Её рассказы — просты и бесхитростны, а мне с каждым произнесённым словом становится всё интереснее, что именно осталось за кадром. Хочется влезть под её бледную, будто не тронутую лучами летнего солнца, кожу и узнать все секреты.
И это желание — вторгнуться в её личное пространство — растёт и крепнет с каждой проведённой наедине минутой. Не могу больше сдерживать себя. Устал думать и размышлять о последствиях. Хочется отпустить вожжи, плюнуть на всё и просто поцеловать её.
Интересно, оттолкнёт или нет?
Никогда такого со мной не было раньше. Наташа — бесконечно любимая моя Нат — не имела от меня секретов. Я знал, что тревожит её, кто обижает, о чём она думает и мечтает. Мы так долго находились вместе, что сроднились, сплетясь однажды душами под раскидистой кроной старой вишни. Может, это и звучит банально, но только смерть и смогла разлучить нас, потому что, по сути, я никогда не боялся её потерять, хоть с Наташей порой бывало слишком сложно. Моя огненная девочка никогда не знала покоя, увлекая всякого, кто рискнул попасть в её окружение, в вихрь своих диких и необузданных эмоций.
Но никогда после её гибели меня не интересовала ни одна девушка как личность. Да, это жестоко, мерзко, отвратительно, но каждую рассматривал только как сексуальный объект, и никак иначе. Даже не задумывался, что, кроме Наташи может существовать в этой Вселенной та, кто способна проникнуть под рёбра.
Но Кристина...
С первого взгляда показалось, что между нами много общего. Нас роднит боль — внутренняя, затаённая, что липкой жирной плёнкой затянула всё нутро. И только глаза выдают, насколько ей плохо. Насколько вообще может быть плохо человеку.
Я давно уже не верю в любовь с первого глаза — только лишь в возбуждение, страсть, похоть. Только эти ощущения возникают первыми, если встречаю симпатичную девушку. Любовь — нечто большее, что не рождается на фоне красивой внешности.
Но сейчас, слушая эти бесхитростные рассказы, всё больше понимаю, что Кристина нравится мне. Как человек, как женщина. Она та, которую захочу увидеть завтра и послезавтра, хотя разве это возможно представить? Думал, что уже нет. Но жизнь вносит свои коррективы.
Любовь ли это? Не знаю. Но мне интересно с ней. И хочется верить, что это взаимно.
— Я тебя не слишком утомила своими россказнями? — спрашивает Кристина. — Что-то я сама себя не узнаю — разболталась, аж неудобно.
В серых со стальным отливом глазах мелькает страх. Протягиваю руку и дотрагиваюсь до её, сжатой в кулак, ладошки. Кристина нервничает, я вижу это, а мне так хочется её успокоить, только не знаю, каким образом. Что сказать, чтобы она поверила, что у меня нет умысла причинять ей боль? Хотя разве мне можно хоть в чём-то доверять?
— Совсем нет. — Улыбаюсь, наблюдая, как от моих прикосновений её рука расслабляется. — Я вообще-то любознательный товарищ.
— Ты? — смеётся Кристина. — Неужели тебя что-то, кроме мотоциклов интересует?
Ну, не только мотоциклы. Девушки, например, меня тоже очень интересуют, но не Кристине же об этом рассказывать. Не сейчас, не здесь, не ей.
— Ещё меня волнует музыка, хороший алкоголь. — Ладно, любой, но и об этом не будем. — Здоровье близких людей меня тоже беспокоит. Скорость, ощущение полной свободы. Как видишь, у меня много интересов.
— Типично холостяцкий набор, — говорит и чуть наклоняет в бок голову, глядя на меня.
— Ну, что поделать? — пожимаю плечами, беру яблоко и принимаюсь вертеть его в руке. — Такой уж я.
— Быть холостяком не такой уж страшный грех. Даже убеждённым. Не всем по душе семейная жизнь, поэтому тут нечего стесняться.
— А ты?
— Что я? — удивляется Кристина и широко распахивает свои красивые глаза.
— Ну, ходят слухи, что ты тоже свободна.
Несколько секунд она молчит, подбирая слова, наверное. А может быть, я её обидел, влезая носом не в своё дело. Но мне слишком интересно, есть ли у неё кто-нибудь. Чёрт, с каких пор я завёл привычку выпытывать у девушек подробности их личной жизни?
