Она прошла за ним, привалилась к стене, глядя, как он одевается. И проговорила, чувствуя отчаянную потребность в том, чтобы говорить:
— Я буду скучать.
— И я буду скучать, — он с улыбкой посмотрел на нее и вышел за дверь.
Дорога в Борисполь предоставила достаточно времени подумать о прихотливости событий. Десять дней они прожили словно в безвременье, о котором он когда-то говорил Руслане. С тем чтобы сегодня встретиться лицом к лицу с реальностью. Теперь Егор понимал, что знакомство с Натальей Николаевной оказалось прелюдией к главной новости дня — возвращению Ольги.
Наедине с собой он признавал, что это хорошо. Она готова поговорить — он будет пытаться добиться развода как можно скорее. Прежде всего, ради Русланы. Ее слова о любовнице на самом деле задели его. И он не мог не признать ее правоты, хотя и считал по-другому. В его жизни не было двух женщин, и он не возвращался в постель к жене, уходя от Русланы. Собственно, он и не уходил от нее, не считая пары поездок домой. Объявленные в редакции рождественские каникулы пришлись весьма кстати.
Улыбнулся. Времени, проведенному с Русланой, ее голосу, негромко раздававшемуся из динамиков — он забрал диск в машину и включал его, создавая иллюзию ее присутствия.
Но чем ближе подъезжал к аэропорту, тем больше думал об Ольге. Пытался предположить, что она скажет. Придумывал ответы.
Вдруг вспомнилось другое.
«Ты ее любил?»
Любил ли?..
Наверное, любил. Как любят красивые дорогие машины и элитный алкоголь. Но без них вполне можно обойтись, если они тебе недоступны. Ради них не пойдешь на баррикады.
Наверное, они могли бы жить вместе еще долго. Как живут многие — вместе и врозь одновременно, не замечая ни отсутствия, ни присутствия друг друга.
Наверное, большинство сочтет его абсолютным идиотом, не умея понять, как можно оставить Принцессу ради Росомахи.
Но Егор был уверен — ему выпала уникальная возможность — изменить собственную обыденность… и изменить обыденность Русланы. Чтобы ее матери больше не приходили в голову мысли о несоответствии их полетов. Только, если бы не дикая идея Ольги — орнитологическая концепция Натальи Николаевны была бы вполне себе справедливой. А этого Егор не хотел. И в этом он тоже был уверен.
Когда он входил в здание терминала, табло сообщало, что самолет уже приземлился. Пришлось немного подождать, пока в выходе не начали появляться первые пассажиры.
Оля выпорхнула белоснежной птичкой — в белом манто, белой шляпе с широкими полями и белых же сапожках на каблуках. Когда она хотела ослеплять — она ослепляла. Даже улыбкой — как сейчас. За ней резво катился чемодан. И, пробравшись через толпу к пока-еще-мужу, она весело улыбнулась ему и проговорила:
— Ну, привет, Егоша!
— Привет, — ответил он и протянул руку за чемоданом.
Супруга подкатила тот к нему и, передавая, скользнула пальцами в перчатках по его ладони.
— Я голодна, давай заедем куда-нибудь.
Егор кивнул, соглашаясь.
— Как долетела? — проявил он вежливость.
— Отвратительно. Я уже почти сутки в самолетах и аэропортах. Мы с родителями были в Женеве. Прилетели в Париж, и я сразу вылетела домой.
Он снова кивнул.
— Твои письма, прости, я порвала.
— Адвокат составит новые.
— Составит. При непосредственном участии моего адвоката. А мой адвокат в курсе, что я не дам тебе развода.
Лукин хмыкнул.
— Почему ты передумала?
— Потому что я хорошенько подумала. У меня было для этого время. Я не хочу с тобой разводиться.
Они подошли к машине. Егор отправил чемодан в багажник, открыл дверцу Ольге, а когда сам оказался в салоне, наконец, сказал:
— Я хочу. Я хочу с тобой развестись.
Оля хмуро взглянула на него. Улыбки на лице как не бывало. А вот знакомое капризное выражение с выпяченной пухлой нижней губой — нарисовалось в секунду. Принцесса!
— Я понимаю, что ты обижен, — решительно заявила она. — И понимаю, что виновата в чем-то. Пережала. Но это ничего не значит!
