— Школьники проникли в кабинет с целью похитить аптечки, — сказала Элина.
— Школьники проникли в кабинет с целью похитить аптечки, — повторила Оля.
И они опять засмеялись. Определить, прикидываются они или нет, я уже не мог.
— Что за херню вы, тупые сучки, несете? — сказал я.
— Ого, — сказал Егор.
— Это цитата, — сказал я.
Егор повернулся ко мне и сказал:
— Они — тоже сказали цитату.
Он прочел мне текст с какого-то сайта:
— «Школьники проникли в кабинет с целью похитить аптечки.
О действии вещества узнали на уроках ОБЖ. Испробовав таблетки на себе, подростки попали в больницу с диагнозом „отравление”. По инструкции, в аптечке должны находиться не настоящие таблетки, а пустые капсулы. Но в слободской школе таблетки почему-то оказались настоящими. Сейчас сотрудниками службы госнаркоконтроля проводятся проверки в школах области. Аптечки, содержащие капсулы с тореном, изымаются».
Элина и Оля опять засмеялись.
— И что? — спросил я.
Элина пошла в туалет. Вместе с Олей. Они хихикали и держались друг за друга. Мне это не очень-то нравилось.
— Ну, как тебе? — спросил я у Егора. Имея в виду его состояние.
— Не знаю, — ответил он.
— А как тебе Элина? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Егор.
Он повернулся к монитору — переключил на компьютере одну песню на другую. Я спросил:
— Тебе не понравилась Элина?
Он вскочил и пошел к туалету. Через несколько секунд вернулся и сказал:
— Они закрылись в туалете и ржут там. У меня мать дома.
И опять вышел. И опять зашел. Мне, в общем-то, было все равно. Пусть ходит туда-сюда, сколько ему угодно. Я трогал свои ватные ноги, по ним бегали большие теплые мурашки. Я сказал Егору:
— Школьники проникли в кабинет с целью похитить аптечки.
Он снова вышел, а я закурил. Егору тоже было семнадцать, но у него дома можно было курить. Если по очереди. Не говоря уже о том, что была почти ночь, а мы находились тут и занимались черт знает чем.
Егор привел-таки Элину и Олю. Элина сказала:
— Просто мы не могли оторваться от крана.
— Ты слишком красива, — ответил я, — чтобы пить воду из-под крана.
Я посмотрел на Олю. По ее щеке катилась огненная слезинка. Как капелька горящего полиэтилена, от этого на коже оставался серый ожог.
Я решил никому ничего не говорить, пусть сама разбирается. Мне эта Оля, хоть она и была хорошей подругой моей любимой, повторяю, не нравилась. Она была всего лишь присоской. На мой взгляд, у нее не было ни одного достоинства.
Егор включил телевизор. Только он не мог определиться с каналом: щелкал с одного на другой, как полоумный. Я смотрел, не успевая ничего понять ни из одной передачи, затормозил немного и, по ходу, вздремнул в кресле. Очнулся, когда почувствовал у себя на лице руки. Это была Элина. Я сначала не мог понять, чего она хочет и кто вообще она такая. Она сказала:
— Проснись.
И поцеловала меня.
— Ты чего спишь?
Я даже очнулся. Потому что она меня не целовала при посторонних, как правило. А когда целовала, у меня сразу начинал вставать.
Я огляделся — понял, где я. Егор и Оля спали на кровати. Отвернувшись друг от друга — и я их за это не виню: ни в первом, ни во второй не было ничего заманчивого.
— Сколько времени?
Элина посмотрела на мобильном и сказала:
— Уже полвторого.
— Пойдем ко мне? — спросил я.
— Пойдем.
Я встал и потряс Егора:
— Егор. Егор. Мы пойдем.
Он поднялся и проводил нас до двери. Я сказал:
— Ольга останется у тебя. Хорошо?
Егор вообще ничего не ответил. У него был очень сосредоточенный вид. И очень сонный в то же время.
Мы спускались по лестнице. В подъезде я позволил себе взять Элину за руку. Она была не против, и это было приятно. Я поднес ее руку к губам. Если бы не эта сухость в носу и во рту, все было бы хорошо. Я вспомнил, что мы нюхали эту гадость.
— Не буду больше их нюхать. Да и вообще. Мне показалось, что твоя подруга плачет огненными слезами.
— Огненными слезами? — только и переспросила Элина.
