Все было так.
6
— Да проходи же, не стой на пороге, раздевайся. Иди в комнату. Хочешь чаю?
— Я? Нет, спасибо.
— Сколько ложек сахара?
— Две. Спасибо.
Она вернулась через минуту. Поставила миниатюрные чашечки на журнальный столик, села в кресло напротив меня. Наверное, когда-то она была красивой, сейчас располнела, перестала накладывать макияж — но выглядела все равно хорошо, и пахло от нее чем-то вроде кокоса и корицы.
— Месяц, кажется, еще не закончился.
— Знаю. Я хочу заплатить еще за два месяца вперед.
— О! Это хорошо. Значит, по крайней мере еще два месяца я буду спокойна за свою квартиру.
— Конечно. Я очень аккуратный арендатор.
— Это правда. Соседи ни разу не жаловались. А тетя Люся вообще нарадоваться на тебя не может.
— Тетя Люся? Старушка со второго этажа?
— Да. Она.
— Обожаю ее.
— Она тебя тоже.
Женщина улыбнулась. Впервые за вечер я расслабился.
Она заправила прядь волос за ухо.
Я огляделся, выискивая признаки присутствия кого-нибудь еще в этой квартире.
Она одинока? Но в квартире точно больше никого нет. Так было всегда или когда-то у нее был муж, дети? Квартира не выглядела пустой или как квартира одинокой старой девы. Не было ни кошек, ни маленькой тявкающей собачки, ни фарфоровых статуэток, ни натюрмортов с фруктами. Квартира выглядела так, будто бы вот-вот войдет ее муж, улыбнется, закурит сигару. Потом, откуда ни возьмись, появятся почти взрослые дети и скажут, что их мамочка самая лучшая.
Молчание затянулось, мы пили чай.
— Вы живете одна? — спросил я.
— Да.
— Ммм. Понятно.
— Что понятно?
Я покраснел и уткнулся взглядом в чай.
Она сказала:
— Мой муж умер много лет назад.
— Извините, что спросил.
— Да ничего, не извиняйся.
— А дети? — снова спросил я.
— Я плохая мать.
— Не верю.
— Придется.
Мы замолчали, и она снова заговорила первая:
— Я потеряла его.
— То есть... в смысле… он умер?
— Нет, не умер. Я его в прямом смысле слова потеряла, оставила на пять минут в зале ожидания, в аэропорту, а когда вернулась, его уже не было.
Я вздрогнул, руки затряслись. Я внимательнее посмотрел на нее, на эту женщину, которая оказалась моей матерью:
— Но как такое возможно? Разве такое бывает?
— Ты и сам знаешь, Дима, что бывает, — ответила она.
Я молчал. Итак, значит, она все знала, знала, что я ее сын, и знала, что я помню про то, что потерялся в аэропорту. Я не мог ничего ответить. Наверное, от шока. В голове не осталось ни одной мысли, я даже не знал, как мне к этому относиться: обрадоваться, обидеться, расстроиться.
— Прости меня, пожалуйста, я думала, что ты не поймешь. — Она почти плакала, но я не хотел верить ее слезам.
— В чем я был?
— Что?
— Во что я был одет? Ты должна была давать объявления в газеты, где говорилось, в чем ты видела меня в последний раз. Если ты делала так, то ты должна сказать, в чем я был…
— Ты… Боже, неужели это так важно. Ты не хочешь спросить меня что-нибудь другое? Как я нашла тебя и как жила все эти годы, кто твой отец и где мы жили до твоего похищения?
— Это было никакое не похищение, и все-таки я хочу знать, во что я был одет.
— Я… ты был... в красной куртке с капюшоном, да, точно, она еще была тебе чуть-чуть великовата, ты в ней мог бы ходить еще целый год… и в серых джинсах, да-да, совсем новые джинсы были, мы их только что купили, и коричневые ботинки. Да, вот во что ты был одет.
— А что еще?
— Но это все, все, что на тебе тогда было, когда я уходила. Я помню, как оглянулась посмотреть на тебя. Ты сидел в кресле, болтал ногами и смотрел на людей, молча смотрел, ты даже не заплакал.
— Обернулась?
Нет, она не оборачивалась. И у меня была еще синяя бейсболка и рюкзачок в форме кенгуру.
