Александр Герцен
«Современник» и все другие оппозиционные издания были закрыты, и в Петербурге началось быстрое создание революционного подполья. Некрасов писал: «Рать поднимается неисчислимая, сила в ней скажется несокрушимая». Эмигрант Михаил Бакунин призывал к анархии, отрицанию государства и немедленному бунту, сбежавший из ссылки в Европу Петр Лавров готовил пропагандистов революционных идей для подданных, радикал Петр Ткачев призывал заговор для свержения «висящего в воздухе самодержавия». В России власти не постеснялись опубликовать приговор арестованному в каракозовском угаре полковнику П. Лаврову: «Признать виновным в сочинении четырех преступных стихотворений, в хранении этих стихотворений и разных статей преступного характера и в намерении проводить вредные идеи в печать». Совершивший головокружительный побег из Сибири в Европу через Азию М. Бакунин выступал на массовых лондонских митингах: «Не иметь свободы – не иметь человеческого облика. Будем разрушать, сколько можем. Осуществление свободы в равенстве это и есть справедливость».
Петр Лавров
Просидевший, как и Бакунин, шесть лет в казематах Петропавловской крепости Ткачев бежал из ссылки в Швейцарию, где призывал в своем журнале «Набат»: «Революционер не подготавливает, а делает революцию. Делайте же ее скорее! Единственная продуктивная форма политической борьбы в России – террор!» Все вместе они требовали от всех Романовых ответа за захват власти, которой они не воспользовались для блага русского народа и которую обратили в самое удушающее ярмо для подданных. Эмигранты-бунтари заявили, что Романовы сами никогда не откажутся от неограниченного самодержавия.
В 1868 году из коммуны студентов Медико-хирургической академии Петербурга вырос знаменитый кружок Марка Натансона и Николая Чайковского. Они создавали студенческие, гимназические, рабочие группы, переводили на русский язык работы западных социалистов, создавали группу шифровального дела, группу помощи товарищам в тюрьмах и ссылках, проповедовали личную аскезу. Чайковцы объявили свой девиз: «Чистое дело – чистыми руками!» Отделения кружка появились в Москве, Саратове, Киеве, Ветке, Орле, Харькове, Одессе. Чайковцы создали подпольную типографию, из которой ддя народа рассылали особые сказки в сорок российских губерний. Они издали и распространили тысячи экземпляров книг Чернышевского, Лаврова, Дарвина, Вольтера, Маркса. Третье отделение внедрило в кружок провокатора, который докладывал в здание у Цепного моста: «Чайковцы абсолютно доверяют друг другу. Между ними нет ни старших, ни младших, все преследуют одну цель».
Натансона и Чайковского арестовали, судили и отправили в Сибирь. Пропагандистка Софья Перовская, ушедшая из дома в народ семнадцатилетняя дочь петербургского губернатора, стала создавать рабочие кружки на Выборской стороне, Васильевском острове, за Нарвской заставой. Она и ее соратники переодевались крестьянами и ночи рассказывали рабочим о социализме. Они хотели, чтобы бывшие крестьяне распространяли их идеи в родных деревнях. Третье отделение поначалу за ними не уследило, потому что яростно занималось «Обществом топора», которого не было. Был учитель Сергей Нечаев, в день праздника по поводу восшествия на престол Александра II, заваливший Петербург листовками: «Кого надо убить из царствующего дома? Всех!»
Полукрепостной-полудворянин, чья фамилия означала «Ничей», писал: «Террор и разрушения – задача в начале революции. Яд, нож, петля! Революция все одинаково освящает в этой борьбе. Это назовут терроризмом. Пусть! Нам все равно!»
После выстрела Каракозова были выпущены новые правила для университетов и институтов. Были запрещены студенческие столовые, кассы взаимопомощи, собрания, библиотеки, и голодные студенты активно превращались в противников полицейского неправового государства. Только взаимовыручка помогала почти половине студентов сводить концы с концами и осуществлять свою мечту о высшем образовании. Нечаев участвовал в студенческих волнениях 1868 года. Он выехал за границу, познакомился с Бакуниным и выпустил в Женеве напечатанный красной кровавой краской журнал «Народная расправа»: «Мы хотим народной, мужицкой революции! Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Одиночка Нечаев представлял себя руководителем большой подпольной организации. Он называл революционеров обреченными людьми без имени, собственности, привязанностей, чувств.
