Всех этих строптивых Скоповский приказал вызвать наутро в усадьбу. Одновременно был приглашен комендант, назначенный германским командованием оккупационных войск для наблюдения за порядком в данной местности.
Непокорные крестьяне, вызванные управляющим, все как есть явились и стояли перед крыльцом, исподлобья поглядывая на княжеские хоромы.
— Шапки снять! — крикнул управляющий, когда на крыльце показался Скоповский.
Скоповский был краток. Он только сказал, что с анархией и самоуправством покончено, что он, Скоповский, получил указание от княгини не быть суровым с мужичками, она, княгиня, понимает, что все содеянное — и порубка леса, и самовольная запашка земли, и все другие безобразия сделано по глупости, по темноте, серости, и только для назидания, отеческого внушения он, Скоповский, решил дать каждому нарушителю по двадцать пять розог.
В толпе зароптали. Даже раздались выкрики. И тотчас как из-под земли выросли немецкие солдаты, и вылетели из-за угла дома гайдамаки на вороных конях. Все двадцать бунтовщиков получили порку, после чего были милостиво отпущены по домам. Почти все они в ту же ночь исчезли, говорят, ушли к партизанам.
«Ну, это их частное дело, туда и дорога, — думал Скоповский. — Долго не напартизанят. Зато запомнят, как нужно уважать чужую собственность и наследственные права».
Как раз перед сараем, где была произведена экзекуция, выкатили бочки с брагой, на длинных столах разложили угощение, и каждый пришедший на это княжье пиршество получал чарку водки, а девушки какой-нибудь подарок: шелковую ленту, бусы иди яркий шелковый платок. Сначала не шли, но потом разохотились и являлись целыми ватагами. Начались пляски, а немецкий комендант был приглашен в покои, к барскому столу.
Княгиня была очень довольна распорядительностью Скоповского. И уже поздно ночью, когда все утихло, столы были убраны и комендант отбыл в Звенигородку, на веранде долго сидели Скоповский и княгиня.
— Да, — говорил задушевно и тихо Александр Станиславович, — вот и все! И забыты кошмары недавних дней. И нам хорошо, и мужику все понятно. Как говорится, кесарево кесарю! Так-то, дорогая, милая, уважаемая Мария Михайловна!
— Проводите меня, mon cher! — произнесла после некоторого молчания княгиня.
И когда он выжидательно остановился у ее спальни, княгиня обхватила его шею:
— Ну идем же, идем…
Сад замер. На небе взошла большая луна. Немецкий патруль проследовал по дороге. Где-то бахнул выстрел. И снова синяя-синяя, зачарованная украинская ночь, ничем не нарушаемая тишина, охраняемая синежупанниками гетмана Скоропадского и армией великой Германии.
Утром княгиня и Скоповский пили чай на веранде. В присутствии прислуги княгиня говорила Александру Станиславовичу «вы», но, как только они оставались вдвоем, сразу переходила на «ты» и щедро наделяла «Сашеньку» нежными именами и улыбками.
Вскоре Скоповский отбыл к себе домой, хотя и ему не хотелось уезжать и княгине было очень жалко с ним расставаться.
3
Юрий Александрович появился в имении Долгоруковых внезапно.
Чего только с ним не было за это время, где он только не бывал, в каких переделках не оказывался! Малейший неточный шаг — и неминуемая гибель.
Юрий Александрович, например, ездил с важным поручением к генералу Каледину. Нужно было пробраться на Дон. Нужно было миновать много застав. И Юрий Александрович миновал их.
Юрий Александрович был умный, убежденный в своей правоте, образованный, начитанный и красноречивый — лютый враг советского строя. Отец Юрия Александровича, сахарозаводчик, эмигрировал и обосновался в Париже. Но отец был либеральнее, мягче, даже находил какие-то оправдания событиям, свершающимся в России. Юрий с юношеских лет был заносчивым, презирал бедных, ненавидел «простой народ», знался только с сыновьями аристократических семейств и немного стыдился, что отец его из захудалого дворянского рода.
Юрий еще в гимназии считал себя монархистом и однажды поспорил с учителем истории, непочтительно отозвавшимся о доме Романовых.
— Как вы смеете говорить таким тоном о государях! — кричал он, побледнев, дрожа от ненависти и негодования.
Этот его поступок обсуждался на педагогическом совете, все думали, что его выгонят из гимназии, но вышло наоборот: учитель истории был переведен в другой город.
