светлое чудесное помещение, по центру которого стояла гигантская кровать с изголовьем темного дерева, гардероб с зеркальными дверцами, здесь был свой балкон, а окна выходили на три стороны, даже в потолке имелось окно, которое тоже можно было открыть; он вдруг как-то смутился, даже оробел, и я подумала:
«Ах ты старый сладкий папик, твою ж мать, будешь тут теперь скромнягу разыгрывать?»
«У меня только одно требование», – начал Андерс, а я заставила себя не отводить глаза и смотреть ему в лицо, что бы ни случилось, что бы он ни потребовал, решила для себя, что откажусь, а если все-таки соглашусь, то не буду потом этого стыдиться.
Его слова прозвучали настолько неожиданно, что я чуть не прыснула, это было похоже на какой-то причудливый пранк. Но он говорил совершенно серьезно, и я, конечно же, согласилась, это ведь была квартира мечты, и только рассказав Элле и Матильде и получив их реакции на свой рассказ, я осознала, насколько на самом деле омерзительные условия он мне выставил, но к тому моменту я уже въехала, все произошло невероятно быстро, а когда Элла с Матильдой пришли на новоселье, они просто завизжали, а потом полчаса ходили по дому и все продолжали визжать от восторга.
Но я никогда не сплю там. Первое же, что я сделала, получив от его ассистентки ключи и код сигнализации и наконец оказавшись в одиночестве в его пентхаусе на двести квадратных метров, – это собрала подушки и покрывала из других комнат и обустроила себе маленький girl cave.
После этого я проинспектировала шкафчик в ванной, а когда увидела пузырьки с оксиконтином, колени у меня подогнулись, я легла на пол и разрыдалась от мысли, как же я обожаю свою жизнь.
Проверяю сообщения на телефоне. «Как дела, красотка? Мечтаешь прогуляться и немного охладиться? Сижу эту неделю в одиночестве в Даларё, и мне та-а-а-ак классно в водичке». Цитодон начал отпускать, его действие проходит чересчур быстро, и я уже почти готова снять обнаженку и отправить ему, просто чтобы не остывал, но мне надо хотя бы попытаться снизить дозу, к тому же у меня в сумочке с субботы должны лежать резервные 40 миллиграммов, почти уверена, что они там есть и они мне все равно не понадобятся, я крепко сжимаю телефон в руке, зажмуриваюсь и стараюсь продышаться, чтобы прогнать тошноту.
Просто немного болел зуб, вот и все. Обычная зубная боль.
Черт, какая же я жалкая.
– Так вот ты где!
Дидрик стоит в дверном проеме с чашкой кофе, Бекка проснулась и лениво таращится на меня, в руках она держит желтую тряпочку, которая, судя по всему, зовется Снуфсик, а вонь от нее доходит аж до меня, малышка то ли сидит, то ли висит в переноске, имевшей некогда светло-серый оттенок, но теперь почерневшей от сажи и испачканной чем-то, что по виду и запаху сильно напоминает испражнения.
– Искал тебя. Черт, ну здесь и раздолье!
Он чешет себе пузо; одолжил из шкафа тенниску, такую белую, с маленьким воротничком, она настолько обтягивает его торс, что на талии выпирает валик живота, как раз между резинкой трусов и краем переноски.
– Не верится, правда? Что мы тут с тобой вдвоем? То есть именно в этом месте…
Я киваю:
– Да уж, не поспоришь. Я на такое не рассчитывала.
Вижу, что он ожидал от меня большего, не знаю, энтузиазма, энергии, эйфории, я сжимаю в руке телефон так, будто силюсь задушить котенка.
– Хорошие новости от Каролы, – произносит он, посерьезнев. – Вилья вернулась, и Зак нашелся, по какой-то непонятной причине он очутился в Хедемуре… Теперь нам с ней надо обсудить, как у нас все будет, с детьми там, домом и со всем прочим, в Даларне до сих пор дурдом, но когда-нибудь все устаканится и вернется к привычной рутине, и я переговорю с моим банковским менеджером…
Я отключаю внимание, пока он продолжает трепаться о будущем, в котором мы вместе снимем квартирку, трешку или, по крайней мере, двушку, его дети смогут хранить свое барахло в ящиках под кроватью, а неделя через неделю там будем только он и я, долгие завтраки, музеи и театры, у него, конечно, небольшая заваруха на работе после этого его бегства, но он уже направил письмо в профсоюз, да и как бы то ни было, у нас есть мы, и кому вообще нужна вся эта мещанская, разрушающая климат надежность, когда можно жить любовью и воздухом, а у меня в сумке-то не 40 миллиграммов, а 80, а то и все 160, вдруг вспоминаю я, точно, я же отложила на экстренный случай, а сейчас как раз такой. Он продолжает говорить, и через какое-то время мне начинает казаться, что я все это уже где-то слышала, и тут я вспоминаю, что это же из «Фрёкен Жюли»[66], финальный монолог, в котором Жюли предается безнадежной фантазии о том, как они с Жаном и Кристиной сбегут вместе и откроют гостиницу на озере Комо, такая же берущая за душу попытка сохранить оптимизм в беспросветной ситуации, и уже на середине монолога она сама начинает понимать, какая она наивная приставучая сучка, и между словами появляется все больше многоточий. Я писала в школе сочинение по «Фрёкен Жюли», это была моя любимая сцена, учительнице ужасно понравилось, что я такая продвинутая, и она сделала так, чтобы я села на автобус и отправилась в Стокгольм посмотреть спектакль, когда его давали в «Драматене»[67], она, кажется, оплатила мне поездку из своего кармана, меня считали большим дарованием, мне светило высшее образование – никто теперь даже не верит.
Меня тянет рассказать об этом Дидрику, о том, как печально, когда любовь размывается и теряет свою движущую силу, превращаясь в убогую грезу, напичканную всякими штампами, но я чувствую, как начинает болеть живот, затем все тело, и как пот щекочет кожу у корней волос, к тому же он всегда так бесится, если его перебиваешь, обязательно скажет, что эта сцена отражает женоненавистнический пенисоцентричный безумный антисемитизм Стриндберга, и вообще, бывала ли я на Комо или хоть где-нибудь в Италии, потому что он-то, разумеется, бывал.
Вместо этого я тихо спрашиваю:
– Сколько ты тут пробудешь?
Он сейчас как раз говорит что-то о своем пенсионном фонде и о возможности начать раньше срока использовать часть капитала, он, кажется, и не слышал меня, я повторяю свой вопрос немного резче.
Бекка морщится и маленькой ручонкой трет глазки.
– Ей нужно поспать, – мягко произносит Дидрик. – Пойдешь с нами в спальню?
Я захлопываю компьютер, мы идем в другой конец огромной квартиры, в мастер-бедрум, где светло и просторно благодаря
