Горячкина. Простите — сын звонит. (В трубку.) Светленький, прости, я перезвоню тебе, сейчас очень занята!
Лариса. Мой сын в три года очень уж хотел новую футболку! Я купила и говорю: глаз не оторвать. А он заплакал, закричал: “Мама, мама, что ты — не отрывай глаза!”
Петр. Лара, птичка-невеличка, может, ты встанешь? Ну давай, а! (Плачет.)
Лариса ( Горячкиной и Ёжикову). Как хорошо, что вы сейчас пришли! Меня сегодня хозяин уволил из лесничих.
Ёжиков. Ну, когда это было! Тогда мне десять лет исполнилось, я только-только курить пробовал.
Лариса. А откуда что берется?
Горячкина. Что — все, Лариса? Вы о чем?
Лариса. Ну, откуда берется это все: лес, собаки?
Горячкина. Во сне?
Лариса. Все сейчас, наяву.
Горячкина. А что конкретно происходит?
Лариса. Почему так жалко с собаками расставаться? Уже и с лесом я готова проститься… Но собак жалко.
Предсмертное видение Ларисы (на экране).
Она идет по лесу к цветущим вербам, губами прикасается к их пушистым шарикам, обнимает их. (Если экран, то рядом с Ларисой собаки.) Резко исчезает свет, затемнение. Потом начинается рассвет. Лариса расписывает зеркало узорами в новогоднем стиле. Кашляет. Ша-
рики лопаются несколько раз, а Пенсионерка снова вручает надутые шарики.
Лариса. Начались судороги по всем фронтам.
Петр. Мы разгромим их на всех фронтах. И водрузим памятник … (Спохватывается, закрывает рот рукой, уходит выпить.)
Лариса. А сегодня я дожила до того, что купила гусей. Они живут у меня в лесничестве уже пять лет. На них нужно идти вот так (поднялась слегка и сделала руку клювом).
Горячкина. Где гуси плавали?
Лариса. Речка за лето разбивалась на цепь прудов. Домашние гуси осенью взбирались на пригорок и пытались улететь… Но в изнурении падали и угрюмо шли домой. Им я подрезала крылья, чтобы они зря не расходовали жир на попытки полета. Подрезать трудно, гусь шипит, клюв у него как молоток. Он от собаки даже легко отбивается. (Кашляет.)
Петр. Ты говори, говори дальше.
Лариса. Вот ты, Петя, нашел сто долларов. И сейчас убежишь от меня с ними.
Петр. Нет, не убегу. Я что — мутант?
Лариса. Петя, Петенька, сделай что-нибудь!
Петр. Надо вот что… (Оживленно приподнимается, счастливым голосом.) Знаешь, в детстве я капусту мерзлую рубил на балконе. Она сильно застыла, а я ей кричу: “Ах, ты так! Враг! Я тебе покажу! Не сдаешься? Знай наших!” (Тихо опускается.)
Лариса. Ты что замол…
Петр. А ты чего замолкла? Заснула?
Лопается Ларисин шарик. Входит Пенсионерка с шариком, долго смотрит на Ларису, затем машет безнадежно рукой и уходит. Сначала она играет несколько тактов печальных,
но вскоре переходит на быстрый и бодрый перебор.
Ёжиков. Заснула уже навсегда.
Петр тихо опускается на колени возле дивана и бесшумно вытирает слезы.
Ёжиков. Она ушла туда, наверх, там у нее сейчас берут более серьезное интервью. А мы о своем должны думать.
Горячкина. В морг позвони. И сыну Лары позвони.
Петр. У вас что — есть телефон сына?
Горячкина. Мы к нему ездили. Он говорил: я маму жду, приму…
Ёжиков. Но Лариса не захотела уезжать отсюда.
Петр. А я к тебе скоро приду, Ларочка! (Рыдает бесшумно.)
Ёжиков. Сначала сниму надпись на киоске. (Оборачивается.) Хороший мусор уродился! (Снимает дерево с пакетами.)
Горячкина (Петру). Я с вами выпью. (Наливает, выпивает, плачет.)
Петр. Я с Ларой скоро там встречусь. Лара, ты меня слышишь?!
Ёжиков. Налейте мне тоже. Земля пусть будет ей пухом!
Входит Дама-аниматор.
