кастрации, который представляет собой психическую игру травмирующего запрета, вокруг которого стали символизироваться половые различия. Женщина и мужчина были в равной степени, но по-разному подвержены возможной потере фаллоса. Это отличие определяет установленное позднее различие между матерями и отцами. Во всех случаях именно половое размножение требует психической сексуальной разницы вне зависимости от того, определяется ли такое различие Богом (как это происходит, по мнению некоторых теоретиков, например, Эрнеста Джонса) или биологическим телом, или оно обусловлено человеческой социальностью. Все дети фантазируют о том, как появляются дети. Те критерии, по которым наша психика конструирует понимание постэдипального ребенка, как раз и лежат в основе половых различий: для этого нужны два
разных существа или, скорее, два существа, чьи различия
концептуализированы.
Общепринято, что воспроизводство находится на стороне женщины, а фантазии, которые мы слышим от пациентов и которые наблюдаем у детей, подтверждают ведущую роль матери. Если ребенок Эдип, то тогда именно его мать будет в центре внимания. Специалисты уже не раз подчеркивали, что фрейдистский психоанализ является фаллоцентричным и патриархальным, но при этом забывали, что крен в сторону материнства, который возник в результате желания противостоять патриархату, – это оборотная сторона той же медали. Недавняя попытка сделать мать не объектом потребностей и запросов ребенка, а самостоятельным субъектом и рассмотреть задачу психики как взаимодействие субъекта с субъектом вносит поправки в субъект-объектную эдипальность и доэдипальность, но только за счет принятия половых различий как должного, а не как того, что должно сформироваться, проходя через определенные трудности. Что касается половых различий, то разве не всегда для одного пола другой пол является объектом? Разве это не главное? Я утверждаю, что субъект-субъектное взаимодействие происходит в сиблинговом пространстве, где существуют «гендерные различия».
Субъект-субъектное взаимодействие долгое время находилось в центре феминистского анализа, например, в феноменологическом толковании Гегеля Симоной де Бовуар. Субъект-субъектное взаимодействие в настоящее время привлекает некоторое внимание психотерапевтов и психоаналитиков. Тем не менее половое размножение требует сначала притяжения, а затем преодоления инаковости другого на уровне оргазма и воспроизводства, так что инаковость другого превращается в «мы как одно». Но это является лишь временным преобразованием бинарности. То, что женщина считается объектом в силу идентификации, что отсутствие фаллоса является условием комплекса кастрации, делает этот факт важнейшей проблемой для феминизма. Мне кажется, что нет никакой внутренней причины, по которой каждый пол не мог бы воспринимать другой как объект более эгалитарным образом. Но рассмотрение этой проблемы не входит в мои задачи в рамках данной книги. Я просто хочу сказать, что половое размножение требует некоторой концептуализации сексуальных различий, что в свою очередь влечет за собой как субъект-субъектную динамику, так и гетеросексуальность. Существуют и другие способы завести ребенка, но еще нет иных возможностей для деторождения.
Как только Фрейд открыл и сформулировал эдипов комплекс, психоаналитическая теория вошла в сферу «объектных отношений». И поскольку перспектива шла от доэдипального или эдипального ребенка, в фокусе неизбежно оказывалась мать как объект. Из самих предпосылок фаллоцентризма возникло внимание к женской сексуальности, которая, как надеялись, станет его лицевой стороной. Клинически мы говорим о наших матерях. Попытка написать об отцах – это попытка восстановить баланс и сделать репродуктивного мужчину объектом нашего внимания. По этой причине меня заинтересовала мужская истерия и то, что происходит с желанием мальчика родить, а не женская истерия как протофеминистическое явление.
Эго – это телесное Эго, женские и мужские тела отличаются морфологически, гормонально, эндокринно, функционально, хотя, конечно, они очень похожи, если сравнивать их с телами жирафов. Половые различия не всегда очевидны, когда мы впервые смотрим на большинство животных.
Тем не менее в случае людей половые различия на уровне телесных признаков воспринимаются как различия репродуктивного характера. Тестикулы, яйцеклетки, сперма, менструация, менопауза, влагалище, клитор, пенис, матка, волосы на теле, тембр голоса, форма таза, рост, вес и размер независимо от того, влияют ли они непосредственно на разные репродуктивные функции, имеют следующее значение: они способствуют фантазиям о половых различиях, представлению женщин и мужчин об их отличии друг от друга. То же самое можно сказать и об одежде, прическах, словесных идиомах и множестве других знаков отличия в культурном и социальном измерении. Таким образом, наши Эго всегда имеют половой признак, который непосредственно связан с репродуктивной функцией. Истерик, который не принял во внимание половые различия или не смог сформировать понимание, что для размножения нужны два разных пола, в какой-то степени лишен Эго, его Я, как блуждающий огонек, то «опустошенное», то грандиозное.
Хотя половые различия и различия репродуктивной системы могут быть биологически обоснованы, они не более «естественны», чем Эго на стадии зеркала. Они формируются как репрезентация в зеркале желания другого: Фрейд задается вопросом: почему мы предпринимаем так много усилий, чтобы провести различия между мужчинами и женщинами, когда они так похожи во многих важных аспектах? Ответ заключается, безусловно, в том, чтобы на психическом уровне обозначить половые различия, необходимые для полового размножения.
Я бы сказала, однако, что репродуктивного влечения не существует, существуют только репродуктивные фантазии. Если воспроизводство связано с женщиной, то сексуальность (на Западе) – это территория мужчины. Что имел в виду Фрейд, говоря, что существует только одно либидо, мужское, если не то, что оно является таковым и для женщин, и для мужчин? Психоаналитическая (фрейдистская) теория, безусловно, является фаллоцентричной, так как западные идеологии признают за мужчиной сексуальность, а за женщиной – асексуальное материнство. То, что либидо является мужским для обоих полов, свидетельствует о проблеме, о которой я расскажу позже (в главе 9), о проблеме «маскулинности» так называемого гендерного нейтралитета, будь то на работе или в сексуальной активности; ведь говорят: «Она беспорядочна в своих связях, как мужчина».
Поскольку психоанализ следовал за общекультурной тенденцией подчинения сексуальности размножению, он потерял собственное революционное понимание важности сексуальности; оно перешло от понимания психического симптома как проявления сексуальности к следованию за игрой фантазии. Клинический перенос, который должен выявлять тупики, создаваемые фантазиями (Lacan, 1982a), может стать решающим фактором терапевтического лечения и теоретических исследований. Вступать или не вступать в брак, заводить или не заводить ребенка – индикатор «излечения». Восстановление центральной роли сексуальности повлекло бы за собой отнесение симптома обратно к бессознательным репрезентациям о сексуальном влечении, которое и составляет его основу. Существенная часть этого сексуального влечения даже в идеальных образцово-показательных семьях является перверсивной.
Переосмыслить «Три очерка по теории сексуальности» Фрейда (Freud, 1905) – значит столкнуться с парадоксальным ощущением. Основные идеи этих очерков, в частности существование детской сексуальности, уже давно являются общепринятыми, но все же многое из изложенного в этой работе представляется достаточно революционным.