Мы вышли из подъезда. Идти до меня недолго: мимо ЖЭКа, далее гаражный кооператив (начальник кооператива продает самогон и не дает в долг) — и начнется частный сектор. Там и живу.
Я и моя девушка покидали зону поражения.
Ночью под фонарями шли, и все было как-то не так, но не сказать, чтобы плохо или хорошо. Просто — не так. Как через толстое стекло выглядел мир. Я представил, как человек съедает целый стандарт торена, его сердце замедляется, чувства работают иначе, ум отказывает, и человек на ватных ногах пытается свалить из зоны с убийственным уровнем радиации. У человека галлюцинации. Он видит, как яркими кислотными пятнами радиация попадает на его одежду и тело.
Подошли к моему дому. Я тихонько приоткрыл калитку, впустил Элину, закрыл. Если смотреть с высоты, мы напоминали двух убегающих от преследователей — за нами гонятся на вертолете и кричат в рупор: «Остановитесь, остановитесь, вам некуда бежать!» Окно в мою комнату было ближним к крыльцу. Я подошел к окну, а Элина встала на крыльце. Я и она, мы действовали так слаженно, и я чувствовал, что наши тела — часть одного пазла, который нужно как можно быстрее собрать. Горячие сгустки энергии циркулировали по жилам.
Я сказал:
— Мне придется лезть. Стой.
Элина ничего не сказала, она уже дважды была свидетелем такой ситуации. Я еле забрался на карниз, потом ухватился за форточку. Осторожно, нужно было делать это осторожно, потому что форточка уже отваливалась. Я просунул руки в форточку, ухватился за раму изнутри своего жилья. Все, дальше — легче, до этого можно было и упасть. Я напряг руки, просунул туловище внутрь. Теперь вытянул руки и уперся в подоконник. Это напоминало путешествие между мирами. Я оказался
в своей комнате. Я слез с подоконника, стянул обувь, пару раз зажмурил и открыл глаза. Привык к темноте и тихонько вышел в коридор. Свет не включал, естественно. В коридоре было темно, но можно было все разглядеть, если напрячься.
Дверь в мою комнату была прямо напротив двери в комнату родителей. Комнату отца и мачехи. Отца сейчас не было, он, слава богу, был в командировке. Но мачеха была дома. И к сожалению, дверь в их комнату была открыта. Я прислушался. Мачеха сопела в темноте — спала. Я постоял пять секунд. Сопит, спит. Я подошел к двери из коридора в сени и, потянув ее вверх и на себя — чтобы не так сильно скрипела, — приоткрыл. Еще раз прислушался: среди прочих шумов — от включенного холодильника и тиканья часов на кухне до давления воды в батареях — выделил сопение мачехи. Все в порядке. Тогда я вышел в сени и отворил дверь на улицу.
Все это мне приходилось проделывать, потому что у нас был один ключ, который открывал дверь с двух сторон. Если все уходили из дома, ключ прятали в бане. Я не знаю, почему мы не сделали всем по дубликату. Такие важные вещи, как сделать лишний ключ, всегда забываются. Иногда я гуляю ночью, а отец и мачеха думают, что я сплю. Так повелось, что же поделать. У Егора все проще. У меня сложнее. Раз я привел к себе Элину, хотел, чтобы она ночевала у меня, но отец не позволил.
Мы с Элиной тихонько прошли обратно. Мы оказались у меня в комнате. Она разулась в темноте и тихонько сказала:
— Я хочу пить. И писать.
— Сейчас, — ответил я также тихо.
Мне тоже срочно нужно было попить. Я вышел в коридор, прошел в кухню. Теперь я особо не шифровался. Может, я просто вышел на кухню попить ночью, что тут такого? Я включил на кухне свет и попил воды из трехлитровой банки. О дно звякнула серебряная монета. Говорят, что серебро очищает воду, вот и положили ее туда. Только сейчас я догадался прикрыть дверь в родительскую комнату. Наверно, она отворилась сама, такое случалось. Вряд ли мачеха специально спала с открытой дверью.
Я погасил свет, вышел в коридор и закрыл родительскую комнату. И принес воды Элине. Всю банку. Мне тоже еще не раз нужно будет приложиться, во рту и в носу у меня раскинулась пустыня Сахара. Элина отпила воды, и я вывел ее в туалет. Нужно было все делать предельно осторожно. Пока она мочилась, я стоял в коридоре и прислушивался. Звук холодильника, звуки в трубах, тихое журчание струйки. Все в порядке. Она выходит, мы возвращаемся в комнату.