— Ладно, извини, можешь не отвечать, — говорю то, что, как мне кажется, она хочет слышать. — Это не моё дело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты прав, не твоё, но, если сильно интересно, скажу, что мужа у меня нет — тут слухи не врут.
— А кроме мужа? Не мужем же единым женщина жива. — Твою мать, что я несу? Откуда это навязчивое желание узнать, спит ли кто-то с ней под одним одеялом хоть изредка. Что это изменит? Во мне, в ней, в нас? И хочу ли знать правду? И что буду потом делать с этой правдой?
Кристина снова сжимает руки в кулаки, потом разжимает и резко берёт стакан, чуть не выплеснув остатки вина. Наблюдаю, будто нехотя, как она одним глотком допивает, а потом в упор, с вызовом смотрит прямо в мои глаза. В её стальных озёрах плещется паника, смешанная с отчаянием. Так, наверное, смотрят самоубийцы, прежде чем нырнуть с моста в ледяные воды быстрой реки.
— У меня никого нет, — произносит она после продолжительной паузы. — И никого не было... уже довольно давно. Доволен?
Доволен ли я? О, да. Не передать даже словами, насколько. Честно признаться, не ожидал от себя, что буду настолько удовлетворён её ответом.
— Я рад, — говорю и беру её руку в свою. У неё красивая ладонь: изящная, музыкальная, с тонкими длинными пальцами. Потом подношу её к губам, переворачиваю тыльной стороной вниз и целую — осторожно, бережно. — Правда.
— Это что-то меняет? Или что-то решает? — тихо спрашивает, но руки не отнимает. Смотрю на неё снизу вверх и вижу, как она покраснела.
— Не знаю, честное слово. Но я рад.
— Хоть кто-то этому рад, — смеётся Кристина, но её смех не кажется весёлым. — Зачем?
— Что "зачем"?
— Зачем ты это делаешь?
— Целую тебя? Любуюсь тобой? Что именно я делаю не так?
Кристина вздыхает и вырывает руку. Хм.
— Арчи, мы же не дети, — произносит, спустя невыносимо долгое мгновение. — Я понимаю, чего ты добиваешься. И я даже согласна, может быть, тебе это дать. Да только зачем всё это? Мне не нужны отношения на одну ночь, а ты же по-другому не умеешь. Подожди, пожалуйста, дай сказать.
Но я и не думал перебивать.
— Ты мне нравишься, сильно. В тебе есть что-то такое, что манит, притягивает. Но я не хочу — слышишь? — становиться той, которая раздвинет ноги при первом удобном случае, а на утро её выкинут не только из постели, но и из памяти.
Вот это поворот. Похоже, слухи о моём мировоззрении и образе жизни догнали её.
И я молчу, потому что мне нечего сказать. Она права, права во всём, да только, что мне делать с этой правдой — ума не приложу.
— Знаешь, этот день так прекрасен, что я не хочу его портить, но и врать самой себе не умею, понимаешь? Лучше я сейчас уеду, сама уеду, чем потом буду жалеть, что выставила себя полной дурой.
— Не выставишь. Откуда эти мысли?
И самое главное: что тебе уже успели наплести? Хотелось бы, конечно, знать масштаб катастрофы.
— Оттуда, Арчи, — произносит со вздохом и снова цепляется тонкими бледными пальцами за несчастный ремешок лежащей рядом сумки. Точно когда-нибудь разорвёт его. — Прости меня, я всё испортила, но по-другому не могу.
Внутри меня что-то съеживается и начинает болеть. Будто какой-то камушек впивается в жилы, рвёт кожу, проходя по венам. Сейчас, сидя здесь и выслушивая её странные, путаные речи, смысл которых мне нов, понимаю, какой я засранец. Потому что знать это самому — одно. Слышать каждый день от друзей и родителей — неприятно, но до лампочки, в самом деле. Но понимать, что тебя таковым считает девушка, которая так неожиданно понравилась — неприятно вдвойне. Неужели я настолько пропащий, что со мной или случайный секс или "иди на фиг"?
— Я так понимаю, что вечер подходит к концу? — От моего вопроса Кристина будто съёживается, становится меньше ростом.
— Наверное. — Её голос тих и немного печален, но я совсем не знаю, что с этим поделать. Я вообще уже ничего не понимаю. Одно желание: рвануть на всех парах в "Ржавую банку", выпить виски и забыться хоть на время. На душе муторно и гадко. — Я сама доеду, не беспокойся.