Студенческие годы Юрий Александрович провел в товарищеских кутежах, с пуншем, с певичками и с непременным пением «Гаудеамус игитур». Со второго курса ушел, отказавшись принять участие в студенческих демонстрациях и повздорив с революционно настроенными однокурсниками.
Пошел по военной линии. В Париже познакомился с людьми, поставившими целью свергнуть Советскую власть. Здесь Юрий Александрович нашел свое призвание. Он был ловок, изобретателен, дерзок. Ему поручались очень серьезные дела. И до сих пор удача не изменяла ему.
Вот и на этот раз. Он благополучно пробрался через линию фронта и прибыл к Каледину с зашитым в шапку пакетом и устными сообщениями.
Но надо же было случиться, что буквально за день до его приезда Каледин застрелился, придя к выводу, что проиграл войну. Этот выстрел привел в полную растерянность всех калединских приближенных. У Каледина не нашлось достойного преемника. Собственно, некому было даже вручить пакет.
Юрий Александрович разглядывал этого рубаку, этого бывалого боевого генерала. В гробу лицо его было безмятежно. Но почему же он проиграл войну?! Разве не вел он в бой смелые, отчаянные казачьи сотни? Разве не было предоставлено ему все необходимое для победы: и денежные средства, и вооружение, и продовольствие, и военное снаряжение?! Под его командованием были настоящие воинские части, опытные, обученные, обстрелянные в годы войны. А что ему могла противопоставить Советская республика? Какие-то рабочие отряды! Каких-то наскоро собранных красногвардейцев! Центральная рада заключила с Калединым тайное соглашение, беспрепятственно пропускала на Дон казачьи части для калединской армии, оказывала любую помощь… Америка, Франция, как няньки, лелеяли и берегли эту затею… Какие же секреты военного искусства знали таганрогские рабочие? Почему Сиверс оказался талантливее Каледина?
Все эти вопросы задавал себе Юрий Александрович. И не находил на них ответа. Он думал: «Мы все, кажется, недооцениваем боеспособность врага. Обязательно выскажу эту мысль нашим заграничным доброжелателям!»
Юрий Александрович уничтожил секретный пакет и через Кавказ уехал за границу.
В Париже Юрий Александрович виделся с бывшим послом Временного правительства, а теперь полномочным представителем Колчака Маклаковым. Маклаков настроен был оптимистически.
— Нельзя обращать внимание на временные неудачи, — говорил он покровительственно Юрию Александровичу. — Сейчас, мне кажется, все за границей поняли серьезность положения. Надо действовать, действовать! Это самое главное. Нельзя сидеть сложа руки!
— Вы мне можете объяснить, почему застрелился Каледин?
— Странный вопрос! Смалодушествовал! Мало ли почему стреляются! Самолюбивый человек, поддался настроению… Вот, извольте прочесть мое сообщение, которое я отправляю в Омск: сто аэропланов с полным снаряжением — с пулеметами, бомбами, гранатами, радиоустановками и так далее. Сто аэропланов закуплено для Деникина! Вот о чем надо думать, а не о том, по каким таким причинам изволил застрелиться Каледин. У нас, слава богу, хватит генералов, мы формируем Добровольческую армию наполовину из кадрового офицерства. Эти не изменят. Так-то, дорогой Юрий Александрович!
Из Парижа Юрий Александрович Бахарев отправился в Закарпатье, которое было к этому времени оккупировано французскими войсками. Там Юрий Александрович прочел грамоту гетмана Скоропадского, получил сообщение, что Долгоруковы уехали в свое имение, и тотчас решил повидаться с Люси.
Он непрерывно помнил о ней, помнил всегда, даже в минуты смертельной опасности. Да, он всегда помнил о голубых глазах милой, нежной княжны. Кроме того, ему очень нравилось, что она не кто-нибудь, а княжна Долгорукова. Он непременно на ней женится, и, когда вся эта канитель с большевиками закончится, он приведет в блестящее состояние долгоруковское имение и поставит все хозяйство по-европейски, красиво, культурно, образцово.
И вот он мог наконец поехать к ней, в Прохладное. Он ехал не с пустыми руками. Он набил чемодан долларами, стерлингами, он прихватил и золота, а также приготовил роскошные подарки для княгини и для своей невесты, для своей очаровательной Люси. Он даст им понять, что к ним в семью приходит не какой-нибудь нищий. В чем другом, а в деньгах он не нуждался.
Во-первых, и у отца сохранилось достаточно средств. Кроме того, опасная работа Юрия Александровича оплачивалась более чем щедро его хозяевами. А тут еще подвернулся случай внезапного обогащения.
