могла принять, что сына больше нет на свете. Все думала, что это какая-то ошибка, что вот сейчас откроется дверь и войдет мой Алешенька…
Она всхлипнула, вытерла глаза и продолжила:
— А Елена… она почти сразу, чуть не в самый день похорон, заявила, что имеет такие же права на квартиру, как я. И потребовала, чтобы я ее разменяла.
— Сильно! — не сдержалась я. — Хоть бы для приличия сколько-то времени подождала.
— В первый момент я просто лишилась дара речи. Меня просто убили ее слова… а больше всего меня поразило то, что она говорит о квартире в самый ужасный, самый трагический момент, прямо рядом с гробом, в котором лежит то, что осталось от моего сына, от моего Алеши…
Кира Яковлевна на мгновение замолчала, пытаясь взять себя в руки, а потом продолжила:
— Я так и сказала ей, что сейчас не могу и не хочу говорить о таких вещах. И ты просто не представляешь, какую презрительную гримасу она состроила в ответ!
«Ладно, — сказала она после небольшой паузы. — Пока мы отложим этот разговор, но мы к нему непременно вернемся!»
От ее слов веяло угрозой, но мне в тот момент было все равно.
А Елена действительно какое-то время не заговаривала на эту тему.
А потом случилось такое…
Я пришла с работы раньше обычного, у меня разболелась голова, и мой начальник Фараонов отпустил меня раньше.
Я прилегла в своей комнате и даже задремала.
Сквозь сон я услышала, как в квартиру кто-то пришел — раздались голоса, шаги.
Я не придала этому значения и снова ненадолго заснула.
Проснулась я оттого, что мне очень захотелось пить, буквально пересохло во рту.
Я вышла на кухню — и увидела, что там бывшая невестка разговаривает с незнакомым мужчиной. Мужчина этот был, надо признать, очень представительный, уверенный в себе, хорошо одетый. И моя бывшая невестка явно перед ним заискивала. Она поила его кофе и одета была в соблазнительное неглиже, а по его виду… по его виду я поняла, что хоть сейчас он и одет, но до этого они… в общем, понятно, чем они занимались. Он выглядел таким расслабленным, а она прямо стелилась перед ним.
И тут появилась я…
Невестка вспыхнула, переменилась в лице и выпалила: «Вы дома? Что это вы в такую рань вернулись?»
Я, надо признать, опешила от такой наглости и сказала: «Я что — должна перед тобой отчитываться? Это моя квартира, когда хочу, тогда прихожу!»
Мужчина удивленно взглянул на меня, потом на Елену, и проговорил: «А ты говорила, что это твоя квартира…».
Тут со мной случилось что-то непонятное. Я, которая никогда в жизни не сказала никому грубого слова и не повысила голос, я начала кричать, как базарная торговка! Я назвала невестку тем, кто она есть, то есть хищницей, обманщицей и убийцей. Ну да, ведь это она довела моего сына до того, что он не захотел больше жить.
Далее я сообщила этому типу, ее любовнику, что квартира моя и что сын еще раньше, когда не встретил ее, по совету знакомого адвоката завещал свою долю мне, а я — ему. Так что невестка оказалась очень нетерпеливой, ей бы подождать, выяснить все про квартиру, затем аккуратненько подвести Алешу к мысли оставить полквартиры ей, но она не смогла себя сдержать, так что теперь, после смерти Алеши, она может претендовать максимум на одну комнату в этой квартире.
В общем, сама не помню, что кричала, а когда остановилась, чтобы перевести дух, то увидела, что тот тип давно уже ушел. И по тому, как посмотрела на меня Елена, наверняка дал понять ей, что между ними все кончено.
«Ладно, — прошипела она перед тем, как захлопнуть дверь в свою комнату, — не хочешь поделить площадь по-хорошему, будет по-моему. Ты еще пожалеешь, старая грымза, что стоишь у меня на пути. Горько пожалеешь!»
И ушла.
И с этого момента она превратила мою жизнь в ад. Она не гнушалась устраивать мне самые настоящие коммунальные гадости, вплоть до того, что сыпала соль в заварочный чайник и стиральный порошок в суп. Она гасила свет в ванной, когда я там мылась, и разливала перед моим порогом подсолнечное масло. Она прятала мои ключи и подсовывала в сумку куски тухлой рыбы. Она изрезала мое новое пальто…
— Не может быть! — фыркнула я.
И тут же поправилась, заметив, как сердито блеснули глаза Киры Яковлевны:
— То есть очень трудно в такое поверить, это просто как в рассказах Зощенко…
— Тем не менее все так и было, — сухо сказала она, — я не вру и ничего не преувеличиваю.
В общем, я была уже на грани нервного срыва, потому что такие мелочи способны довести человека, на что Елена и рассчитывала. И еще она разболтала всем соседям, что у меня ранняя деменция, что я все забываю и оставляю открытым газ и воду. И соседи стали смотреть на меня косо. Вот подумать только: я прожила в этом доме всю жизнь, а она — без году неделя, и все поверили ей!
Я вспомнила опять-таки случай с Вадимом, когда он да и все окружающие поверили, что это я украла у него тот злосчастный проект. Никто ведь даже не простился со мной, когда начальник меня уволил. Никто не посочувствовал.
Да, у бедной старушенции были тяжелые времена.
— Кроме того… я не говорила, что в это самое время меня уволили с работы. Это послужило последней каплей, переполнившей мое терпение, — продолжала Кира Яковлевна.
Мне вовсе не хотелось, чтобы она ушла в сторону от интересующей меня темы. Сейчас начнет жаловаться на начальство и бывших коллег, вспомнит все мелкие дрязги…
С другой стороны, нужно было вовремя подавать какие-то реплики, чтобы она продолжала свою исповедь. Поэтому я изобразила живейший интерес:
— С работы? Значит, вы еще работаете? А я думала, вы уже, извините, на пенсии!
— Теперь я уже и правда на пенсии, — проговорила Кира Яковлевна, поджав губы. — Он мне так и сказал: «Возраст у вас давно уже пенсионный, так что идите уже на пенсию!»
— Он? — машинально переспросила я. — Кто это — он?
— Начальник мой, Фараонов. Ничего не понимает ни в искусстве, ни в истории, а изображает из себя великого знатока! Работу свою получил только потому, что является родственником владельца музея. Вот и решил он сделать из меня козла… то есть козу отпущения.
Коза отпущения… что ж, звучит неплохо.
— Списать все на меня, тем самым оправдаться перед высшим начальством за скандал с чашей…
