После купания Юрий Александрович почувствовал такую свежесть, такую негу во всем теле! Он шел по аллее, то попадая в тень, то чувствуя горячие лучи солнца, и думал о том, что все это принадлежит ему, и здесь пройдет его жизнь, и что так оно и должно быть, это вполне справедливо и разумно, и мир устроен превосходно, все идет по раз заведенному порядку, и, возможно, что все-таки есть бог…
Вернувшись, Юрий Александрович переоделся. На веранде его уже ждали. Он приложился к ручке княгини и радостно приветствовал Люси. Люси немного смутилась под его бесцеремонным взглядом, а он рассматривал ее так же внимательно и по-хозяйски, как рассматривал парк, конюшни, службы и угодья имения. Он вступал во владение всем этим великолепием.
5
Венчаться решили в сельской церкви, в соседнем селе Данилове. Церковка там была нарядная и стояла в красивом месте, на пригорке, среди вишневых садов. Совсем недавно с ее колокольни бил пулемет, и на стенах ее остались царапины, здесь было сражение между гайдамаками и партизанским отрядом. Но сейчас в Данилове размещен германский гарнизон. И церковная служба возобновилась, и звонили в колокола как положено. И священник в Данилове благопристойный.
По случаю торжества был вызван телеграммой Скоповский, которому предназначалось быть посаженым отцом. Он явился во всем блеске, в белых перчатках, во фраке. Он смаковал возвращение старых порядков.
— Грохольские тоже прибыли в свое имение, — сообщил Александр Станиславович, здороваясь. — Браницкие ждут только, когда усмирят крестьян. Вообще, знаете ли, могу с удовлетворением отметить, что сейчас делается все для водворения порядка. Власти не останавливаются перед самыми решительными мерами. Кстати, немецким, польским, венгерским и другим иноземным помещикам, владеющим землями на Украине, оказывается особое покровительство, что и понятно при существующем положении.
Самый обряд венчания совершен был просто и не занял много времени. Церковь была ярко освещена, и народу набралось посмотреть на это зрелище превеликое множество. Старенький священник, закончив всю процедуру и надев обручальные кольца на пальцы жениха и невесты, отвел их к клиросу и пожелал им не ссориться, жить в мире и согласии. Это растрогало Юрия Александровича, и он сунул в руку попика ассигнацию. При выходе молодых обсыпали хмелем, а слуги по указанию Юрия Александровича горстями бросали в толпу серебряные монеты.
Затем толпа расступилась, и вереница экипажей покатила по направлению к Прохладному. Люси была в каком-то полусне, в полуобморочном состоянии от счастья, от волнения, от того, что все так красиво и в точности, как описывают в романах и как венчались в старину.
Все было бы необыкновенно удачно, если бы тут не произошла одна неприятность, о которой старались не вспоминать.
Поля кончились, миновали небольшой березнячок, выгон и покатили по широкой деревенской улице, пугая кур, маленьких ребятишек и телят. И вдруг раздался выстрел…
Юрий Александрович побелел, лицо его перекосилось. Он нащупал в кармане револьвер. Но больше никто не стрелял, и вообще было довольно пустынно на улице, только в окна глазели женщины.
Оказывается, была ранена лошадь у второй повозки, следовавшей за женихом и невестой. Вереница экипажей остановилась. Юрий Александрович обошел всех и успокаивал как мог.
— Они еще поплатятся! — говорил он, щурясь и перебирая пальцами, что у него было всегда признаком раздражения. — Но сейчас не будем омрачать нашего праздника.
Раненую лошадь выпрягли и тут же пристрелили. Затем поскакали дальше, хотя кучера беспокойно поглядывали на придорожные кустарники, опасаясь нападения.
Если не считать этого выстрела, все прошло очень гладко, свадьба была богатая, пышная, невеста была красива, музыка гремела… Многократно кричали «горько», и вино лилось рекой. Наехали соседние помещики, нарядные, довольные. За стол уселось более шестидесяти человек. Пожаловал даже сам Потоцкий. Был и представитель германского командования — жирный, обрюзгший полковник с четырьмя подбородками. Было духовенство. Поговаривали, что приедет даже гетман, но он только прислал поздравления и пару великолепных рысаков.
Это была не просто свадьба, это праздновалась победа целого сословия старой России, вновь вступающего в свои права.
