усмехнулась девушка.
— Очередное убийство? — прошептал Виктор.
— Третье, если точнее, — прошептала Галина.
— И… опять новым способом?
— Новее не бывает.
— Каким же, если не секрет?
— От тебя у меня нет секретов, как ты знаешь, — мило улыбнулась Галина. — Герман хочет его напугать.
— То есть?! — опешил Виктор.
— Ну, напугать до смерти! Ты что, не знаешь, что это возможно?
— Не знаю, — поежился Виктор. — Не думаю.
— А зря, — заявила Галина. — Но вот теперь, значит, будешь знать. Это абсолютно реально.
— Значит, Герман это уже сделал?..
— Нет, я же говорю: только собирается…
«Полнейшая нелепость, — подумал Виктор. — Но я, кажется, понимаю, в чем дело. Потом она просто скажет: мол, нет, не удалось напугать Хучрая…»
— И сейчас ты скажешь, — криво улыбнулся он, — что когда Герман что-то собирается сделать, то он это делает…
— Разумеется, — подтвердила Галина.
— А если в этот раз у него не получится?
— Чтобы у Германа да не получилось, — ехидно ухмыльнулась Галина. — Да скорее… скорее… не знаю…
— …небеса разверзнутся, — подсказал Виктор.
— Допустим, — тотчас же согласилась Галина и посмотрела на Виктора с вызовом.
16
После этого разговора Виктор решил непременно поговорить с Хучраем. Разумеется, не для того, чтобы предупредить его о нелепой угрозе, а просто так… Честно говоря, Виктор сам не понимал, зачем ему это нужно, но только он сказал себе, что не уйдет сегодня домой, пока не увидится с Хучраем.
Примерно час поисков Хучрая по всему «Мосфильму» увенчался успехом. Режиссер неожиданно нашелся в монтажной, где кропотливо собирали по кусочкам картину Оганисяна.
— О, здорово! — приветственно воскликнул Хучрай, когда Виктор заглянул в монтажную. — Иди-ка погляди, какую мазню у нас нынче стряпают…
Виктор вздрогнул и подумал: «Опять совпадение». А вслух сказал:
— Разве мазню можно стряпать?
— Ой, да не цепляйся к словам, — поморщился Хучрай. — Подойди лучше погляди.
Виктор подошел и увидел, что на кинопроекторе в этот момент как раз прокручивались кадры с тиграми, сидящими на арене.
— Те самые, — выразительно сказал Хучрай, показав на тигров пальцем. — Которые Тефина слопали.
— А чему ты радуешься? — хмуро посмотрел на него Виктор.
— Кто радуется? — осекся Хучрай. — Старик, ты, я вижу, сегодня не в настроении… Что стряслось?
— Да ничего, — отмахнулся Виктор. — Пошли лучше перекурим.
— Это можно, — обрадовался Хучрай.
Они вышли в коридор и закурили.
— Ты знаешь Графова? — неожиданно спросил у Хучрая Виктор.
— Кого? — переспросил тот.
— Ну, Германа Графова.
— А, этого кретина… — улыбнулся Хучрай. — Ну да, кто ж его не знает. Редкостный придурок.
— Вот все так говорят, — притворно посетовал Виктор. — Но никто не может объяснить, в чем, собственно, его придурь…
Хучрай фыркнул:
— Да что тут объяснять, и так понятно. Дерьмо всякое снимает, на фоне которого это вот, — показал он на дверь монтажной, — картина Феллини…
— Допустим, снимает дерьмо, — не стал спорить Виктор. — Но разве это повод называть его придурком?
— Кто ж еще такое снимает, если не придурки? — удивился Хучрай.
— А разве нельзя быть умным человеком, но неумелым режиссером? — спросил Виктор.
— «Быть можно дельным человеком, но думать о красе ногтей», — рассмеялся Хучрай. — Нет, брат, это утопия. Придурок — он во всем придурок. А умный — во всем умный.
