— Там половина когорты в городе полегла. Они кого-то искали, чернолунники там бегали. Ну Стражи Душ и давай всех просматривать своей магией, а в Межедаре-то этого нельзя делать…
Я догадался, что вместе с Вертуном снова проснулись и блуждающие Пульсары. С оракулы слишком расслабились, ну и получили своё.
Мне не было их жалко…
— А население?
— Ну, я видел, много народу вышло, — Хомяк пожал плечами, — Но потом из города «угольки» вырвались. Мы огонь открыли, на себя их отвлекли, за собой увели.
Я с уважением кивнул, понимая, что сержант очень рисковал.
— Да нормально всё было, — заметил тот мой взгляд, — Тут Белая из Пробоины пошла, и «угольков» повело немного, как слепые стали… А мы давай в них белками стрелять. Ну, помнишь, патроны с белыми задками?
Я снова кивнул.
— Луна только вышла, у них моща здоровская была. Потери у нас были, конечно, — Хомяк вздохнул, — но немного. Мы пока всех их перебили, далеко ушли.
Сержант вдруг чертыхнулся, а потом достал из кармана трубку и стал нервно набивать её табаком.
— Там ещё угольки из Вертуна пошли. Ну, делать нечего, мы на себя их отвлекали, так и тянули в другую сторону. Потом на вас наткнулись, — он с наслаждением затянулся под укоризненным взглядом священника.
— Незримая не одобряет этих привычек, — буркнул Афанасий.
Хомяк только ткнул трубкой в сторону Межедара:
— А это она одобряет?
Священник ничего не ответил, а сержант подмигнул мне:
— Значит, ты не только в Стражей Душ превращаешься? — он усмехнулся, — Ты ведь их сколько там положил, «угольков»-то? Я следов только от одиннадцати насчитал…
Глава 19. Бессильный
Что самое замечательное в службе? Правильно, это сон.
Долгого разговора не получилось, я почувствовал, что организм просит передышки. Поэтому сам не заметил, как мои глаза слиплись, и меня отправило в объятия Морфея.
Надеюсь, Морфей — это блондинка…
***
Но нет, почему-то опять перед глазами эта стерва, с серым камешком на лбу. Её чёрные волосы распущены, и трепещут на ветру — Избранница улыбается, держит меня за правую руку и показывает на небо, что-то мне говоря при этом.
Мы стоим в пустыне, на вершине одной из тысячи дюн. Вокруг никого, на многие километры только песчаные горбы, которые гладит ветер, меланхолично перебрасывая песок с одного на другой.
В отличие от других видений, сейчас ясный день. Серебристый обруч с вправленным серым камушком весело сверкает на лбу Эвелины, да и сама она улыбается, чуть ли не светится. Кулон из чёрного тхэлуса на груди девушки тоже не отстаёт, бросает блики на тонкий подбородок.
Избранница в длинном чёрном платье, подметающем подолом песок, и оно тоже развевается, подбрасывается ветром, обтягивая стройные ноги. Декольте у этого платья ещё откровеннее, чем у боевой куртки, в которой я её видел ночью, и притягивает взгляд к белым округлостям ещё сильнее.
А что она сделала с волосами? Это не утянутая в хвост походная причёска, не заколотая коса. Свободные, чуть закрученные локоны спокойно падают на плечи, а у самой Эвелины лёгкий румянец и немного макияжа на лице. Как будто для меня старалась.
Я понял, что меня опять атакуют магией, и попытался отойти. Твою псину, Эвелина, не мешай мне смотреть сны. И, кстати, если уж на то пошло… эти сны могли бы быть эротическими.
Но девушка держала руку крепко, я бы даже сказал, мёртвой хваткой. Она нахмурилась, рванула меня на себя, и снова ткнула пальцем в небо.
Пришлось поднять голову…
Солнце висело в зените, и в пустыне сейчас должен быть, наверное, самый жаркий час. Но я ничего не чувствовал, кроме прохладного дуновения ветерка.
Пробоина зияла совсем рядом с дневным светилом, и внутри неё всё так же мерцали звёзды.
«Если ты присмотришься, Иной, то увидишь её», — грубый, потусторонний голос заставил меня опустить голову.
Справа от меня всё та же Эвелина, а вот слева… стояло нечто.
— Ты? — спросил я.
