– Я сделаю это, мой Фюрер! – Футболист выбросил вперед руку в приветствии, и солнце золотом скользнуло по его расчесанным на пробор волосам.
Между тем Фюрер, давая выход словесному урагану, что раздувал его зеленоватую бороду, из которой сыпались лягушки, головастики, жуки-плавунцы, обратился к бритоголовым соратникам:
– Мы дети великого континента, потомки гуннов, норманнов, саксов, франков, а также полян, древлян, дулебов, венедов, скинхедов!.. Над нами звездной бездной дышит наша родная Евразия!.. От Дублина до Владивостока слышны победные марши наших колонн!.. Атлантисты с их мондиалистским заговором будут сокрушены и повержены, а их скользкий морской Тритон будет разрублен на части сияющим мечом нибелунгов!.. Агенты атлантизма, ставленники жидов и комиссаров – «Красные ватаги» будут рассеяны стальным ураганом нашей мистической победы!.. Арбайтен унд нихт ферцвайфельн!.. Берлин бляйб дойч!.. Вилле цур махт!.. – Он вскинул локоть, прижав розовую ладонь к затылку, отчего пятнистый мундир слегка расстегнулся и стал виден тучный живот.
Вся бритоголовая масса заревела, зашевелила белыми страусиными яйцами, вскидывая вверх руки и выкрикивая:
– Хайль!.. Жидов на мыло!.. И дым Освенцима нам сладок и приятен!..
Фюрер картинно, еще более величественно, чем в киноленте «Триумф воли», оглядывал доведенных до экстаза сторонников.
– Теперь же, – он повел над головами рукой, и толпа стихла, – мы совершим мистический обряд очищения нашего Президента от сионистской скверны. Вырвем его из паучьих мохнатых лап жидомасонского заговора. Начинайте!
Над толпой появился пластмассовый манекен, какой обычно выставляют в магазинах женского нижнего белья, – очаровательная обнаженная дама с головой Счастливчика, на которой красовалась ермолка. Все ее грациозное пленительное тело было изрисовано красными пятиконечными и желтыми шестиконечными звездами. Цветными фломастерами знатоки масонской символики начертали на груди, спине, ягодицах пластмассового Президента каббалистические знаки, гербы розенкрейцеров и альбигойцев, числовые криптограммы и изображения Соломонова храма.
– Долой знаки иудейского бога!.. – прорычал Фюрер, указывая перстом на оскверненный манекен.
Тут же появилось ведро с водой и щеткой. Веселый малый с жестами мойщика окон стал окунать щетку в ведро, поливать манекен, счищать с него нечестивый орнамент. Потекла цветная вода, и через минуту Счастливчик был нежно-розовым. С него сорвали ненавистную ермолку. Рыцарского вида бритоголовые красными и черными спреями стали наносить на манекен другой орнамент – свастики, кресты, меандры, руны, покрывая его тело затейливой черно-красной вязью, стихами из Старшей Эдды, цитатами Ницше и Розенберга, нотными знаками из оперы Вагнера «Лоэнгрин». Надели ему на голову стальной шлем, найденный под Старой Руссой, и, воздев над толпой, понесли, как Одина.
Следом, печатая шаг, высоко поднимая толстые ноги и вытягивая острый носочек, шагал бородач. Его щеки тряслись от воодушевления. Ему на голову, ухватив клювом лавровый венец, уселся птенец орла. За ним валила бритоголовая толпа, бессчетно горели факелы, скрежетали танки и, застилая все небо, летели эскадрильи люфтваффе. Толпа устремилась к Черемушкинскому рынку, где робкие азербайджанцы прятали арбузы, персики, дыни, виноград, сливы, яблоки, груши. Падали ниц, поднимая конечности и прикидываясь мертвыми, как поступают некоторые виды африканских жуков, когда на них нападают птицы.
Плужников смотрел в удаляющийся хвост колонны, которую замыкал маленький грозный еврей, увлеченный пруссачеством, сменивший фамилию Рабинович на более благозвучную – Борман.
Плужников остался один, мучаясь непониманием. Возникавшие явления тут же исчезали, отсеченные от разума непреодолимой преградой. Усилиями рассудка он раздвигал отшлифованные стеклянные плоскости, увеличивал на микрон разделявшее их расстояние, но грани сдавливались, отнимали у него пространство и время. Сжимали мозг в безразмерную, моментальную точку, которая таила в себе угрозу взрыва, чудовищной вселенской катастрофы, где, вдребезги расшвыривая звезды и галактики, могла взорваться Вселенная. Спасая от взрыва свой разум, сберегая от сжатия гибнущую Вселенную, Плужников стоял на тротуаре, бился внутри литого стеклянного куба, упираясь локтями и коленями в отшлифованные грани, испытывая страшное страдание, невыносимую муку, искажавшую его лицо. Оказавшиеся поблизости две женщины-юмористки, смешно изображавшие на сцене русских мужей-рогоносцев, смеялись, глядя, как корчится в судорогах молодой мужик.
