при нем впервые назвала Полину Яковлевну бабушкой. У девушки руки дрожали, а в безумно блестевших глазах плескался такой откровенный ужас, что было не по себе.
— Ты мне не веришь? — спросила она приглушенно. Парень промолчал. Успокоить ее он не мог. Утешить тоже. Да и как можно согласиться с явным бредом?
— Ну, а что в комнате было? — вдруг спросил он, глядя на любимую.
Она судорожно всхлипнула, а из глаз часто-часто закапали слезы. Нет, это страшное, жуткое слово она не станет произносить! Ей казалось, что если она его скажет, то оно материализуется и заберет Сашу. Просто набросится и проглотит его! От этих мыслей девушка вновь чуть не лишилась чувств. Кровь быстро-быстро и как-то остро застучала в висках, что пришлось сжать их липкими, холодными ладонями, чтоб разум хоть немного прояснился.
— Мне умыться бы, — пробормотала Ромала и направилась, как зомби, к бочке, в которой стояла дождевая вода. И прежде, чем Саша ее догнал, нырнула туда головой. Холодная вода остудила, казалось, кипящую в жилах кровь, но тут какая-то сила выдернула ее обратно.
— С ума сошла? — взревел Александр. Он отволок девушку в беседку, с волос Ромалы ручьем стекала вода. Платье, что она специально сшила к этому вечеру, намокло на груди, и девушку затрясло от холода. Парень сбегал в баню, принес полотенце. Ее в дом бы, конечно, лучше отвести, да там народу столько! Что он скажет? Как объяснит? Он и сам ничего не понимал. Ромала всегда вела себя очень разумно, так что происходящее сейчас не лезло ни в какие ворота. Смотрела на него так, будто он бил ее три дня кряду почем зря! И от этого взгляда хотелось в петлю залезть.
— Саша, — спокойно позвала Ромала, не глядя на него. — Ты меня любишь? Действительно любишь?
Парень даже опешил.
— Люблю, — ответил он. — Очень люблю, ты же знаешь.
Девушка поднялась на ноги. В свете восходящей луны она была необыкновенно хороша! Сказочно хороша! Мокрые волосы облепили по контуру лицо и фигурку, глаза сверкали как драгоценные камни. И такой мистикой веяло от нее, что у парня по спине мурашки забегали. Он потянулся ее обнять, как вдруг она рухнула перед ним на колени и, обхватив его ноги руками, зарыдала, бормоча сквозь слезы:
— Поверь мне, просто поверь! Не уезжай!
Саше пришлось приложить максимум усилий, чтобы отодрать от себя невесту. Хрупкая, а вцепилась, будто клещ! На крыльце у дома послышались голоса.
— Встань, Ромала, ну чего ты, в самом деле? Встань, сюда идут. Увидят же! — приговаривал он.
Всё же он был сильнее. Поднял, поставил на ноги.
— Посмотри, на кого ты похожа? — проговорил парень игриво. — А ведь такая красивая с утра была!
Девушка больше не плакала. Слезы высохли так же мгновенно, как и появились. Ромала отвернулась от любимого.
— Мне всё равно, как я буду выглядеть, если тебя не будет рядом, — глухо, будто из бочки, ответила она.
И тут у парня лопнуло терпение.
— Послушай, мы уже давно решили, что я поеду служить, — начал он, ловя себя на мысли, что, пожалуй, впервые говорит с ней таким тоном. — Мы знали это всегда! Тогда спрашивается, в чем дело? Что за истерика? Ты ревешь уже битых два часа! В чем дело — не говоришь. Почему ты именно сегодня устроила всё это?
— Ты вправе не верить, — всё так же говорила цыганка. — Никто не верит. Ты прав, мы всегда это знали. Но ты можешь получить отсрочку. Почему ты идешь весной, когда мог бы спокойно дождаться осени?
— Потому что об этом мы тоже говорили! — с нажимом ответил Саша. — Я не могу и не хочу еще целое лето терять. Я скоро спокойно на тебя смотреть не смогу! Ты что, этого не понимаешь? Я хочу уехать, потому что так или иначе это сделать придется. Так спрашивается: зачем ждать осени?
Но из всего этого монолога Ромала услышала лишь одно. Она приблизилась к парню вплотную и посмотрела прямо в глаза.
— Почему ты скоро не сможешь спокойно на меня смотреть? — тихо спросила она, а интонация голоса вызвала новые мурашки по коже парня. Он судорожно сглотнул. Взял ее холодную руку, поцеловал в ладошку и, смутившись, стараясь не смотреть в глаза, тихо произнес:
— А ты будто не догадываешься?
— Саша, — позвала девушка, но он не поднимал глаз, — Саш, ты хочешь меня?
Парень отвернулся, отпустив тонкие пальцы, чувствуя, как внутри закипает вулкан. Как он клокочет, как мучительно сладко засосало под ложечкой, и горячая волна стала окутывать тело и сознание. Издевается она, что ли? Хочет, чтобы он и через сто лет помнил этот вечер?
И тут ему на грудь легли маленькие родные ладошки, а к спине в своем мокром платье прижалась Ромала. Сквозь намокшую ткань он чувствовал прикосновение пластмассовых креплений бюстгальтера, и от этого дышалось еще трудней. А маленькие ладошки скользнули в прорезь между пуговицами, и, прикоснувшись к голому телу, казалось, прожгли в нем дыру. Мир, окружавший их, отъезжал на задний план, растворялся в сумраке, оставляя лишь прикосновение ее маленьких рук. Вот пальцы нашарили пуговицу и расстегнули, спускаясь ниже по животу. И с каждым миллиметром, что они проходили, оставалось меньше воздуха вокруг. Пока его не осталось совсем. Саша круто развернулся к Ромале лицом и жадно впился в губы губами. Она даже охнуть не успела. Он приподнял ее немного, удобно пристраивая руки ей под попку, так что ей пришлось обхватить его талию ногами. Рука, обжигаясь, скользнула по гладкой коже, другой он держал девушку, но держать было всё труднее и труднее. Саша плюхнулся на сидение, но там было не развернуться, и влюбленные сползли на циновку, что лежала на полу в беседке. Его пальцы были не столь ловкие, к тому же ни сзади, ни спереди он никак не мог нащупать застежку платья.
— Молния, — едва слышно шепнула Ромала.
Ладонь скользнула вдоль позвоночника, а память услужливо подсунула воспоминания о его смуглых бугорках. Это лишь подхлестнуло пальцы. Они ловко дернули собачку вниз, и немного шершавая, рабочая ладонь легла на холодный атлас кожи. Поцелуи затягивали куда-то на самое дно, до которого, видно, было не достать. Саша стянул с плеч Ромалы платье и прижал ее к своей голой груди: рубашка парня уже давно валялась в стороне. Его рука скользнула по шее девушки
