Михайлов и Скороход круты, ничего не скажешь. Но мы тоже сюда добрались. Я дотрагиваюсь до осыпающейся бетонной колонны. Ёрл осматривается. Даник что-то фотографирует. Майя обнимает одну из колонн.
— Ты чего делаешь? — спрашиваю.
Она поворачивает ко мне голову и счастливо улыбается.
— Его зовут Шаплюск, — говорит она.
Я помню, откуда это. Из повести Дяченко «Подземный ветер». Там были два фонаря — Шаплюск и Даюванн.
Я улыбаюсь. Она хорошая, когда улыбается. Когда Майя грустит, у неё под глазами появляются синяки. Это придаёт ей какой-то диковинный готический вид.
— А его — Даюванн! — говорит она, показывая на противоположный столб.
Мне хорошо сейчас. Друзья, заброшенная станция. Романтика.
Ёрл уже добрался до противоположного конца станции. Там — единственный выход. Наверх поднимаются ступени. Он идёт по ним. Они заканчиваются бетонной плитой.
Это просто. Станцию строили открытым методом: выкопали котлован, поверх настелили плиты. Так же поступили и со входами. Просто положили бетон — и всё.
Вот так ты поднимаешься всю жизнь вверх, стремишься к чему-то, борешься за что-то, зарабатываешь деньги, ездишь по чужим городам, любишь разных женщин, а тебя всё равно ждёт бетонный потолок заброшенной станции метро. Ты упираешься в этот потолок головой и падаешь вниз. А тебе кажется — что вверх. Что ты по-прежнему идёшь вверх.
Ёрл дотрагивается до ржавой сетки, которая не позволяет добраться до места смыкания лестницы и бетонной плиты.
— Даник, щёлкни тут.
Раздаётся шум поезда. Они редко сейчас ходят. Раз в 5 минут где-то. Вечер всё-таки, почти двенадцать.
Мы прячемся за ближайшими колоннами, Ёрл плашмя падает на лестницу. Поезд проносится, сверкая окнами. Даник появляется из-за колонны и ловит в прицел объектива Майю. Она отворачивается и прячет лицо.
— Не надо, — говорит она.
— Она не любит фотографироваться, — говорю я.
Мне всегда хотелось сфотографировать её обнажённой, но это тайная фантазия. Впрочем, по-моему, не только моя, судя по взгляду Даника. Но Майя боится фотографироваться. Будто фотография забирает часть души.
Я помню, одна девочка старательно доказывала мне это. Она смешно тянула слова, говорила жеманно и медленно. Особенно смешным в её разговоре было слово «наво-о-оз» — она училась в сельскохозяйственном, специальность «животноводство» или что-то в этом роде, — которое звучало так, будто его произносит по меньшей мере императрица. Она очень боялась фотографии. Она не любила себя на фото. Она отворачивалась, когда видела на фото своих знакомых.
Майя — проще. Она просто не любит фотографироваться.
— Пошли под платформу, — говорит Даник.
Это нетрудно. С этого же конца станции можно спуститься и попасть в подплатформенное пространство, в кабельную канализацию. Мы спускаемся по очереди: Даник, Ёрл, Майя, я.
Тут можно стоять во весь рост, даже Майе.
Что-то бурчит и чухает за решёткой. Это насосная установка. Она ухожена, электрический щит выкрашен в синий цвет с жёлтым треугольником «опасность», какие-то вентили помечены красным. Тут бывают люди.
— Опа, так тут вовсю кипит работа! — говорит Даник, поднимая объектив.
— А ты что думал, — отвечает Ёрл, — поезда же ходят.
На самом деле, тут нет ничего интересного. Это просто бетонный недострой. Таких в городе — пруд пруди. Схватчики играют на них в «СХ», «Дозор», «Encaunter» и так далее. И я играю — правда, в штабе. Даник — полевой игрок.
Но у этого недостроя есть одно отличие. Это запретный плод. Сюда нельзя. Совсем нельзя. Как в депо, где на путях стоит знаменитый московский памятник «механическому Ленину». В 1925 году рабочие вагонных и паровозных мастерских пятого участка тяги соорудили чудовищную конструкцию из балок, паровозных колёс, каких-то перемычек, водрузили наверх небольшую статую Ленина и поставили это чудо в депо. Оно и поныне там, в любительском музее паровозного дела. Кстати, это не просто случайный памятник. Он даже вошёл в одну из хрестоматий по русскому авангарду.
— Эй, — кричит мне Даник, — ты чего там, заснул?
— Иду, — откликаюсь я.
Над нами проносится поезд.
Мы снова поднимаемся на платформу.
— Что-то скучно стало, — говорит Майя.
Он кружится прочь от нас по пустой платформе, вальсируя с человеком-невидимкой.
— Метро-два тут нет? — спрашивает Ёрл.
— Вообще-то есть, — неожиданно отвечает Даник.