Егор завел мотор и некоторое время слушал его ровный негромкий рокот. Потом заговорил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет, ты не понимаешь, — он посмотрел на Олю. — Я не обижен. Но жить вместе мы больше не будем.
Он отвернулся и тронул машину с места.
— А как тогда это называется? — опешила та.
— Это называется развод.
— Я не понимаю…
— Что именно?
— Что с тобой случилось… не понимаю… — она глядела на него своими большими удивленными и одновременно несчастными глазами. — Ты не можешь со мной развестись, это не в твоем стиле!
— Это еще почему? — удивленно поинтересовался Егор.
— Всего каких-то два месяца назад ты хотел дом и ораву детей!
— Не совсем так, если быть точным, но теперь неважно. Отдыхай и назначай время для адвокатов. Я приму твои условия, но развод мы оформим.
— Да я не дам тебе развод! — рассердилась Оля, разве что ножкой не топнула. — Я тебя люблю и никуда не отпущу! И ни один суд не разведет тебя с беременной женщиной!
— Потом разведет.
— А ребенка как делить будем?
— Повторяю, я приму твои условия. От ребенка отказываться не буду.
— Мне ты нужен, Егор!
— Не надо, Оля.
— Ты бросаешь меня без объяснений — и «не надо»? Не надо что?
— Кроме развода — ничего не надо, — они стояли на перекрестке, Егор внимательно смотрел на цифры, отмеряющие секунды, перевел взгляд на Ольгу и спросил: — В ресторан везти?
— Я же сказала, что хочу есть! — вспыхнула она и тут же саму себя погасила: — Нам надо поговорить… Егор, нам надо поговорить!
Откровенно говоря, в ее голосе вполне звучали панические нотки.
— Главное мы друг другу сказали. Остальное — обсудим в процессе.
— Я тебя никуда не отпущу! — вскрикнула Оля. — Я тебя люблю, Егор!
— Прости, — Лукин остановил машину и кивнул в сторону ресторана, окна которого были декорированы конусными елками из белой фольги и зелеными снежинками. — Здесь неплохая кухня. Вещи завезу на квартиру.
— Ты вышвыриваешь меня?
— Нет. Пытаюсь избежать скандала.
— Ты просто уходишь от ответа! Уходишь! Почему ты решил разводиться? Почему?
— Тебе какая причина больше нравится?
— Та, которая настоящая!
— Я не на исповеди, — не сдержавшись, рявкнул Егор. — Есть идешь?
— Егоша…
Лукин резко вывернул руль и влился в поток машин. Молчали по дороге к дому, пока он поднимал чемодан в квартиру, пока собирал сумку для себя.
Перед уходом Егор заглянул в комнату.
— Я ухожу.
— Ты совершаешь ошибку, Егоша, — это были первые слова, сказанные ею за последние полчаса. Она сидела на своем любимом подоконнике, уже скинув и шляпку, и манто. И открыто смотрела на него. Взгляд ее казался потерянным и недоумевающим.
— Ну я несовершенен. Смирись. Береги себя, — попрощался он.
— Это другая женщина? — выдала она в заключение.
Егор не ответил.
Через пару минут негромко лязгнула замком входная дверь. А Оля пнула чемодан ногой в тонком чулке — одновременно с этим из груди вырвалось отчаянное рыдание. Злость успела погаснуть — в то мгновение, как она поняла, что Лукин серьезен. И что он же — потерян. Теперь на смену ей пришли недоумение и, что хуже, страх. Она не знала, что делать дальше.
Когда в начале ноября Ольга Залужная собирала вещи для отъезда во Францию, то всерьез думала, что эта поездка надолго не затянется. Ну не собиралась она бросать собственного мужа, с которым ей было хорошо, интересно и, чего уж там, комфортно. А вот проучить его считала действительно необходимым. Ссор она никогда прежде не устраивала и решила, что время настало — в воспитательных целях естественно.
Прегрешения Егора Лукина в ту роковую пору казались ей бесспорными.
Во-первых, он даже не пытался понять и принять ее вселенской тоски по невоплотившейся надежде на интервью с Энтони Озерецким. Более того, ничего не пробовал сделать для того, чтобы ей помочь — палец о палец не ударил. К моменту своего отъезда Оля была уверена, что он попросту не воспринимает ее всерьез. И побег к родителям должен был убедить Егора в необходимости считаться с ее желаниями.
