Как бы то ни было, главное — это что мы проделали огромный путь, приехали хрен знает куда, а я ничего не спросила у нее про любимые позы в сексе и все в таком духе. Тогда я и поняла, насколько сильно изменилась с Нового года. Я выросла как личность. И мне подумалось, что наша история идет к завершению и что у этой истории будет счастливый конец. Ведь я выросла как личность, а еще мы помогали друг другу справиться с трудностями. Мы не просто сидели и ныли. Ведь именно в такие моменты истории заканчиваются, разве нет? Когда люди осознают свои ошибки, а проблемы решаются? Я сто раз видела это в кино. Сегодня мы поможем Мартину, потом что-нибудь придумаем для Джей-Джея, затем настанет моя очередь, а после меня — очередь Морин. Спустя девяносто дней мы все встретимся на крыше, улыбнемся и обнимемся, зная, что наши трудности уже позади.
Автобус остановился прямо у того магазина, о котором шла речь в статье. Выйдя из автобуса, мы стали высматривать нужный нам дом на противоположной стороне улицы. Это был невысокий дом с лужайкой, обнесенный невысокой оградой, за которой мы увидели двух девочек. Закутанные в шарфы, они играли с собакой. Я тогда спросила у Морин: а ты знаешь, как зовут детей Мартина? А он такая: да, их зовут Полли и Мейзи. Это было похоже на правду. Я вполне могла себе представить, что Мартин с Синди могут дать своим дочерям такие старомодные имена, чтобы можно было притвориться, будто какой-нибудь мистер Дарси — их сосед. Я окликнула: эй, Полли! Мейзи! Они посмотрели на нас и подошли к ограде. На этом моя работа детектива была окончена.
Мы постучали в дверь, и появившаяся на пороге Синди посмотрела на меня так, будто знает, но не помнит откуда. Я ей объяснила: меня зовут Джесс. Я из топперсхаусовской четверки и, понимаете, имею некоторое отношение к вашему мужу и всему, о чем писали в газетах. Кстати говоря, там писали неправду. (Это я ей сказала про неправду, а не вам. Жаль, что я не дружу с правописанием. Теперь я понимаю, зачем оно нужно.)
А она меня тут же поправила: бывшему мужу. В общем, не самое удачное начало разговора.
Но я не растерялась: об этом-то и речь.
А она такая: о чем?
О том, что он не обязательно должен быть вашем бывшим мужем.
А она такая: вы ошибаетесь.
Мы даже не успели в дом войти.
Тогда заговорила Морин: вы позволите нам пройти и поговорить с вами? Меня зовут Морин. Мартин тоже мой друг. Мы сюда приехали из Лондона на поезде.
И на автобусе, добавила я. Она должна была понять, что мы приехали специально.
Синди сказал: да, простите. Заходите, конечно.
Мне по барабану, на чем вы приехали, проваливайте домой — так, я думала, она скажет. А она извинялась за невежливое обращение с гостями. Мебель была подобрана не очень удачно, а еще от нее немного пахло псиной. Она провела нас в гостиную, в которой сидел тот странный человек, греясь у камина. Он был симпатичный, моложе ее, так что я сразу подумала: ничего себе, только посмотрите на его ноги. Он слушал плеер, сняв тапки и вытянув ноги под столом, а ведь вы так себя не ведете, когда просто заходите в гости, ведь так?
Синди подошла к нему, похлопала по плечу и сказала: у нас гости. А он такой: ой, простите. Я слушал «Гарри Поттера» в исполнении Стивена Фрая. Девочкам очень нравится, так что я тоже решил послушать. Вы не слышали, как Стивен Фрай читает «Гарри Поттера»? Ну, я ему такая: ты посмотри на меня — разве я похожа на девятилетнюю девочку? Он не знал, что ответить. Он снял наушники и выключил плеер.
Синди мне тогда сказала: девочки сейчас играют с собакой Пола. Ну, я такая: и что с того? Но я этого не сказала.
Синди объяснила ему, что мы — друзья Мартина, а он спросил, оставить ли ему нас одних. Она тут же ответила: нет. Конечно нет. Что бы они ни собирались мне сказать, ты должен это знать. Тогда я объяснила: мы пришли сказать Синди, что она может вернуть Мартина, так что тебе, возможно, не захочется этого слышать. И на это он не нашел, что ответить.
Морин поглядела на меня и потом сказала: мы беспокоимся за него. А Синди ей ответила: что ж, меня это не сильно удивляет. Тут Морин рассказала ей про того парня, который спрыгнул из-за того, что лишился жены и детей. Но Синди ей тогда: а вы знаете, что это Мартин нас бросил, а не мы его? Я тогда: конечно, потому мы и приехали. Ведь если бы ты его бросила, вся наша поездка была бы пустой тратой времени. Понимаете, мы приехали сказать, что он в каком-то смысле передумал. Морин добавила: думаю, он понимает, что совершил ошибку. А Синди ответила ей: я и не сомневалась, что в итоге он это поймет, а еще я знала, что к тому времени, как он это поймет, будет слишком поздно. Я возразила: но ведь никогда не поздно учиться на своих ошибках. А она такая: если только для него. Я сказала ей, что, по-моему, она должна дать ему еще один шанс, а она так улыбнулась и сказала, что не согласна с этим, после чего я сказала, что не согласна с тем, что она не согласна, и на это она ответила, что нам стоит согласиться с несогласием друг друга. Тогда я спросила напрямую: значит, ты хочешь его смерти?
