Шестая глава
1
Наступил апрель. В «Валя-Карбунэ», имении Скоповского, цвели на веранде пышные розовые олеандры. Садовник Фердинанд уже готовил клумбы, а к столу подавалась из оранжерей свежая клубника.
Княгиня Мария Михайловна Долгорукова все еще гостила в имении, и во флигелях, населенных тетушками, шли пересуды о слишком любезных отношениях княгини и Александра Станиславовича.
Только сама мадам Скоповская сохраняла полную безмятежность.
— Давно у нас утки с яблоками не было. А? Как вы думаете? спрашивала она. — Дарья Фоминична, вызови, голубушка, повара, только не того, приезжего, а нашего, Андрюшу.
Каждый день кучер ездил в город за почтой. В Кишиневе начали выходить газеты; в них, между прочим, сообщалось о действиях «большевистского генерала Котовского». Вот она, непростительная либеральность: своевременно не повесили, а теперь расхлебывай!
Княгиня и Александр Станиславович закладывали экипаж и ехали на мельницу за живыми раками. И когда княгиня взвизгивала, потрогав черного растопыренного рака пальцем, Скоповский приходил в восторг:
— Честное слово, княгиня, вы как девочка! Будь бы мне на десяток годков меньше… Когда и куда девалась жизнь?
— Вы прекрасно сохранились, — возражала княгиня.
Совсем иначе проводила время Люси.
После того как она громогласно объявила матери, что Юрий Александрович — ее жених, с княгиней была истерика, в доме было смятение, и все ходили с такими лицами, как будто Люси бог знает что сообщила. Пока княгиню отхаживали, бегали за водой, за доктором, за какими-то каплями, в доме расплывалась, как круги по воде, весть о поступке княжны.
— Прямо вошла она с этим офицером, прямо подошла к креслу, где сидела княгиня, и прямо брякнула матери: «Это мой жених!» Вот и делайте с ней что хотите!
— Да может быть, они давно уже знакомы?
— Давно?! В дороге только встретились!
— Хорошо, что наша Ксения не слышала. Срам-то какой!
— Интересно, как же теперь решит мать?
— Проклянет! Обязательно проклянет!
Но княгиня и не думала проклинать. В конце концов Люси не такая уж девочка. И надо же ей когда-нибудь выйти замуж, а этот капитан ничем не хуже любого другого мужчины. У княгини на этот счет была своя теория. Ведь прожила же она со своим Nicolas двадцать пять лет, на что уж он был с невыносимым характером, а главное, не мог пропустить ни одной женщины, кто бы она ни была: горничная или актриса, крестьянка или жена соседнего помещика.
Пока княгиню отхаживали, Люси и Юрий Александрович стояли посреди комнаты и держались за руки. Люси лучше других знала натуру матери: поплачет, пошумит, однако не было ни одного каприза дочери, который не был бы исполнен. Да это же и не каприз!
Княгиня постепенно утихала. Наконец она слабым голосом произнесла:
— Девочка моя… а ты проверила свои чувства? Ты действительно любишь его?
И, не дожидаясь ответа, стала рассказывать, что у них с Nicolas тоже было внезапное чувство, которое «вспыхнуло, как пожар, как роковая стихия».
Еще через минуту она попросила всех удалиться и долго беседовала наедине с Юрием Александровичем. Юрий Александрович убеждал ее, что он на самом деле очарован Людмилой Николаевной и ничего бы так не хотел, как немедленно с ней обвенчаться. Княгиня погладила его по голове, поцеловала в лоб и заявила:
— Венчаться всегда успеете. Надеюсь, вы порядочный человек и ничего лишнего себе не позволите. Но я как мать объявляю вам: я согласна, берите ее, берите самую большую мою драгоценность, а после моей смерти поддерживайте честь и достояние нашей родовитой семьи. Кстати, я уже справлялась, вы тоже из хорошей фамилии, и из вас получится превосходная пара. Мы должны соблюдать чистоту крови! А я… — тут княгиня опять прослезилась, — я буду любоваться на ваше счастье, дети мои!
Юрий Александрович поцеловал ей ручку и настойчиво спросил:
— Но когда же свадьба, мама?
— Завоюйте это счастье! Свадьба может состояться только там, в нашем Прохладном, дома.
— Вы правы, maman, — ответил Юрий Александрович почтительно.
Перед его взором возник подъезд трехэтажного дома в Яссах, упитанное лицо мистера Петерсона… Дело остается дедом! И княгиня с большим тактом напомнила ему об этом.
И тогда была вызвана Люси. Ей было объявлено, что княгиня согласна, что они считаются помолвленными.