Я поворачиваюсь к нему.
Тут не должно быть никакого Метро-2. Точнее, «Д6». Название «Метро-2» привязалось к секретной системе сообщения в начале 90-х, когда какой-то лихой журналист написал о Д6 статью в «Огоньке». У Метро-2 всего пять линий — и ни одна не идёт на север. Линия 0 идёт по центру Москвы; линия 1 соединяет Кремль с аэропортом Внуково-2 и идёт через Ленинские горы, Раменский подземный город, Академию ФСБ; линия 2 соединяет Кремль с правительственным пансионатом «Бор»; линия 3 ведёт к посёлку Заря, где под землёй базируется ГенШтаб; линия 4 соединяет станцию метро «Смоленская» с Барвихой.
В районе «Волоколамской» Метро-2 не должно быть.
— Где?
Даник показывает рукой в сторону удаляющейся Майи.
— Там, когда мы бежали, я видел сбоку ответвление путей, уходящих за стальную дверь. Бронированную.
Мы быстро идём в другой конец платформы.
Майя думает, что мы — за ней, и прячется за колонну.
— Пошли Метро-2 искать, — машет Даник рукой.
— Не хочу, — улыбается Майя.
Мы оставляем её позади, обнимающуюся со своим Шаплюском.
Раздаётся шум поезда. Мы прячемся за столбы.
Подходим к краю платформы.
— Нужно дождаться и пропустить следующий, — говорит Ёрл.
Я утвердительно хмыкаю.
Ждать приходится долго. Я смотрю на глухую стенку, Даник фотографирует общий вид станции. Где-то посередине танцует Майя.
Поезд приближается.
Я ощупываю стену и вдруг понимаю, что серая штукатурка отваливается прямо под моими руками, а под ней — красный кирпич и потрескавшийся раствор в швах. Я достаю нож и стучу рукояткой по кирпичам. Звук — гулкий.
В этот момент мимо проносится поезд. Я едва успеваю убрать нож, как Даник командует:
— Пошли.
Мы стартуем.
И в самом деле, буквально в двадцати метрах от платформы рельсы разветвляются. Одна ветка уходит за широкую стальную дверь.
— Ты и в самом деле думаешь, что это Метро-2? — спрашиваю я.
— А что?
— Может, обычное бомбоубежище. Щёлкай и пошли обратно: тут опасно.
Даник снимает дверь.
Суть в том, что я уже не думаю ни о какой двери. Я думаю о стене. Почему с одной стороны лестницу просто накрыли бетонной плитой до лучших времён, а с другой — ещё и кирпичом заложили?
Мы выползаем на платформу, где нас встречает Майя.
— Ну что?
— Даник слажал, — улыбаюсь я.
— Типа эт-та, — Даник имитирует выговор гопника, — заткнись, тип-па.
Майя хихикает.
А я уже обращаю своё внимание на стену.
— Смотрите, — говорю. — Тут всего-то слой кирпичей. Закладывали что-то впопыхах.
Ёрл хмыкает, ощупывает стену.
— А чего думать, рубить надо, — говорит Даник и жестом Рэмбо извлекает из-за спины кирку.
Мы взяли две кирки — на всякий случай. Зацепиться за что-нибудь, или устроить погромчик.
— Минут двадцать, — оценивает Даник.
Я уже бью по стене.
Серое покрытие отлетает легко. Пыль попадает в глаза. У Майи должны быть очки — обычные, не защитные, но тоже поможет хоть чуть-чуть.
— Май, у тебя очки далеко?
— Вообще не брала.
Собрались, называется.
Мы лупим по стене, что есть сил. Под штукатуркой и первым слоем кирпича обнаруживается второй. Шум поезда заставляет нас присесть и сделаться невидимыми.
Данила первым пробивается через стену. Его кирка уходит в никуда, проваливается в пустоту. Он рвёт её на себя и титаническим усилием умудряется выломать штук пять кирпичей за раз.
— Кирку сломаешь, — скептически говорю я.
Ёрл берёт кирку у Данилы и подменяет его.
Мы работает ещё около десяти минут. Идёт всё хуже: слабое место мы пробили, вокруг него раствор много крепче. Каждые несколько минут проходит поезд: но это хорошо, потому что без отдыха тут не справиться.
Впрочем, уже полпервого, кажется. Скоро поезда прекратятся.
— Кстати, тут «Билайн» ловится, — говорит Майя.
Данила проверяет свой мобильник:
— И «МТС».
У меня и у Ёрла — «Билайн», нам проверять нет смысла. Но то, что мобильник берёт, — это очень хорошо. В каком-нибудь экстремальном случае можно позвать на помощь.
Мы продолжаем работу. В отверстие уже можно протиснуться, но мы хотим расширить его до такой степени, чтобы можно было пройти легко. Ёрл светит фонариком в отверстие, я тоже заглядываю.