Она задумалась, и мне показалось, будто я попала в точку. Но потом она сказала: в свое время, когда все было совсем плохо, я тоже думала о самоубийстве. Но из-за девочек выбора у меня никакого не было. А это самое главное. У него, например, есть выбор. У него нет семьи. Он терпеть не мог быть частью семьи. Тогда я и решила, что это его личное дело. Он сам делал выбор — трахаться на стороне или нет, так что пусть теперь сам решает, жить ему или умирать. Вполне справедливо, вы не находите?
Ну, я ей сразу: а я знаю, почему ты так говоришь. Но я зря это сказала, поскольку эта фраза ничем мне не помогла.
Синди тогда сказала: он рассказывал вам, что я не разрешаю ему видеться с девочками?
Морин ответила за нас обеих: да, он так говорил. А Синди продолжила: так вот, это неправда. Я просто не разрешила ему видеться с ними в этом доме. Он может забирать их на выходные в Лондон, но он этого не делает. Или обещает забрать их, но потом придумывает какую-нибудь отговорку. Он не хочет быть отцом, от которого требуется слишком много усилий. Он хочет возвращаться домой с работы и читать им сказки время от времени, но только не каждый день, а еще водить их на рождественские представления. А все остальное ему не нужно. А потом она добавила: даже не знаю, зачем я все это вам рассказываю. Я тогда ее спросила: получается, он сволочь? А она рассмеялась в ответ и потом сказала: он наделал много ошибок. И продолжает их делать.
Потом встрял тот парень, Пол: если бы он был компьютером, то все это можно было бы назвать системной ошибкой. Ну, я тогда не выдержала: а тебе-то какое дело? А Синди мне сказала: послушайте, я все это время очень терпимо себя вела. Двое незнакомых людей стучатся в мою дверь и предлагают мне вернуться к бывшему мужу — человеку, который чуть не загубил всю мою жизнь, — а я пускаю их в дом и даже выслушиваю. Но Пол здесь живет, он — член семьи, он стал прекрасным отцом для девочек. Так что ему есть до этого дело.
Тогда Пол встал и сказал: пожалуй, я отнесу плеер наверх. Он чуть не споткнулся об мою ногу, и Синди подлетела к нему: осторожней, дорогой. Только тогда я догадалась, что он слепой. Слепой! Твою мать! Поэтому у него есть собака. Поэтому Синди сказала мне, что у него есть собака (я тогда говорила что-то из серии: посмотри на меня — разве я похожа?.. Господи, господи ты боже мой). Получается, мы проделали весь этот путь, чтобы попробовать убедить Синди бросить слепого человека и вернуться к человеку, который трахает пятнадцатилетних девиц и ужасно к ней относится. Хотя это ведь не должно все менять, правда? Они же все время твердят, чтобы к ним относились так же, как и ко всем остальным. Так что лучше опустим про его слепоту. Мы проделали весь этот путь, чтобы попробовать убедить Синди бросить нормального парня, с которым ей вполне неплохо, и детей, и вернуться к одному засранцу. Сомнительная перспектива.
Я могу честно сказать вам, что поразило меня больше всего. Единственным доказательством того, что Мартин имел некое отношение к Синди, было наше с Морин появление в ее доме. И еще дети, но их можно было бы считать доказательством только после теста ДНК. В общем, я лишь хочу сказать, что, если судить только по Синди, можно было предположить, будто никакого Мартина вообще не существовало. Все изменилось. У Синди была теперь совершенно другая жизнь. По дороге домой я размышляла, насколько сильно изменилась я, но поняла, что пока что смогла лишь доехать до Торли-Хит, не расспрашивая Морин о ее сексуальной жизни. А поглядев на Синди, я поняла, что это не особенно много. Синди избавилась от Мартина, переехала и встретила другого мужчину. Ее прошлое было в прошлом, но вот наше прошлое… не знаю… наше прошлое все равно повсюду. Каждое утро, просыпаясь, мы обнаруживали, что оно никуда не делось. Это как если бы Синди жила в каком-нибудь современном городе вроде Токио, а мы жили в каком-нибудь старом городе вроде Рима. Правда, это не совсем удачное сравнение. Ведь в Риме, наверное, тоже круто жить — красивая одежда, мороженое, красивые мальчики — прямо как в Токио. А там, где жили мы, круто не было. Так что она, скорее, жила в роскошной квартире на крыше небоскреба, а мы — в каморке в низеньком домишке, который давно нужно было снести. В стенах нашего дома были дырки, в которые люди могли просовывать головы и корчить рожи. И мы с Морин пытались убедить ее переехать из роскошной квартиры на крыше небоскреба в нашу дыру. Теперь я понимаю, что это было сомнительное предложение.