С этого дня весь дом наполнился ликованием. В «Карбунэ» страшно любили именины, помолвки, свадьбы. За обедом пили шампанское и говорили всякий подобающий случаю вздор.
А потом Юрий Александрович уехал. Он не сказал своей невесте, как опасно занятие, которому он посвятил жизнь. Он только предупредил ее, что ему писать нельзя и сам он будет присылать письма редко, но что будет постоянно помнить ее и думать о ней.
— Скоро, скоро, дорогая моя, мы будем вместе, но я должен, как сказочный принц, проложить дорогу мечом к нашему счастью.
— Ты заставишь их вернуть нам наше имение? — доверчиво и простодушно спросила Люси.
2
По просьбе Марии Михайловны Скоповский ездил в Кишинев. Он составил длинный список поручений княгини, начиная с голубенькой тесемки и кончая хвойным экстрактом и цитрованилином, который один помогал ей от головной боли.
Вернулся Скоповский взволнованный и счастливый. Вбежал в дом и тут же, не снимая даже плаща, прочитал указ гетмана Скоропадского, или, как именовал сам Скоропадский, гетманскую грамоту.
Этой грамотой крестьянам приказывалось немедленно прекратить засев и вспашку помещичьих земель, немедленно возвратить помещикам конфискованные у них земли, живой и мертвый инвентарь, а также не пользоваться принадлежащими помещикам сенокосами, пастбищами и лесными угодьями.
Скоповский читал торжественно и громогласно. Сбежались все обитатели «Валя-Карбунэ», даже экономка и оба повара заглядывали в дверь.
Скоповский закончил чтение, оглядел всех чад и домочадцев, перекрестился медленно и произнес:
— Ну, княгинюшка, услышаны наши молитвы. Матушка Россия возвращается к прежней, исконной жизни. Не нами эта жизнь установлена, не нам ее и отменять.
— Слава богу, — отозвалась княгиня и тоже перекрестилась.
Тут тетушки, еще не разобравшись, в чем дело, кинулись поздравлять, а в это время и Люси вернулась (она ходила на птичий двор кормить цыплят), и тогда снова была прочитана гетманская грамота, и Люси захлопала в ладоши и закричала:
— Я же говорила тебе, мама, что Юрий Александрович…
— «Юрий Александрович»! «Юрий Александрович»! — перебила ее княгиня. — Один твой Юрий Александрович завоевал всю Россию!
— Последнее слово было, конечно, за союзниками, — поддакнул княгине Скоповский. — Помощь великих держав неоценима. Например, я только что узнал, что Соединенные Штаты отпускают Украине в кредит военное имущество на сумму ни больше ни меньше как в одиннадцать миллионов долларов. Заметьте — долларов, а не рублей! Да что миллионы! Это мелочь. Всей помощи не перечесть! И вот вам результаты. Ну, княгинюшка, еще раз поздравляю вас, и как ни грустно мне расставаться с вами, но теперь-то вы можете вступить во владение всем вашим достоянием.
— Да, мы немедленно едем! Такие дела нельзя откладывать.
— Если вы позволите, я вас буду сопровождать.
— Ах, вы так великодушны!
Тысячу раз давались наставления, как нужно закутываться, чтобы не простудиться, что есть, чего не есть и какими способами уберечься от грозы, если, боже упаси, застанет по дороге… Тысячу раз проверялось, все ли упаковано… И вот наконец выехал из имения и покатил по главной аллее знаменитый экипаж Скоповского. Вслед за экипажем тащились подводы, нагруженные поклажей, ехала горничная, ехал важный повар из династии долгоруковских поваров. Скакала по обочинам дороги конная охрана. Но проверить ее храбрость не довелось, потому что добрались до Прохладного без особых приключений.
Вот вдали виднеются и высокие деревья огромного сада, с прудами, беседками, тенистыми аллеями, с малинником, яблонями, с причудливыми мостиками. А вот мелькнуло и белое здание… и вышли навстречу заранее предупрежденные самые богатые, степенные мужики с хлебом-солью, с вышитым крестиком широким полотенцем… А вот уже и управляющий Рудольф, почтительный и в то же время сохраняющий собственное достоинство. И княгиня соответственно случаю прослезилась, и экипаж вымахнул на широкую поляну и с шиком подкатил к подъезду…
Скоповский лично беседовал в тот же день с управляющим и выяснил особенно ретивых по части пользования помещичьим добром и особенно дерзких крестьян. Таких насчитывалось двадцать, не говоря, конечно, о тех, кто ушел партизанить.
Всех этих строптивых Скоповский приказал вызвать наутро в усадьбу. Одновременно был приглашен комендант, назначенный германским командованием оккупационных войск для наблюдения за порядком в данной местности.