– Клара, может, ему баба нужна? Так поди, подставься…
– Ты сама, Регина, подставься… Этот дебил с елдаком совершенно в твоем вкусе… А я люблю Винокура…
Обессиленный, расплющенный, тонкий как фольга, отделяющая прошлое от будущего, он стоял среди незнакомого города, заблудившись в его переулках и улицах. Готов был упасть и исчезнуть. Почувствовал прохладное дуновение, словно к лицу его приблизили вату, пропитанную эфиром. Потерял сознание и очнулся на балконе знакомого дома.
Из-за соседних фасадов золотился огромный купол собора. Поломанная тумбочка… Вынесенное на балкон старое кресло… Дырявая корзина, полная ветоши… В корзине, как в гнезде, тихо ворковал бело-розовый голубь… У розовых, в пернатых брючках лапок лежало на ветоши маленькое золотое яичко…
Плужников силился понять происшедшее. Золотой, в отдалении, купол собора. Близкое, из того же золота, по крупицам склеенное яичко. Протянул руку, стараясь не спугнуть голубя. Взял яичко. Оно было тяжелое, истинно золотое, как самородок.
Дверь балкона отворилась, и женщина изумленно ахнула, его увидав:
– А я тебя потеряла!.. Все кварталы обегала!.. А ты, оказывается, на балконе, в кресле сидел… Неужели я дверь запереть забыла?… – Он молча протянул голубиное золотое яйцо. – Боже мой? Это откуда? Гуля снесла?… Оно и впрямь золотое!.. Я читала в газете, что голуби купол собора обклевывают, но не верила… Да ведь это же нам спасение!.. Будет на что жить!.. Недаром сказано в Священном Писании: «… Взгляните на птиц небесных… Не сеют, не жнут, а Бог питает их…»
Она смеялась, перекатывала в ладонях маленький золотой самородок. Он видел, что она радуется. Радовался и он. Только не мог понять отчего…
Глава 1 1
Город Золотых Унитазов был задуман Плинтусом в далекое время его коммунистической молодости, когда он входил в эзотерический кружок Андропова на правах еврейского интеллектуала и русского националиста, принявшего ислам и поддерживающего Израиль в борьбе с арабами. После очередного сеанса столоверчения, всласть наговорившись с духом Ленина, все стали мечтать о восстановлении в подлинной чистоте коммунистических идеалов. Плинтусу, знатоку Ассирии и Вавилона, потомку Навуходоносора, свободно владеющему клинописью, пришла в голову мысль отлить из золота унитаз, о котором когда-то, пророча безденежное идеальное бытие, мечтал Ленин. Андропов, чуткий к новациям, тут же попросил нарисовать унитаз. Плинтус, шаля, единым росчерком нарисовал седалище. Директор Института США и Канады, во всем любя точность, достал фломастер и немного подправил. Известный журналист-международник, похожий на опившегося пивом моржа, сделал несколько штришков шариковой ручкой, придавая плоскому рисунку объем. Ученый с кавказскими корнями, отвечающий за научно-технический прогресс, член Римского клуба, любитель «гуттаперчевых мальчиков», намалевал под унитазом постамент, так что вышло подобие памятника.
Сам Андропов, повертев занятный эскиз, начертал вокруг унитаза домики, деревья, башни, небоскребы, космодромы, космические корабли, летающие тарелки, космонавтов в скафандрах, улыбнулся печальной улыбкой каменного ампирного льва и произнес:
– «Здесь будет город заложен…» Нам пора подумать о перенесении столицы куда-нибудь из Москвы в Подмосковье. На новом месте мы станем строить новый коммунизм. Пусть у ветхой Москвы центром останется ветхий Кремль с золотыми соборами. У нас же центром станет золотой кумир новой религии, символ безденежного общества. Хранителем этой кумирни я назначаю… – Он не успел закончить фразу, ибо у него отключили почку, однако все члены кружка поняли, что он имел в виду Плинтуса.
Такова история этого удивительного священного города, который раскинулся в реликтовых борах Подмосковья, на берегу прозрачной реки, среди восхитительных лугов и старинных дворянских усадеб. Там, как в священном городе Кум, проживали имамы новой религии, отрицавшей вульгарные деньги, источники всех человеческих бед и порочных культов, исповедуя безналичный расчет, пластиковые карточки, банковские операции на основе моментальных электронных расчетов, самые влиятельные и просвещенные люди России, числом шесть, лишь по досадному недоразумению именуемые олигархами.
