и собрали, сделать нам ничего бы не удалось.
— Почему? — спросил Андрей.
— Потому, что мы распылены, мы бессильны, нам ничего не дадут сделать. В их руках — все, в наших — ничего.
