то было некогда.
Я передала книгу, которую Вы мне прислали, и Ваши слова, которые Вы писали мне, Аполлинарии Прокофьевне Сусловой, она передает Вам, что потому оставила книгу и ушла сама, не повидавшись с Вами, что боялась Вас обеспокоить, что, не поняв хорошо Ваших слов, и думала, что Вы говорите книгу принести, а не самой ей прийти. Ее адрес теперь: Versailles, rue Mademoiselle 19, chez m-me la Contesse de Salias.
Она сказала, рада будет, если Вы ей напишите. Прощайте. Будьте здоровы и благополучны.
Преданная Вам М. Маркович.
М. А. Маркович – И. С. Тургеневу // Литературное наследство. Т. 73. Кн. 2. С. 302.
Belqique, Spa, Rue Hotel de Ville 90 A. Souslowa.
Ф. М. Достоевский. Записная книжка 1863–1864 гг. С. 133 // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 6. С. 18.
15 июня, Спа
Здесь хорошо. И вот чудо – немцы нравятся мне более французов. Хозяйка, голландка, закармливает меня тартинками и запаивает пивом. Едят они раз по пять в день. Хозяин – угрюмый, на душегубца похож, но добрый. Кроме меня, у них жилец француз с женой. Хозяйка рассказывала, какие он делал с ней условия на бумаге (на 6 недель), удивлялась его недоверчивости. Условия, например, чтобы блох не было. Какая подлость и как это похоже на француза! Кухарка, немка, пресмешное первобытное существо, наивное создание. Когда была дурная погода, она очень тосковала, что на родине [в] Мекленбурге погибнут les grains[108], посеянные ее отцом. Она даже хотела сбежать. Каким образом ее присутствие могло помочь les grains – неизвестно. Теперь она иногда подходит ко мне и спрашивает: «А что, m-lle, как вы думаете, будет завтра дождь?» Я говорю: может, будет, – но, вспомнив заветное les grains, прибавляю, что если и будет, то в одном Спа.
Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 88.
Спа, 23(11) июня 1864 г.
А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).
Июня 22. Пятница
Добрейшая Графиня!
Я сейчас получила письмо от m-me Маркович, адресованное в Версаль. Она меня уведомляет, что Бенни[109] начал узнавать о возможности женщине посещать медицинские лекции и ему обещали, что можно. Она мне пишет, чтоб я приехала в Париж – с бумагами сестры (в четверг 28 июня), предполагая, что я в Версале. Это значит уже начинать дело. Вы себе представить не можете, как я рада за мою сестру! Я готова все бросить и ехать в Париж, но, к счастью, у меня нет никаких бумаг сестры.
Сегодня же я получила письмо от отца, который мне пишет, что я могу оставаться за границей столько, сколько нахожу нужным, и просит меня узнать, можно ли где за границей слушать медицинские лекции моей сестре. Он только что получил письмо сестры об изгнании женщин из Медицинской Академии[110] и просит меня ее утешить. Какой он добрый, Графиня! Он делает гораздо больше, чем можно требовать, и мне совестно перед ним, что он трудится и зарабатывает деньги, на которые я живу в свое удовольствие за границей. Он от меня никогда не спрашивает отчета, а только пишет всегда, когда и сколько прислать денег.
Я ему писала, что во время моей болезни Вы были со мной, и он в самых горячих выражениях благодарит Вас.
Я сейчас же буду писать моей сестре, чтоб она ехала или присылала свои бумаги.
Я привыкла с Вами советоваться и к Вам во всех случаях обращаться, Графиня. Вы меня извините, если письма иногда бестолковы.
У нас здесь хорошая погода, но изредка бывают ненастные дни. Отец пишет, что в России страшная засуха, в южных губерниях все хлеба погорели.
До свидания, желаю Вам быть здоровой.
В свободное время, надеюсь, мне напишите, что не оставите меня без известий о Вас.
Ваша А. Суслова.
Р. S. Мое здоровье гораздо лучше, но я думаю, что зимой, особенно если буду хандрить, – нездоровье возвратится.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Версаль, 24 июня [1864 г.]
Милая Полинька, только что хотела вам писать, получаю второе ваше письмо. Очень рада, что сестре вашей есть надежда (это только еще надежда) слушать лекции в Париже. Но вы и думать не смейте, не долечившись, оставлять Спа. Подумайте, вам надо набраться здоровья для зимы. Неужели вы думаете, что я так легко выпустила бы вас из Версаля, если бы не знала, что вам необходимо лечиться. Мне без вас, особенно вечером, ужасно скучно. После вас осталась нравственная яма, и ее заткнуть нечем; словом, вас недостает в этом домике, в этом садике и в этом уголке моего сердца, где вы приютились и засели. Я рада, что вам хорошо в Спа. Ни под каким видом не смейте оставлять Спа, не долечась. Вы видите, я принимаю материнский тон и способ выражения. Надо сил на зиму. Тогда будем ходить слушать лекции и будем заниматься, а иногда бегать в театр. Не так ли? У меня был такой же добрый отец, как ваш. Я говорю был, ибо он теперь стар, слаб, конечно, любит меня, но уж заботиться обо мне не может, а помогать не в состоянии. Мне пишут, что он нездоров. Я чувствую, что не увижу его и что эта болезнь кончится, как кончаются болезни в его лета. Кажется, полетела бы к нему, но пропасть всяческая разделяет меня с ним. Не благословил его Бог сынами, хотя другие дети для него хорошие дети, но как приехать туда, когда сын с ним. Он способен наделать всякого скандалу и гадостей, и, вместо радости, таким образом, приезд мой принес бы старику одно горе и тревогу. Это бы легко сократило самую жизнь его. Глядя на старость моего отца, я себе такой не желаю. Лучше умереть, чем быть навеки разлучену с любимыми детьми.
Вот я и заболталась, но у меня на душе наболело, и мне легче, что могу высказать все это доброму существу, которое понимает, любит немного – ведь вы меня любите? Так-то иногда горько, милая Полинька. Вчера были именины моей Оли. Села я за стол одна, и встала одна, ни один кусок в горло не пошел. Иногда малодушие какое-то находит. Кажется, что все меня бросили, оставили, забыли – а в сущности, я бросила многих и оставила, я силюсь забыть, да не могу. Я не о детях говорю, сохрани Боже, а о политических друзьях[111]. Не вытерпела я, ушла на волю, да