— А я бы сказал, что как раз это утопия, — заметил Виктор.
— Тонко, — одобрительно усмехнулся Хучрай. — Вот уже по этому замечанию можно заключить, что ты, Витек, именно умный, а не придурок. Твой Графов хрена с два бы так ответил…
— Между прочим, — поколебавшись, сознался Виктор, — я тоже, как ты говоришь, состряпал мазню… «Раскаленный рассвет», видел такое?
— К сожалению, не видел, — покачал головой Хучрай. — Но уверен, что ты преувеличиваешь. Недовольство собой — это, знаешь ли, в порядке вещей для умного режиссера. Думаешь, я всегда собой доволен? Отнюдь…
— Я не преувеличиваю, — спокойно сказал Виктор. — Мой фильм — и есть то самое полное дерьмо.
— А когда ты его снял? — полюбопытствовал Хучрай.
— Да пару лет назад. В прошлом году премьера была.
— Ну, значит, ты с тех пор поумнел, — подбодрил его Хучрай.
— А два года назад тоже, значит, придурком был? — хмыкнул Виктор.
Хучрай растерялся на секунду, но потом широко улыбнулся и хлопнул Виктора по плечу:
— Старик, да что с тобой сегодня? Неприятности на трудовом фронте? Ничего, бывает, все мы через это проходим…
— Да нет, — хмыкнул Виктор, — к неприятностям на трудовом фронте я уж давно привык…
Хучрай понизил голос:
— Так, стало быть, речь идет о переживаниях личного характера? То бишь, имеется в виду интимный фронт?
— Пожалуй, можно и так это назвать, — после паузы ответил Виктор.
Хучрай задорно толкнул Виктора локтем в бок:
— И кто она? Ну-ка сознавайся.
— С чего это я буду сознаваться… — проворчал было Виктор, но Хучрай и слушать ничего не хотел:
— Да сознавайся, брат, тут все свои. Ясно же, что в актрисульку втюрился… Ну или, может быть, она в тебя? Что, прав я? А?
В этот момент Виктор уже клял себя на чем свет стоит: «Дернул же меня черт за язык! Ляпнул на свою голову, теперь этот Хучрай по всему “Мосфильму” разнесет, что у меня роман с “актрисулькой”… — Но сразу вслед за этим подумал: — Ну а что, назову я ему Галину? Как бы ей в отместку. Раз она со мной — так, то я с ней — эдак…»
— Да, старик, от тебя ничего не скроешь, — вздохнул Виктор и, в подражание Хучраю, хлопнул его по плечу: — Поди, знаешь уже? С Гортензи у меня роман…
— С кем?! — вытаращился Хучрай.
— С Галиной Гортензи, — повторил Виктор.
— А ты не шутишь?.. — Хучрай выглядел как громом пораженный.
— Не шучу, — сказал Виктор и погрозил коллеге пальцем: — Только ты смотри — никому ни слова.
— Да я, брат, — могила, — клятвенно заверил Хучрай. — Но я просто-напросто на тебя поражаюсь! Вот уж чего не ожидал… Ты у нас, оказывается, герой-любовник…
— Да ладно, — смутился Виктор. — Делов-то — с актрисулькой связался… С тобой, что ль, такого не было?
— Со мной-то такое регулярно происходит, — сказал Хучрай. — В моих съемочных группах я всех бабенок успеваю приметить, не выбиваясь при этом из производственного графика… Но чтоб такую крепость, как Гортензи, взять — тут даже я бессилен!
Виктор только пожал плечами:
— Я бы не сказал, что она такая уж крепость…
— Ты уж мне поверь, — со знанием дела возразил Хучрай. — Многие пытались и только зубы обломали…
При этих словах рука режиссера словно сама собой потянулась к его челюсти, и Виктор сразу понял, что под теми, кто «обломал зубы», он имеет в виду прежде всего себя.
— Как же тебе это удалось? — продолжал дивиться Хучрай.