Чёрно-серые вихри то трепыхались, то замирали, обретая форму. Всё это напоминало грубо нарисованный простым карандашом силуэт человека, с горящими точками глаз, иногда сползающими со своих мест. Словно мультфильм, сделанный наспех из нескольких кадров, которые то и дело сменялись, заставляя поверить, что объект движется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Одержимый. Это его голос вырывался из недр размытой фигуры, и это мог быть только он.
«Да, Иной, это мы».
Я повернулся к Эвелине, но она смотрела на небо, не обращая внимание на посторонних.
Ветерок подхватывал её локоны, открывая точёную шею. Оказывается, в мочки ушей у неё вколоты серьги — круглые чёрные зрачки в серой радужке. Вот наверняка это тоже тхэлус, в оправе из таинственного псареса.
Избранница будто не замечала, что рядом с нами Одержимый, но мою руку держала крепко. У меня ладонь даже занемела, будто её в тисках зажало — в пальцах Избранницы чувствовались многолетние тренировки с посохом.
— Кого увижу? — наконец спросил я Одержимого, понимая, что сновидение не будет продолжаться, пока мы молчим.
«Чёрную Луну».
Я жадно всмотрелся в Пробоину…
«Ты смотришь глазами».
— А чем надо?
«Что-то в тебе должно тянуться к ней, Привратник».
Слово «привратник» Одержимый произнёс с явной усмешкой. Я же вздохнул, попытался сосредоточиться.
Что-то во мне тянется к Пробоине? Не замечал, если честно…
Ничего, кроме черноты и звёзд, я в небесной дыре не видел. Но не будь я солдатом корпуса псиоников, если просто так сдамся.
Я прекрасно помнил, как меня тянуло к Красной Луне, едва я превращался в «уголька». Здесь должен быть тот же принцип, и не надо мне рассказывать про избранность.
Для надёжности я отвёл взгляд чуть в сторону, уставившись на край аномалии. Любой мало-мальски грамотный астроном знает, как наблюдать за звёздами, и что на самые незаметные смотрят чуть вкось, чтобы их увидеть. Крохотное слепое пятно в центре глаза, где нерв крепится к сетчатке, не пропускает свет…
Правда, всё это относится к ночным наблюдениям, а не когда тебя слепит полуденное солнце.
Я выждал немного, расфокусировав зрение. Добавил внутреннего спокойствия, прислушался к своей душе. К чему там она тянется всеми кончиками гормонов? Вашу-то Пробоину, всё так же, к Эвелине.
Впрочем, чернолунница не устаёт показывать пальцем в небо, и вскоре я вижу лёгкий белёсый контур за краем Пробоины. Будто кусочек планеты с подсвеченной солнцем атмосферой выглянул.
Едва я увидел край Чёрной Луны, как мне стало холодно. Зубы застучали, всё тело покрылось дрожью, а изо рта пошёл пар. Чёрные, как смоль, волосы Эвелины тоже покрылись лёгким инеем.
«Какое счастье для этого мира, да?» — с насмешкой спросил Одержимый, — «Мир ждёт и не дождётся, когда придёт Чёрная Луна и убьёт всё живое!»
Я сморгнул, уставился прямо на краешек Чёрной Луны, и сразу же потерял его из виду. Просто Пробоина, и просто звёзды в ней.
Эвелина улыбнулась, что-то сказала, и я по губам различил вроде: «Храни нас, Незримая».
«Как же, сохранит она вас… Слабоумные! Как назвать тех, кто не просто безропотно ждёт свою смерть, но и сам её приближает?»
— А что ты знаешь о Незримой? — спросил я.
Это мой сон. Организм отдыхает…
И, как это часто бывает во сне, я знал, что могу спокойно говорить с Одержимым, и мне ничего не угрожает. Скорее всего, символ Чёрной Луны, жжение от которого я ощущал на груди даже сквозь дрёму, сдерживал его.
«Символ и тебя сковывает, Иной! Дурень, ты радуешься кандалам».
— Что ты знаешь о Незримой? — повторил я, желая вести разговор по своим правилам, — В чём разница между ней и Чёрной Луной?
«Рассказать правду?» — ехидно поинтересовался вихревой собеседник, но, не дождавшись от меня никакой реакции, продолжил сам, — «Да ни в чём! Эта богиня, возомнившая себя инквизитором миров, просто истеричная баба».