Дама. Говорят, что пьют те, у кого недостает кремния . (Петру.) Я куплю вам кремния сколько угодно!
Ёжиков (в сторону). И виагру.
Петр. Сон в руку…
Дама. Какой сон?
Петр. Что выпали все зубы и раз — выросли новые зубы!
Дама. Я же аниматор. То есть оживитель.
Петр. И ты меня в самом деле оживила. (В сторону.) Не знаю только, куда от этого бежать. А Лару никто не оживит.
Кабинет шефа. Отмечают получение премии за фильм “Вербный цвет” (о Ларисе и Петре).
Северин Петрович. Я вас, ребята, поздравляю! Это настоящий успех!
Ёжиков. Вы видели, как уже захорошевший коммерсант, вручая премию, не нам, а вторую, вдруг упал со сцены в барабаны, в оркестровую яму… Все от ужаса закричали, что в следующем году не будет премий.
Северин. И что, порвал барабан?
Ёжиков. Нет, барабан очень крепкий.
Северин. А шея коммерсанта еще крепче.
Горячкина (кричит). Зачем мы не спасли Ларису — не вызвали “скорую”!
Северин Петрович. Успокойся. (Дает ей коньяку.)
Горячкина. Не будет нам прощения!
Северин. Но миллионы людей посмотрят ваш фильм и не захотят стать бомжами.
Ёжиков. Все останутся людьми.
Северин. Престижную премию получили! И еще разных премий нахватаете! Сплошная польза!
Ёжиков. Говорите, говорите, Северин Петрович!
Горячкина. Надо было ее куда-то устроить, Ларису, хоть в самую плохую больницу…
Северин. Ну, она бы вышла через неделю и снова запила. И умерла бы все равно.
Горячкина. На неделю позже! Это целая неделя жизни, как много! Целых бы семь дней, а каждый день — это рассвет, небо, облака, деревья, разговоры, закат.
Северин. Ну, допустим, закат они уже не видели, потому что были в отключке.
Горячкина. И не обязательно каждый день к вечеру в отключке!
Северин. Почти каждый вечер.
Горячкина. А где милосердие? Милосердие — это что, отстой по-вашему?
Северин. Я не говорил этого.
Горячкина. Пушкин призывал милость к падшим!
Северин. А можно спросить? Пушкин кто был?
Горячкина. Не чета нам!
Северин. Да он помещик, брал оброк с крестьян. А как они жили, его крестьяне? Может, немного получше, чем эти бомжи.
Ёжиков. Да, сначала Александр Сергеич оброк дерет, а потом кричит: милость, милость!
Северин. Все, хватит печалиться!
Ёжиков (Горячкиной). Светленькому купим компьютер развивающий! А то у всех вокруг есть уже такие компьютеры!
Северин. Еще раз за премию вашу! Надо просачиваться во все поры!
Горячкина. Что?
Ёжиков. В этот мир мы уже просочились…
Северин. Хотя нас никто не ждал.
Ёжиков (Горячкиной). И ты просочилась? Очень приятно.
Северин. А мне-то как приятно! (Пауза.) Ну, хорошо повеселились.
Горячкина. Это не для эпитафии? Представляю! На могилке надпись: “Хорошо повеселились”.
Северин. Вот что я хочу тебе сказать, Горячкина! Ты чудовищно неблагодарна к жизни.
Ёжиков. Какой роскошный коньяк! Как будто бы находишься внутри него, как будто бы ходишь по нему, как по музею драгоценностей…
Занавес.
По авансцене идут подвыпившие Горячкина и Ёжиков. Они видят Петра на косты-
лях. Он падает. Горячкина и Ёжиков с трудом его подняли, но он снова падает.
Ёжиков. Петр, а мы премию получили за фильм о Ларисе.
Петр. Я иду к ней. Лара! Лара!
Горячкина. Минус десять!
Петр. Я второй день добираюсь до вокзала.
Горячкина. Мы не можем — я просто не могу — оставить его умирать!
Ёжиков. А ты думаешь: так просто и легко вызвать к Петру кого-нибудь?
Горячкина. Хватит! Мы ведь тележурналисты. Чего-то добиться сумеем.
Расходятся в разные стороны и звонят.
Ёжиков. Вот едут уже.
