со всей любезностью, но без всякого благоговения. Мы говорили с час, потом я пошла ее провожать, и мы еще долго говорили. Она напомнила мне об обещании моем дать ей мои произведения, и, так как у меня их не было, она взяла с меня слово прийти к ней через неделю и прочесть свою повесть.
Лугинин во время прогулки на кладбище обещал мне составить список исторических книг, полезных для меня. Он хочет, должно быть, меня развить и пренаивно толковал мне об идеализме и материализме, когда я сказала, что не могу хорошо определить этих двух понятий.
Мар[кович] спросила, как меня зовут. Я сказала.
– А мне сказали – Надежда Суслова, – сказала она. – У меня сестра Надежда…
Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 70–86.
Москва, 9 [21] апреля 1864 г.
…На днях вышлю повесть Аполлинарии[97]. Предуведомляю заранее для того, чтоб ты, получив пакет с моею надписью, не подумал, что моя повесть. Повесть же не хуже ее прежних и может идти.
Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 83.
Москва, 13 [25] апреля 1864 г.
…Повесть Аполлинарии посылаю отдельно. Обрати внимание. Печатать очень можно.
Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 88.
Москва, 15[27] апреля 1864 г.
Милый брат Миша,
Сейчас, в 7 часов вечера, скончалась Марья Дмитриевна и всем вам приказала долго и счастливо жить (ее слова). Помяните ее добрым словом. Она столько выстрадала теперь, что я не знаю, кто бы мог не примириться с ней…
Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 92.
Москва, 17(29) апреля 1864 г.
Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).
Графиня!
Только что получила Ваше письмо: не буду говорить, сколько оно доставило мне удовольствия. Я боюсь только, что Вы увлекаетесь, предполагаете во мне более хорошего, чем оно есть: боюсь, что, узнав мои дурные и слабые стороны, Вы меня возненавидите. Мне было бы очень тяжело потерять Ваше расположение. Вы так мало меня знаете, что мне страшно принять Ваше предложение провести у Вас несколько недель, оно налагает на меня слишком большую обязанность в отношении к Вам. Как ни полезно мне Ваше знакомство, но я лучше соглашусь отказаться от него, чем допустить Вас обмануться во мне или самой обмануться в Вас, то есть как-нибудь неправильно понять и истолковать себе Ваше внимание.
Я ожидаю от Вас чего-то гораздо более, чем можно ожидать от знакомства с умной и образованной особой, Вы дали мне это право.
Хочу быть перед Вами откровенна, как перед моей совестью, предполагая, что это не будет Вам скучно. Буду всегда с Вами искренна, не сделаю для Вас ничего против своего желания из одного угождения, хотя очень желаю сделать Вам приятное. Я могу находить удовольствие в сношениях с людьми, но к Вам одной могу так относиться, потому что Вы меня приняли как мать.
Вы меня спрашиваете, что я делаю. Я тоже была в Брюсселе, у моих друзей, одну неделю. Висковатовы (муж и жена очень молодые) убедили меня к ним приехать[98], и я довольна этой поездкой. Мы много говорили, советовались насчет [?], по вечерам, иногда, вслух читали. Там я встретила Утина, бежавшего от ареста[99] (не знаю, имеете ли Вы о нем понятие). Он Вас очень уважает и просил меня передать Вам глубокий поклон, хоть и не знает Вас лично. Утин прочел нам повесть Вашего сына «Тьма», которая нас всех восхитила[100]. Насколько я могу судить, мне кажется, что «Тьма» – явление замечательное в нашей литературе.
Ради Бога, извините меня, Графиня, за это письмо, я чувствую, что пишу совсем не так, как нужно, потому что не успела еще отдохнуть от дороги (ехала в каком-то очень медленном поезде в 3 классе, голова страшно болит).
Преданная Вам
Аполлинария Суслова
1864. Мая 1 дня. Париж
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
3 мая. 1864. Вторник
Когда возвращалась из Брюсселя, я спала, подъезжая к Парижу. Единственная компаньонка, сидевшая со мной в вагоне, разбудила меня, когда вагон остановился. Я поспешно встала и начала собирать мои вещи. В вагонах почти никого не оставалось; кондуктор подошел к моему вагону и открыл дверь. «А вы еще здесь, – сказал и, видя, что я спешу, прибавил: – не торопитесь, будет время». – Я уже готова, – сказала я, подходя к двери. Он протянул мне руку, я охотно ее приняла и выскочила. «Холодно…» – начал было он, но я уже бежала в вокзал.
8 мая, суббота
Вчера была у Маркович. Она читала мою повесть (1-ю)[101], ей она понравилась. Мар[кович] сказала, что эта повесть лучше Салиас[102]. Я ей читала ненапечатанную повесть[103], и та ей понравилась, только конец не понравился[104]. Во время чтения Мар[кович] говорила: «Это хорошо! Прекрасно». В разговоре после того она сказала, что «нужно смотреть на людей во все глаза». Я ответила, что не могла бы, что это мне кажется цинизмом.
И в самом деле, что за радость смотреть и остерегаться на каждом шагу. Я и счастья, такими средствами приобретенного, не хочу. Это было бы деланое счастье… Пускай меня обманывают, пускай хохочут надо мной, но я хочу верить в людей, пускай обманывают. Да и не могут же они сделать большого вреда.
Париж, 21(9) мая, 1864 г.
А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).
22 мая
Сегодня я в первый раз встала после 2-недельной болезни, во время которой гр[афиня] Салиас оказала мне попечение материнское, и я еще более влюбилась в нее.
Лугинин и Усов часто ходили ко мне во время болезни, и я с ними много говорила[105]. Один раз мы имели спор о русской национальности; оказалось, что они ее не уважают. В тот же раз Усов сказал, что ему нравится обычай диких: взрослым сыновьям убивать и есть отцов. Он говорил, что первое недурно бы принять.
Сегодня были у меня гр[афиня] Сал[иас] и оба эти господина. Гр[афиня] говорила о воспитании племянника, которого она отдает в школу в Швейцарии.
Между прочим она сказала, что есть одно зло швейцарского воспитания, что дети делаются космополитами. Лугинин
