плотной крышкой. Правда, о Поле забыть не получалось. Ее смерть жрала меня изнутри раковой опухолью. Как я ни старался, она пролезала ко мне в голову. Я вспоминал о последних роковых минутах Полы так часто, что порой начинал сомневаться, верное ли тогда принял решение. Иначе почему она меня преследует? Почему я вечно слышу, как она окликает меня по имени? Почему щека до сих пор ноет от ее пощечин? И почему я вижу смятение в ее глазах, когда она почувствовала мой толчок?
Я сто раз напоминал себе, что Пола сама заставила поднять на нее руку. Увы, все без толку…
В каждом городе, в каждой деревне обязательно есть район с сомнительной репутацией, где легко достать наркотики. Надо лишь приглядеться внимательней к прохожим. Мысли о Поле мог унять только кокаин.
Марихуану я тоже употреблял, но, скорее, в качестве снотворного. Выкуривал несколько «косяков», потом держался сколько мог и, вконец измотавшись, когда не оставалось сил думать, лез в спальник.
Я старался все время быть в движении, вечно искал себе занятие. Разглядывал местные достопримечательности, увлекся рафтингом[25] и скалолазанием, строил с другими такими же путешественниками новые планы… Чем больше безымянных троп я исследовал, тем меньше было шансов пойти по знакомым следам.
Меня трясло от мысли, что придется застрять в одном месте. Однако я не мог остаток жизни провести в бегах. В конце концов надо было что-то решать.
Два года в постоянном движении вымотали меня настолько, что кости молили о покое, а разум – о глотке свежего воздуха. И вот по рекомендации приятелей я выбрал в качестве очередного пристанища Сан-Франциско.
Приехав в город, я встал на вершине одного из холмов и наконец понял, отчего это место завоевало столько сердец. Шикарные панорамные виды, очаровательные домики в викторианском стиле, туманное небо – все это буквально завораживало.
Я остановился в хостеле «Хейт-Эшбери», расположенном в самом сердце бывшего района хиппи. «Дети цветов» обитали тут и поныне, их легко было узнать по одежде.
Сан-Франциско оказался городком очень компактным, его запросто было обойти пешком. Ничего похожего на те бескрайние просторы, которые я наблюдал из окон поездов и автомобилей. Здесь удавалось вздохнуть полной грудью: и в буквальном смысле, и в переносном.
Сан-Франциско славился своими парками, музеями, галереями и кофейнями, где можно было расслабиться и полюбоваться тем, как изящество сочетается с абсурдом. В этом городе неудачников я чувствовал себя словно дома.
Хостел тоже попался ничего, такой же уютный, как «Рутар». Как и тот, он прежде был отелем и знавал лучшие времена. Впрочем, в реставрации этот хостел не нуждался, обновления искал только я. И услышав очередное предложение, не сумел отказать.
20 апреля
Повидав на своем веку десятки хостелов, я позволил себе дать пару советов Майку, молодому и немного бестолковому владельцу «Хейт-Эшбери». К тому времени я стал практически экспертом, по личному опыту зная обо всем, что может потребоваться путешественнику без лишних средств. Майк охотно прислушался к моим рекомендациям. Так непринужденная болтовня за бутылкой пива обернулась предложением поработать у него менеджером.
Я прибыл в город, чтобы собраться с силами, и за три с половиной месяца в новой обстановке стал практически таким же, каким пустился в приключения.
Мое прежнее «я» решило принять вызов. Сама идея – выстроить дело с нуля – казалась слишком интересной, чтобы отказываться. Кроме того, так я занял бы суматошную голову полезными мыслями. Передо мной уже давно не стояло серьезной задачи – с тех пор как я шел по улице рю-дю-Жан, а пламя горящего отеля лизало мне пятки.
Дважды в неделю я стал проводить семинары, где советовал гостям, как найти работу без вида на жительство и сэкономить деньги. Наладил контакты с хостелами по всей стране и договорился о скидках в обмен на рекомендации. А еще – поскольку и сам не раз ночевал в приютах для бездомных – убедил наших владельцев подавать в столовой бесплатные обеды.
Однако, как ни старался я себя занять, мне по-прежнему не спалось. Если я не накуривался вусмерть «травкой», то водил гостей по барам и клубам. Я выдавал себя за парня, который был на девять лет младше меня, поэтому с трудом мог угнаться за юнцами. Чтобы набрать сил для бурной ночи, приходилось увеличивать дозу кокаина. Наутро, когда похмелье становилось невыносимым или ноздри немели настолько, что уже не могли вдыхать порошок, я втирал амфетамин в десны, пытаясь продержаться на ногах остаток дня. Это казалось разумным решением в ту пору, когда моя свеча горела, подпаленная с обоих концов.
Корчить из себя Даррена было гораздо интереснее, чем жить в шкуре Саймона Николсона. В своем маскараде я зашел так далеко, что уже не понимал, где я, а где та роль, которую играю.
3 июля
Порывы холодного соленого ветра плескали мне в лицо морской водой и ерошили волосы. У меня тряслись губы.
Паром медленно полз из Алькатраса к тридцать третьему причалу, а перед глазами стояла камера размером полтора на два метра, где я только что побывал. Здание давным-давно, с шестьдесят третьего года, не использовалось как тюрьма, превратившись в главную туристическую достопримечательность, но по-прежнему впечатляло.
Было искренне жаль заключенных, которые до конца дней боролись там с клаустрофобией. Ничего странного в том, что многие предпочли утопиться в море, лишь бы не гнить в каменном мешке. Я, как никто другой, знал, каково это – угодить в подобную ловушку.
Мой старый приятель Дуги – тоже, хоть и по своим причинам.
Прошло уже больше двадцати пяти лет, но я так и не забыл его поцелуй, хотя никому о нем не рассказывал, даже Кэтрин. По мере того как мы взрослели, Дуги все сложнее было притворяться, и я знал, что он испытывает ко мне отнюдь не дружеские чувства. Это проявлялось в мелочах: в долгих пристальных взглядах или в полном равнодушии к девчонкам в баре, с которыми активно заигрывали Роджер и Стивен, в то время как сам Дуги предпочитал сидеть со мной.
Впрочем, его интерес меня не пугал и не отталкивал. Скорее, наоборот. Я был счастлив, что у меня есть сразу два близких человека, которые могут утолить мою нужду в семье.
Я больше переживал за самого Дуги и надеялся, что когда-нибудь – с мальчиком ли, с девочкой – он тоже обретет свое счастье. Я не хотел видеть его страдания и уж тем более намеренно причинять ему боль. Но по-другому не получалось – так было заведено