Кто-то встал и запел «Боже, царя храни». Нестройно, но подхватили. Даже священники пели. Соседний помещик Опанас Опанасович Загородный, апоплексический толстяк, даже покраснел от натуги, когда выводил:
Царствуй на страх врагам,Ца-арь пра-авославный…
Духовой оркестр, любезно предоставленный расквартированным неподалеку полком, правда, в другой тональности, но тоже грянул царский гимн. Все встали, разумеется. У княгини был такой вид, как будто этот гимн исполняется в ее честь. На фронтоне дома сиял вензель с короной, а в парке шипели фейерверки…
Только под утро стали разъезжаться гости. Княгиня была в минорном настроении, ласково говорила с дочерью какими-то загадками, какими-то излишне торжественными словами. Назидания эти касались супружеских обязанностей и пожеланий, чтобы они жили так же дружно, как жила княгиня со своим Nicolas. Все отлично знали, что ее Nicolas изменял ей направо и налево и что она тоже не оставалась в долгу, но все ее назидания были выслушаны почтительно. Люси обняла мать и шепнула ей:
— Мама, я очень счастлива!..
— Ну и слава богу, ну и слава богу! — пробормотала княгиня и много раз перекрестила дочь.
6
На следующий день супруги долго не появлялись из своих покоев. В промежутках между нежностями и поцелуями Юрий Александрович рассказывал Люси о своих планах на будущее.
— Мы не имеем права жить по старинке, за счет дедовских капиталов, говорил он, обняв белокурую головку и перебирая локоны, то растрепывая их, то снова приглаживая, испытывая неизъяснимую нежность к этому прильнувшему к его плечу существу. — Мы не можем больше позволить себе роскоши отставать от Европы. Вообще, говоря откровенно, тебе-то я могу это сказать, не все так глупо в программе этих коммунистов, которых я ненавижу всей душой. Я кое-что читал из их произведений, сам сталкивался с ними; это большей частью интеллигентные люди. Представь, кое в чем они даже правильно ставили вопрос. Это надо будет учесть, когда мы их уничтожим, то есть я имею в виду большевиков.
Люси слушала его, закрыв глаза и одной рукой обнимая его. Она думала о том, что надо заставить себя читать хотя бы газеты, хотя это очень скучно, и вообще разобраться во всех вопросах, чтобы понимать Юрия, когда он с ней беседует на такие серьезные темы.
«А впрочем, — думала она, — у мужчин все другое: и мысли, и вкусы, и увлечения. Мужчины выдумали целый сложный, неприятный мир, в котором много обмана, подсиживания, этот мир биржевой игры, войн, судебных палат, газет… отвратительный, как и нравящийся мужчинам табак, но, по-видимому, для них необходимый… Глупые мужчины! Все их затеи ничего не стоят по сравнению с женским прямым и настоящим делом — любовью, домашним хозяйством и выращиванием детей. Но приходится делать вид, что мужчины умней, надо быть уступчивой, эластичной…»
И Люси, не дослушав рассуждений Юрия Александровича, обхватила его шею и сказала, чуть-чуть играя в маленькую девочку:
— Ты у меня умный-умный!.. Я знаю, что мы будем хорошо жить. Я тебя буду так любить, так любить!.. И потом у нас будут дети… И вообще нам пора вставать и идти завтракать…
Юрий Александрович пришел в восторг от ее здравого рассуждения. Он прекрасно понял смысл сказанного ею.
— Девочка! — прошептал он ей после множества поцелуев. — Ты умнее всех наших умных рассуждений! Конечно же, нет ничего прекраснее, важнее, насущнее, чем любовь! Выдумано много теорий, философий, религий, а если добраться до сути, только одно и важно: женщина и мужчина, обитающие на земле. Они должны плодить детей и добывать пропитание. Все остальные нагромождения так называемой цивилизации, в сущности — вздор! А посему по счету раз-два-три встаем, одеваемся, бежим в купальню и затем пьем на веранде парное молоко! Ура!
И Юрий Александрович вскочил первый, подхватил на руки Люси, а она визжала, смеялась и барахталась, путаясь в длинной ночной рубашке.
7
После обеда Юрий Александрович надел военную форму, надушился, поцеловал ручку княгине, поцеловал жену и поехал навещать немецкого коменданта. Темой их разговора был вчерашний выстрел.
— Мы не можем давать спуску этой двуногой скотине! Мы должны каленым железом выжечь крамолу!
— О! — соглашался комендант. — Это ошен хороши слова! Не нужно ждать, когда будет много стрелять, надо наказывать!
Присутствовавший при этом немецкий полковник говорил по-русски лучше, чем комендант. Он одобрял намерения Юрия Александровича, но в то же время нашел момент удобным, чтобы прочитать мораль и довольно пространно и напыщенно заявить, что из-за русских, которые болеют революцией, не оберешься хлопот. Великие державы, «сознавая всю безвыходность их положения», пошли на некоторые издержки. Mein Gott! Они готовы помочь русскому дворянству, они возвратят привилегированным классам Россию. Но пусть послужит вам, господа, уроком то, «что, к великому сожалению, произошло»…
