этой области.
Игнорирование сиблинговой проблематики способствовало тому, что сексуальность перешла из категории разрушительной силы в пространство влечения к жизни, где ей отводится репродуктивная роль. Помимо того, это препятствовало также развитию «влечения к самосохранению» как некой константы. Это произошло вследствие повышения роли фантазии над влечением, а затем путем выделения тех фантазий, которые определяют психическую жизнь как полностью родительскую. Фрейд утверждал, что если бы он остановился в своем анализе Волфсманна на том, что мальчик был соблазнен сестрой, он не смог бы настаивать на ведущей роли сексуальности и отвел бы эту роль адлерианским представлениям о стремлении к власти. Сексуальность заняла свое ведущее место, потому что Фрейд и его пациент смогли вернуться к критическому травмирующему наблюдению 18-месячного ребенка за сексуальным актом его родителей, «первосценой», что предшествовало эдипову комплексу. У сексуальности нет иного выхода, как только быть связанной с родительским и, таким образом, гетеросексуальным репродуктивным каналом: маленький Вольфсманн столкнулся с универсальной пугающей интерпретацией родительского секса как насилия отца над матерью и присвоения матерью исчезающего отцовского пениса. Поиски фантазий детей о первосцене продолжались; теория Мелани Кляйн опиралась на эти поиски.
Я считаю, что работа Мелани Кляйн представляет собой поразительный пример того, как из наблюдений и теории были вытеснены сиблинги1. В ее взглядах произошел значительный сдвиг в отношении братьев и сестер, на который я постараюсь указать, двигаясь от более поздних к более ранним ее работам. Первые работы Кляйн вдохновлены теоретическими новшествами, спровоцированными Первой мировой войной, в частности, новым пониманием роли тревоги. Темы возникали на основе материалов детского анализа, тогда как новые теории, которые она постепенно предлагала, возникли на базе ее работы со взрослыми психотиками. Однако в конце жизни она внесла исправления в первую публикацию, основанную на клиническом материале ребенка, которого она анализировала в годы Второй мировой войны.
Во время Второй мировой войны Кляйн ежедневно в течение четырех месяцев анализировала десятилетнего Ричарда, жившего в эвакуации. Она вела подробные записи каждой сессии и в конце 1950-х годов пересмотрела, прокомментировала и «переосмыслила» свою работу для публикации последней книги, над которой она работала, – «История детского анализа» (Klein, [1961]). В этой книге, я полагаю, мы можем видеть, как сиблинговая тематика вытесняется в интересах исключительно важной материнской темы. Ричард, которого эвакуировали вместе с обоими родителями, упоминает на второй сессии своего брата Пола, который был солдатом. Когда Пол приезжает домой в отпуск, Ричарду становится ясно, что Пол – любимый сын матери. Ричард рассказывает Кляйн, как он обижен, что его мать посылает Полу шоколад, хотя он одобряет ее поступок. Интерпретируя амбивалентность Ричарда, Кляйн как будто бы исключает из своих размышлений Пола. Вместо этого она объясняет Ричарду: «Если бы он испытал ревность и гнев, а также хотел создать проблемы в отношениях между родителями, он был бы агрессором» (курсив мой. – Дж. М.). Через некоторое время Ричард соглашается, но снова «говорит о своих отношениях с Полом.» (ibid., р. 25). На этот раз он делится воспоминаниями, которые приводят его к рассказу о недавней драке с двоюродным братом Питером, на что Кляйн отвечает: «Когда Питер грубо обошелся с ним в драке, Ричард чувствовал, что он объединяет в себе хорошего отца и плохого. отца». Ричард напоминает Кляйн о своем негодовании, которое он испытывает, когда мать проявляет приветливость по отношению к Полу во время его приездов домой. Он общается с собакой, которая любит его, Ричарда, больше, чем кто-либо другой. Теперь Кляйн уделяет внимание Полу, но подчеркивает такую зависимость: Ричард может преодолеть свою ревность к Полу, если он сам станет мамой и у него будет ребенок (собака), которого он будет любить.
У Ричарда есть секреты; собака Бобби становится еще одним секретом: оказывается, он играет с ней в сексуальные игры в постели. Сначала Кляйн интерпретирует Бобби как «папины гениталии» (Klein, [1961], р. 88), но затем как брата Пола, которого Ричард хочет убить. По мере продвижения анализа Ричард все меньше говорит о Поле, и мы обнаруживаем, что в этот период Кляйн все чаще делает интерпретации сразу «относительно папы и Пола», как будто пациент и психотерапевт бессознательно достигли компромисса! Игнорирование Кляйн Пола и ее понимание того, что Бобби – это ребенок Ричарда, показывает, как вытеснение темы сиблингов свело разрушительное сексуальное влечение к репродуктивным фантазиям.
Я не буду здесь подробно останавливаться на роли брата, а отмечу лишь одну деталь, которая подчеркивает, что непринятие брата в расчет влечет за собой игнорирование латеральных отношений в целом, и наоборот. Обычно считается, что первая встреча с пациентом особенно важна. Тревогам, из-за которых он начал лечение, Ричард сначала дал такое объяснение: «Он боялся мальчиков, которых встречал на улице, и боялся выходить один, и этот страх становился все хуже и хуже. Из-за этого он ненавидел школу. Он также много думал о войне» (Klein, [1961], р. 19). Хотя его страх и агрессия по отношению к сверстникам – братьям и сестрам, преемникам или заместителям – проявляются довольно часто, им не отводится отдельного места. Мы можем объяснить такой ход терапии, связав это с братом, как будто бы проводящим терапию: сам аналитик отсутствует в каких-либо латеральных отношениях. Хотя в одном случае Ричард рисует рыбу, называет ее «Пол», а затем немедленно исправляется: «Нет, это миссис Кляйн», Кляйн не дает интерпретацию тому, почему она является Полом в отношениях переноса. Тем не менее именно миссис Кляйн, которая оказалась в Лондоне во время бомбардировки, так же, как и Пол, подвергается опасностям войны. Родители Ричарда остаются вне опасной зоны.
Мне вспоминается первый случай психоза, проанализированный Гербертом Розенфельдом (см.: Mitchell, 2000a): психотическое расстройство его шизофренической пациентки Милли развилось в связи со смертью ее брата Джека на войне. Джек, как и Пол, не занимает заметного места в истории болезни. Смерть и мертвые интернализированные объекты являются индикаторами психоза (как отмечает Кляйн в «Истории детского анализа»), однако страху Ричарда в связи со смертью Пола не отводится никакого места в анализе, хотя в армии служит Пол, а не отец. Брат Пол полностью отодвинут ради понимания первичной сцены и родительского эдипова комплекса. Когда Ричард играет в сексуальные игры со своей собакой Бобби, воображает ли он, что делает детей, представляя Бобби ребенком? Всегда ли сексуальное влечение является репродуктивным? Ответ Кляйн – «да». Но всегда ли так было?
Помимо «Истории детского анализа», который составляет отдельный том, остальная часть работы Кляйн, охватывающая период с 1945 года вплоть до ее смерти в 1963 году, собрана в третьем томе под заголовком «Записки