Интересно, она профессиональная актриса или у нее врожденный талант? Если талант, то она зарыла его в землю, потому что так сыграть мать, потерявшую много лет назад своего сына и вот теперь встретившую его, может только очень талантливая актриса или... сумасшедшая. Я ей почти поверил.
— Вы ведь не моя мать, верно?
— Что?
— Вы говорите неправду.
— Ты мне не веришь? Но кто еще знает о тебе столько, сколько
знаю я?
— Откуда вы узнали всю эту историю? Почему вдруг решили назваться моей матерью? Хватит мне врать! — Я уже не мог говорить спокойно и сам не заметил, что вскочил с дивана. Ну а как бы вы поступили на моем
месте? Меня водили за нос, как дурака, выставляли на посмешище. Кто вам рассказал эту историю?
Она молчала.
— Кто?
— Ты… — призналась она.
— Что? — Я сел обратно, ноги уже не держали.
— Ты сам, в первый же день, когда мы познакомились! Я показывала тебе квартиру, а ты болтал о чем-то. Потом вдруг начал рассказывать про то, как в детстве тебя потеряли в аэропорту. Ты рассказывал это так просто, обыденно, мне, незнакомому человеку, и я очень удивилась. Не каждый же о таком стал бы болтать. Но я и не думала никогда называться твоей матерью. Это получилось случайно, спонтанно. Прямо сейчас. Ты такой милый, добрый, а у меня никого нет. Я подумала, что тебе так хочется настоящую маму, а мне очень хочется сына. У меня не было детей… и мужа тоже никогда не было. Даже как-то стыдно в этом признаваться. И я подумала, что тогда ты бы стал чаще приходить ко мне, мы бы сидели, пили чай… и… ну, не знаю…
Я сел в кресло. Вот так номер. Дурдом какой-то. Если бы я об этом рассказал своей жене или родителям, они бы тут же отправили меня в психушку. Я встал и пошел к двери. Я с детства терпеть не могу вранье.
Она остановила меня у порога:
— Постой.
— Что еще вам от меня нужно? Хотите назваться моим дедушкой? Настоящим? А не тем, к которому я ездил в деревню каждое лето, или можете назваться и этим дедушкой тоже — ничего страшного. Я и поверю.
— Нет. Прости. Еще раз прости.
И лишь позже родители рассказали мне, что она лежит в больнице. Психиатрической. И что она давно уже больна... Это многое объяснило, но не успокоило. Мне было жаль себя: я почти нашел свою мать, и, несмотря на шок, смятение и неудовлетворенность от того, что все произошло совсем не так, как мне бы хотелось, я чувствовал радость, какую не чувствовал никогда в жизни... Но еще больше мне было жаль ее. Что привело ее к такому безумию, что заставляет людей называться чужими родителями? Обычное одиночество. Я вздрогнул. Только сейчас я понял, что со мной когда-нибудь может случиться то же самое...
7
Я люблю своих ненастоящих родителей так, как любит своих родителей любой ребенок. Они много дали мне, хотя и не только того, что мне было нужно, и не только то, что я хотел получить. То есть они дали мне слишком много — перестарались, одним словом. Они хотели сделать из меня стабильную ячейку общества, такую же, как они сами, не задумываясь над тем, хочу ли я стать таким, как они, хочу ли я быть стабильной ячейкой общества. Они так и не поняли, да и сейчас не понимают, сколько им ни объясняй, что я не такой: что они должны были отвести меня в музыкальную школу по классу фортепиано, или купить мне гитару, когда я об этом просил, или записать меня в художественную школу, или все-таки отпустить меня путешествовать автостопом. Да и вообще, не надо было так уж надо мной трястись! Если бы они предоставляли мне побольше самостоятельности и свободы, может быть, сегодня я не захлопнул бы дверь квартиры, забыв ключи. Но мои родители воспитывали меня так, как считали нужным, не интересуясь и даже не задаваясь вопросом, а нужно ли это мне. Я, наверное, тоже не оправдал их надежд. Конечно не оправдал. Разве мечтали они увидеть итогом своих стараний тридцатилетнего разведенного мужчину, без детей, без перспектив на будущее, без престижной работы, без денег, без квартиры. Да, думаю, что они воспитывали меня не для того, чтобы я стал неудачником.
