— Сейчас — ты.
— Польщен, — он быстро поцеловал ее, — но я тебе не врал.
— Не врал… нет, не врал, просто… я тебе кое-что расскажу, ладно? Только не воспринимай слишком всерьез.
Он кивнул и обнял ее крепче. Руслана зажмурилась. Она никогда не говорила об этом, и не хотела говорить. Но ему — появилась необходимость. Почти жизненная. Потому что он — не случайный. Потому что он не врал — даже тогда, когда она уверена была, что врет.
— Ненавижу ложь, — медленно сказала Руська, не открывая глаз, но чувствуя его руки, сомкнувшиеся у нее на спине. — Я уже говорила, что ненавижу… Люди лгут, чтобы скрыть то, что стыдно. Или чтобы получить то, что нужно. Как мы в Ульяновке тогда… Я думала… напишу статью, тогда оно ложью точно не будет. Жалко, что не получится. Просто если что-то хочешь — скажи. Прямо и честно. Без вот этого… Я знаю, что я неадекват. У меня все всегда шиворот-навыворот и задом-наперед. Ну, так получилось… Но когда по тебе раз-другой катком проедутся, оно даже привычно становится. Ты меня не жалей, ладно? Я не для того рассказываю — сейчас-то все хорошо.
— Ладно, — сказал Егор, зная, что надо было сказать.
— У меня после четвертого курса на лето два больших плана было. Поступить в магистратуру и замуж выйти. Лёня… помнишь Лёню? — она негромко хихикнула, снова уткнувшись ему в шею. — Лёня тогда как раз юрфак закончил. Мы с ним встречались несколько лет, ждали, когда он выпустится. И тут все так складывалось хорошо. На начало августа заявление подали. Я госы сдавала, потом документы… на поступление. Ну знаешь, обыкновенная жизнь, рутина, платье выбирала… Я тогда еще с мамой жила. И влюбленная была до одури. Сейчас-то понимаю, что это… такое… ненастоящее … Ну в смысле, первая любовь, первый поцелуй, первый партнер, все дела. Я его не выбирала — он сам выбрался. И вцепился накрепко, я думала, любит… — Руслана подняла голову и посмотрела Егору в лицо, прямо в темные глаза, в полумраке казавшиеся не серыми, а черными, блестящими. Ее же глаз видно не было — на них легла тень. — Наверное, он меня совсем дурой считал. За пару недель до свадьбы ко мне явилась девчонка какая-то… Беременная, пузо выше носа. Сказала, это от Лёни. Я не поверила. А потом он сам проболтался, почти в тот же день. У них вечеринка была в клубе, я туда поехала — хотела поговорить насчет этой барышни, удостовериться, что она врет. Лучше бы не ездила. Потому что она не врала. Они там шумно отмечали, он пьяный был. И знаешь… так красочно приятелям расписывал, как… как у него все в шоколаде будет при таком тесте… У него-де юрфак, а папа у меня уже тогда в министерстве работал… Черт… И девчонка эта правда его была. Они почти что жили вместе… я долго удивлялась, как это он так — сочетал. На что только не извернешься, если хочешь, чтобы все… в шоколаде. Знаешь, за что стыдно?
— За что?
— Ну вот за то, что я ему тогда вмазала… по яйцам… при всех. Не раскаиваюсь, но стыдно. Понимала, что это конец уже, вот и…
— Забудь, — усмехнулся Егор. — Сделала и сделала.
— Я тоже так себя успокаиваю, — рассмеялась она. — Но если что — давай сдачи, ок?
— А смысл, если это конец?
— Я не хочу, чтоб с тобой был конец.
— Тогда и не думай об этом.
— Не буду… Не хочу и не буду… Помнишь, у Шаповалова я на тебя рыкнула? Тоже дежа вю… У меня потом еще один ухажер был, недолго. Ну там не так жестко. Мы с ним у папы познакомились, он как-то сразу ухаживать начал, а мне интересно стало. Схема та же оказалась. Через меня по карьерной лестнице. Но тогда это было даже весело. Я его шампанским облила на какой-то вечеринке — тоже у Шаповалова, вроде, я потому и вспомнила. А потом в Африку свалила.
— А ты романтик! — расхохотался Лукин.