Нечаев по адресам из буклетов и телефонных справочников разослал по России тысячи писем с листовками и прокламациями. «Черные кабинеты» читали большинство писем из Европы и отправляли их адресатам. Если их не несли в Третье отделение, жандармы преследовали сотни людей за недонесение. Третье отделение прекрасно понимало, что это бумажный бунт, но надо было отчитываться за получаемое жалованье, получать чины и ордена. В обществе прекрасно знали, что Третье отделение выдавало своим сотрудникам деньги на выкуп тиражей книг, вызвавших неудовольствие властей. Многие жандармы деньги присваивали, книги просто конфисковывали и даже перепродавали. Об этом позоре, как и о провокациях с нечаевскими письмами писали европейские газеты, что вызвало у многочисленных читателей очередной шок. В России жандармов стали брезгливо и заслуженно презирать во многих слоях общества. В глазах образованных людей из охранителей империи полицейские превратились в воров с государственными удостоверениями, и во всей России быстро росло число обиженных и недовольных.
Третье отделение послало к Бакунину и Нечаеву в Швейцарию своих агентов с поддельными рекомендациями от их реальных знакомых. Назад они ехали с десятками писем к настоящим оппозиционерам, которых тут же арестовывали. Скандал в империи вышел большой, и Нечаева объявили особо опасным революционером. В 1869 году он появился в Москве и Петербурге и начал создавать свою организацию «Народная расправа», куда вступили десятки человек. Нечаев с тремя приятелями зверски убил своего конкурента студента Иванова, выступившего против его постоянных провокаций. Сам Нечаев сбежал за границу, но по уголовному делу полиция вышла на «Народную расправу» и с удовольствием арестовала сто пятьдесят человек. Судил уже не суд с присяжными, а особое совещание при Министерстве внутренних дел, военные и специальные суды. В июле 1871 года десятки студентов были отправлены на каторгу, в ссылку, в Сибирь.
Александр II обиделся на мягкий приговор и приказал министру юстиции изменить либеральное законодательство. Тут же было создано Особое присутствие Правительственного Сената, занимавшееся только политическими делами или делами, объявленными таковыми. Само собой, сто оправданных по делу «Народной расправы» студентов опять арестовали и без суда административно вышвырнули в «места не столь отдаленные», как называли Западную Сибирь, и в «места отдаленные», то есть Восточную Сибирь. Теперь Третье отделение могло до бесконечности продлевать сроки административных ссылок, и часто это делало.
Летом 1872 года Швейцария выдала Нечаева России как уголовного преступника. Через год ему на суде объявили двадцать лет сибирской каторги. Он заявил: «Во главе империи много людей, живущих по выражению «После нас хоть потоп!» Долой царя-кровопийцу!» Нечаева засунули в Секретный дом Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где он умер в ноябре 1882 года. Все другие революционно-оппозиционные группы в России открестились от методов Нечаева, а великий Федор Достоевский по делу о «Народной расправе» написал знаменитый роман «Бесы».
Летом 1873 года члены кружка Александра Долгушина пошли по уездам Московской губернии рассказывать, что «на земле скоро все будут равны». У них был переносной печатный станок, и Подмосковье наводнили тысячи листовок. Некоторые крестьяне рассказали о долгушенцах старостам, те донесли становым приставам. Долгушинцев арестовали, судили и отправили на каторгу. Во многих городах прозвучал клич «В народ» и там началось создание мастерских сапожников, столяров, слесарей, швей, где обучали оппозиционеров-пропагандистов. На печатание книг-сказок для народа собирались деньги по всей России.
Весной 1874 года тысячи молодых, который вскоре назвали народниками, из Петербурга, Москвы, Киева, Саратова, Самары двинулись на Волгу, Дон, Днепр и Урал. Они агитировали в сорока имперских губерниях, шли от села к селу, от деревни к деревне, разговаривали на социальные и социалистические темы, распространяли листовки, прокламации, брошюры. Народники и крестьяне говорили на разных языках. Были случаи сдачи народников в полицию крестьянами.
К концу лета 1874 года жандармы арестовали почти две тысячи народников. Почти тогда же начались аресты в рабочих кружках Петербурга. Три года продолжалось следствие, о котором многие современники писали, что жандармы запутывали, раздували, разветвляли, хватали множество людей ни за что ни про что. Александр II знал о полицейских беззакониях, но не вмешивался. По российским тюрьмам запели: «Если погибнуть придется, в тюрьмах и шахтах сырых, дело, друзья, отзовется, на поколеньях живых!»
