на стороне сводного брата, и немного подрасслабилась. Как хорошо, что мама не смогла его подкупить!
– Мы… спали вместе, – наконец сказала это вслух я, понимая, что только так смогу спасти сводного демона.
– Вы можете предположить факт сексуального принуждения с его стороны, о котором говорят ваши родственники и парень?
– Нет. Они просто не знали, в каких отношениях мы находимся. Наверное, для них это было слишком большим шоком, – осторожно говорила я, чувствуя себя так, словно хожу по тонкому льду.
– Хорошо. – Следователь нажал на кнопку «стоп» на диктофоне и с одобрением посмотрел на меня. – Рад, что не придется губить молодую жизнь. А вы, гражданочка, поправляйтесь и разбирайтесь с прыткими родственниками. Там столько всего понамешали в деле, но ваши показания заметно прольют свет.
– А что там?
– Я не имею права разглашать, но, думаю, вы и сами скоро все узнаете.
Дверь за мужчиной закрылась, медсестры испуганными зайцами выскочили следом, и я осталась одна.
Что же там еще? Что я забыла?
Нужно поговорить с отчимом! Кажется, он единственный, кто поможет с поиском правды.
Я достала телефон из прикроватной тумбы и впервые включила. До этого меня обуяло странное нежелание слушать тех, кто был записан в записной книге. Почему-то даже Антона не хотелось услышать. При воспоминании о парне внутри шевелилась обида, и я не могла понять ее причину.
Точно так же, как я чувствовала невиновность Максима, которую не могла подкрепить доказательствами, при мысли о Тоше возникало горькое чувство во рту.
Когда он мне стал неприятен? Неужели между нами что-то произошло прямо перед аварией?
Сообщения пришли вереницей. Писал Антон, которому, видимо, мама дала новый номер.
На секунду я почувствовала себя гадиной, которая эгоистично не выходила на связь, когда человек прикован из-за сломанной ноги к кровати. Мама сказала, что он на растяжке и не может меня навестить, а, значит, может только связаться по телефону.
Но написала я сейчас не Антону, а отчиму с просьбой о встрече, которую он держал бы в секрете. Дядя Володя расписываться долго не привык и просто сообщил:
“Вечером зайду”.
Дверь палаты остервенело хлопнула.
– Почему ты меня не послушала? – с этих слов начала мама.
Каждый ее шаг отдавал гневом, а каждый жест – недовольством.
Не нужно было объяснять, в чем причина ее гнева. Думаю, те медсестры уже все сообщили о бунте дочери.
– Потому что это справедливо, – лишь сказала я.
– Да что ты знаешь, если не помнишь? – Мама села на стул и недовольно сложила руки на груди.
– Мам… – язык не поворачивался произнести то же самое, что сказала следователю про нашу близость с Максом. Страх приклеил язык к небу.
Она же видела видео? Тогда чего я боюсь?!
– Хорошо, – неожиданно согласилась мама. – Хочешь, чтобы забрали заявление?
– Да. – Я удивленно посмотрела на родительницу.
– Тогда обещай больше не общаться с Максимом, – потребовала она. – Никогда!
Снова манипуляции! Я уже отвыкла от них, но, как только выбилась из рамок, тут же в мою жизнь вернулась ежовая рукавица.
У меня был только один метод борьбы: сделать вид, что я не слышу, и задать другой вопрос:
– В какой палате лежит Антон? Проводишь меня туда?
Иногда этот способ не действовал, но сейчас глаза мамы тут же загорелись:
– Правильно! Если тебе лучше, надо навестить его. Он мне уже жаловался, что ты не вышла на связь. Плохо себя чувствовала? А еще болтать со следователем вздумала!
Ее опять понесло.
– Мам, отдай, пожалуйста, мой телефон. С этим непривычно, – я решила свалить все на недомогание. – Разобраться не могу.
– Я же отдала тебе новый. Ты и это забыла?
– Нет. Просто неудобный. Голова болит, когда пытаюсь разобраться.
Мама с беспокойством приложила руку к моему лбу, будто головная боль сопровождалась температурой.
– Твой телефон разбился во время аварии.
– А сим-карта? Там нужные контакты из универа!
– У тебя новый номер, ничего страшного, – снова решила за меня мама, но уже с мягкой улыбкой.
Сейчас то, как подталкивала меня по жизни родительница, начинало раздражать. Мама заметила мой взгляд и обиженно насупилась:
– После пробуждения ты сама не своя! Надо проконсультироваться с врачом!
– Пошли к Антону, мам. – Я встала с кровати.
– Да, пошли. Он тебя заждался и будет рад увидеть, – обрадовалась мама.
– Почему ты теперь так плохо настроена к Максиму? Я уже объясняла, что он не виноват.
– Потому что гены – страшная штука.
– Ты о чем, мам?
– Потом расскажу, пошли!
“Гены – страшная штука” – что-то в этой фразе не давало мне спокойно дышать, пока мы шли к отделению травмы, но мама всячески избегала дальше говорить на эту тему.
– Я хочу поговорить с Антоном наедине, – попросила я у двери палаты.
– Хорошо, я подожду тебя вот там, на диване, – легко согласилась мама и подсластила улыбкой.
Она что-то скрывает! Причем ее жутко беспокоит этот секрет и она отчего-то готова костьми лечь, лишь бы не дать мне и Максу видеться.
Я постучала в дверь палаты и медленно открыла дверь, словно шла на эшафот.
Должна была гореть от стыда, но мучилась только чувством вины, будто авария изрядно убавила у меня совесть. Или я забыла кое-что важное, что случилось между мной и Тошей?
Ладно, это все уже неважно, потому что он все узнал. Видел это видео, знает о моей самой большой слабости. Пришла пора наконец-то посмотреть ему в глаза и попросить прощения.
– Тош. – Я подняла глаза и встретила внимательный взгляд парня.
Нога в гипсе и подвязана вверх, рука в “шине”…
Я поняла, что не смогу с порога начать с главного.
– Как ты? – спросила наконец я.
Антон отложил в сторону телефон, в котором копался, попытался встать, но зашипел от боли.
– Не двигайся. – Я подошла ближе