— А у меня всегда так, — по голосу было слышно, что она тоже улыбается. — После Лёньки дипломная работа вышла — блеск! Ее даже местный канал купил. Короткометражка, интересная получилась, у меня в блоге валяется, где-то в самом начале. Мне энергию и… вот это все, больное… куда-то девать надо было. А с Африкой — ну ты в курсе, даже тебя обскакала. Так что… это хорошо, что так вышло, иначе мы бы с тобой никогда и не познакомились.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это просто замечательно, что так вышло! — согласился Егор, перевернул ее на спину, нависнув над ней, и выдохнул ей в губы: — Хватит болтать. Я слишком соскучился, чтоб тратить время на твоих бывших.
— Ты тратишь его на меня, — шепнула Руслана. — И мне больше рассказывать нечего, истории закончились.
— Будешь рассказывать обо мне. Потом…
Руки его уверенно путешествовали по ее телу, лишая возможности думать, а рот крепко прижался к ее губам, лишая возможности ответить.
Но она уже и не хотела отвечать. Ее ладони тоже горели страстью. И губы. И в глазах ее плескалось желание, которое сводило с ума и его. Она тоже скучала. Она бесконечно скучала. Умирала каждую минуту этих проклятых суток — без него. А теперь — когда он снова был — был с ней, был в ней, заполнял собой каждую минуту этого уходящего года — она жила и хотела жить. Приникала к нему, чуть царапала ногтями широкую спину, совсем не ощущала его веса, словно бы растворяясь в нем, но при этом чувствуя свое тело — и чувствуя его тело. И знала точно, совершенно точно — такого с ней никогда раньше не было и никогда уже больше не будет. Такое возможно с одним-единственным мужчиной, который непонятно как, непонятно для чего вдруг появился рядом. И не пожелал уходить.
О нем — ему — она тоже рассказывала. Потом. О том, как пропала с первого взгляда, когда он спас ее в неравной схватке с оливкой. О том, как зацепилась за этот чертов «Мандарин» — лишь бы снова его увидеть. О том, как хотела его в то утро, когда они ночевали в гостинице. Про бабочек рассказала тоже — они теперь всегда у нее с ним ассоциировались.
А, опомнившись, резко вскочила с кровати и выпалила:
— Который час?
Егор поймал на циферблат своих часов свет уличного фонаря и присмотрелся.
— Скоро двенадцать, — лениво сказал он.
— Мы пропустим Новый год!
— Сейчас шампанское открою — будет тебе Новый год, — усмехнулся Егор и нащупал на полу у кровати джинсы.
— Лежи! — возмутилась Руслана, толкнув его обратно на подушку. — Я сама. Ни разу не встречала Новый год в постели.
— Что сама? Шампанское открывать будешь?
— Сюда принесу, мужчина! Лежи!
— Вот дикая, — рассмеялся Егор и закинул руки за голову, наблюдая за перемещением ее тени на полу в коридоре. Она металась недолго. Включала и выключала свет в нужных комнатах. И через пять минут снова показалась на пороге в полумраке спальни. В руках умудрялась тащить бутылку, два бокала, его все еще упакованный подарок и небольшой пакет.
— Помоги! — скомандовала Руська. — Сейчас все разобью.
— А я говорил, — Лукин снова поднял джинсы, быстро натянул их на себя и перехватил у нее из рук бутылку и бокалы. — Свет включи, пожалуйста.
Руслана щелкнула выключателем. Осмотрела его и довольно улыбнулась. Потом села рядом, устроила подарки и вместо одежды увернулась в плед.
— И что сидишь? Подарки разворачивай, — шампанское негромко хлопнуло в руках Лукина и зашипело, когда он разлил его по бокалам. Один протянул Руслане. — С Новым годом!
— Я твой и завернуть не успела… собиралась завтра подумать, как… передать или подбросить, — вздохнула Руська, принимая шампанское. И придвинула к нему пакет, из которого торчал край компакт-диска… с росомашьей мордой на обложке. — Это я… пою… я помню, что ты музыку не любишь, но… Дурацкая идея…
Лукин достал диск, улыбнулся рисованной росомахе и оглянулся, в поисках подходящей техники.
— Ты же не собираешься это слушать прямо сейчас? — ужаснулась она.
— Почему нет?
— Нравится, когда я краснею?
— Это мой подарок? — спросил Лукин с самой серьезной миной.
— Твой, — обреченно признала она.
— Мой, и я хочу узнать до конца, что же мне подарили. Так центр включим или ноут тащи?
Руська вздохнула. Мрачно кивнула, забрала у него из рук диск и, кутаясь в плед, поплелась в гостиную. Еще через минуту по квартире полились звуки акустической гитары. Эрик Клэптон. Before You Accuse Me. Только пела Руслана. Неожиданно не косолапо. Даже почти профессионально. И ее хрипловатый низкий голос и правда немного напоминал Дженис Джоплин.
