были приняты под давлением оккупационных сил. Вместе с тем, даже если бы он захотел, он не имел возможности отменить или изменить эти законы до заключения мира.
Из этого легкого намека я сделал вывод, что маршал Петен обращался к г-ну Берару, чтобы найти некоторые аргументы в пользу возможного изменения данного законодательства»13.
Тем самым нунций указывал, что маршал Петен дал понять, будто антисемитские законы он ввел не по своей воле, а по настоянию Гитлера. Исторические исследования установили, что это была ложь, но в то время у монсеньора Валери было мало оснований сомневаться в его словах. И в этих усилиях, сколь тщетными они ни были, нунций усмотрел положительный знак. Валери, казалось, искал повод для надежды всякий раз, когда считал, что у него есть возможность воспрепятствовать законодательным мерам. Или, если это было невозможно, хотя бы найти способы их смягчить.
И отчет, запрошенный у Леона Берара, посла Франции при Святом Престоле, и тот, что Петен вручил Валери, хранятся в Историческом архиве в разделе под названием «Отношение Святого Престола к проблеме расизма». Они позволяют до определенной степени понять, почему Петен сказал Валери, что Святой Престол не выступает против расовых законов. В первом же абзаце своего отчета посол Берар пишет, что в Ватикане не было сказано ничего, что могло бы быть истолковано как критика или осуждение предложенных законов. Он даже подтверждает, что ему никогда не казалось, что Ватикан «когда-либо занимался этой стороной французской политики или беспокоился по ее поводу»14.
Как и Петен, Берар лгал, уверяя, что отношение Ватикана к расизму было «очень сложным»:
«До настоящего времени я не смог получить документы, определяющие положение евреев в фашистском государстве: это легко объяснимо, если принять во внимание, что у нас нет никаких прямых отношений с итальянскими властями… Поэтому мне потребуется дополнительное время, если вы желаете получить [эту информацию]. Вместе с тем я могу высказаться относительно главного предмета вашего письма от 7 августа – отношения Святого Престола к еврейской проблеме – и проанализировать противоречия или разночтения, которые прослеживаются между учением Церкви по этому вопросу и фашистским законодательством с одной стороны и учением Церкви и французским законодательством с другой. Вопрос сложный»15.
В своем отчете Берар заверяет Петена в том, что все сообщаемые им сведения подтверждены ему лично высокопоставленными представителями католической Церкви в Риме. Далее он касается официального отношения Церкви к расизму:
«Есть глубокое неустранимое противоречие между учением Церкви и “расовыми” теориями. Будучи вселенской по определению, Церковь проповедует единство человеческого рода. Искупитель умер за всех людей; Евангелие обращается к каждому, и каждому будет возвещено. У любого человека есть бессмертная душа, которая пользуется милостью и может спастись так же, как и души ему подобных… Все эти установки несовместимы с концепцией, предполагающей, что строение черепа и качество крови влияют на способности и призвания народов и даже на их религию и что существует иерархия рас, во главе которой находится чистая или королевская раса, называемая “арийской”»16.
Далее Берар цитирует энциклику Mit brennender Sorge («С большой обеспокоенностью») от 14 марта 1937 года. Ее текст составил кардинал Эудженио Пачелли, бывший в то время государственным секретарем, вместе с немецкими епископами. Эта первая и единственная энциклика на немецком языке отважно провозглашала о неприятии католической Церковью расизма. Она была тайно распространена по всем приходам Германии, где ее зачитали с кафедр в то же воскресение. Нацисты, не терпевшие никакой критики или вызова в свой адрес, пришли в ярость. Сразу после публикации энциклики и ее чтения в Церквях Гитлер в отместку приказал сжечь все экземпляры. В мае 1937 года было арестовано 1100 священников, а три месяца спустя 304 из них были отправлены в Дахау. Эти события запечатлелись в памяти Пачелли. Он знал, что всякое открытое сопротивление нацистам могло привести к крайне тяжелым последствиям для его католических собратьев. Берар цитирует фрагмент энциклики, где заявляется, что национал-социализм «переворачивает и подрывает порядок вещей, созданный и предписанный Богом: он далек от истинной веры в Бога и от понимания жизни, соответствующего этой вере».
И предлагает свою собственную интерпретацию: «Тем не менее этих высказываний относительно расистских идей недостаточно, чтобы сделать вывод о том, что церковь осуждает любые меры, предпринятые тем или иным государством против так называемой еврейской расы. В ее рассуждениях есть оттенки и нюансы, на которые стоит обратить внимание. Вопрос следует трактовать иначе».
Дальше Берар делит свой отчет на подразделы, чтобы сделать его максимально ясным и понятным для Петена.
В подразделе «Церковь и проблема антисемитизма» он пишет: «Первый и наиболее очевидный с точки зрения церкви принцип заключается в том, что еврей, прошедший обряд крещения, перестает быть евреем и присоединяется к “пастве Христовой”»17.
Здесь Берар обращается к общей истории Церкви, которая показывает, что, хотя она часто защищала еврейский народ от жестокости и несправедливости преследователей, она также заключала его в гетто. Он излагает своими словами Петену учение средневекового философа святого Фомы Аквинского:
«…осуждая любую политику угнетения по отношению к евреям, святой Фома [Аквинский] тем не менее советует применять к ним ограничительные меры, чтобы сократить их влияние на общество… Из этого вытекает, что законно запрещать им доступ к государственным должностям, равно как и допускать их лишь в ограниченном количестве (numerus clausus) в университеты и к занятию свободными профессиями».
Иначе говоря, Берар предполагает, что если один из великих католических философов опасался присутствия евреев в общественной жизни, то ход его мысли не очень отличался от того, которого придерживалось вишистское правительство.
Но в отчете Берара никак не отражено, что позиция церкви по этому вопросу сильно изменилась со времен Средневековья, когда жил и писал Фома Аквинский. Разумеется, этот доминиканец вошел в историю католической мысли, однако с тех пор последняя не стоит на месте, а постоянно развивается вместе с человечеством. Этот контекст Берар сознательно предпочел опустить.
Далее он перечисляет разногласия, которые возникли между Святым Престолом и фашистским правительством Италии в связи с антисемитскими законами, и обращает внимание маршала Петена на то, что схожие трения стоит ожидать и во Франции. Об этом он пишет в подразделе «Разногласия между Святым Престолом и Италией в связи с фашистским законодательством относительно евреев»: «Меры, принятые фашистским правительством, не только не обсуждались и не были согласованы со Святым Престолом, но и вызвали жесткую критику со стороны папских властей. Крайне важно точно определить природу и суть этих разногласий»18.
Берар добавляет, что не располагает итальянскими документами, «но в Ватикане мне дали четкие разъяснения относительно ключевого пункта, который я здесь изложу… Фашистский закон о евреях содержит правовые нормы заключения брачных союзов. Он запрещает… брак между итальянскими “арийскими” гражданами и лицами еврейской расы, даже если последние исповедуют католицизм. Церковь, в свою очередь, считает совершенно законными союзы
