в кресле с закрытыми глазами. Вроде бы он давно принял для себя это решение, но отдать приказание своим доверенным людям его исполнить всё не мог
Он понимал, что если мать уже задумала сместить его с трона, то рано или поздно, но она это осуществит. Уж её-то характер и её способности ему были хорошо известны. Его мать никогда на пол пути не останавливалась. Если она пообещала что-то, то это обязательно сделает. Такой у неё был нрав.
Прошло, наверное, с полчаса.
У Акишира от стояния на месте затекли ноги. Он стал переступать уже с ноги на ногу, а Теуман всё сидел с закрытыми глазами и не подавал никаких признаков жизни.
Акиширу показалось, что Теуман отключился или, может быть, даже заснул, и тогда он осторожно откашлялся, чтобы напомнить о своём присутствии.
Теуман не сразу очнулся. Но когда очнулся, покосился на генерала:
– А-а-а, ты ещё здесь?
– Государь, я жду распоряжений…Что мне делать? Ты передумал?
– А разве я распоряжение тебе не отдал?
– Ещё нет.
– Исполняйте…
И когда Акишир уже был у дверей, Теуман его задержал:
– Постой-ка!
– Я слушаю, государь.
– Только сделайте всё так, чтобы они не мучились…
– Я понял, государь! – откликнулся Акишир.
Часть вторая
Глава первая
Страшная весть мгновенно разлетелась по дворцу, а потом вырвалась наружу и за несколько часов распространилась по всем Сузам. Эламиты пришли от неё в ужас. Конечно, за почти четырёх тысячелетнюю историю Элама бывало много раз, когда братья и племянники друг друга резали или травили из-за трона, но что бы сын не пожалел свою мать и убил её?! Это же каким чудовищем оказался нынешний эламский правитель?! Однако никто не возмутился и не выступил против него в открытую. Все по-прежнему боялись свирепости Теумана. Он даже у ближайшего окружения уже вызывал страх, который полностью парализовал волю у многих.
Ну а Теуман и сам не сразу осознал, что же натворил.
Только когда генерал Акишир вернулся в покои царя и сообщил, что подчинявшиеся ему воины всё выполнили так, как им было приказано, Теуман при этих словах едва не лишился чувств. Прошло некоторое время, и он изменился в лице, истошно по-бабьи вдруг завыл и вскоре вой его стал походить уже не на человеческий, а на какой-то звериный, ну а затем… Затем он начал заламывать руки и раскачиваться из стороны в сторону. Примерно через час он соскочил с кресла, подбежал к статуям богов, рухнул перед ними, и начал истово им молиться и воскурять перед ними благовония. Все члены Теумана дрожали и отказывались слушаться его. Он никого не хотел видеть. Ему только-только перевалило за сорок лет, а он сейчас походил уже на ополоумевшего старца. Он выглядел гораздо хуже своей убитой матери.
Лишь через много часов спустя царь Элама осмелился покинуть свои покои и прошёл к Шильках.
Его мать лежала на ложе. По её позе было видно, что она сопротивлялась. Волосы у неё растрепались и её остекленевшие глаза были устремлены в потолок.
Вначале телохранители Теумана ей связали руки и ноги, чтобы она не сопротивлялась, и только потом ножом разжали ей рот и насильно влили в него отравленное вино. Действие египетского яда было почти мгновенным, но Теумана заверили, что под воздействием этого яда человек умирал, не испытывая никакой боли. Перед тем, как у него останавливалось дыхание, он как бы засыпал. Однако при виде убитой по его приказу матери Теуман лишился чувств и упал на каменные плиты пола. У него начался очередной приступ падучей болезни, и его самого едва вытащили с того света.
А вот Тахраха пришлось задушить ремнём. И по этому поводу Теуман особо не переживал, так как младшего брата он всегда недолюбливал.
Теуман очнулся уже в своей постели. Перед ним находились два его сына – Итуни и Ацина.
– Что со мной было? – спросил их Теуман.
– У тебя случился приступ, на этот раз очень сильный, – ответил Итуни.
Теперь, после всего случившегося, Теуман выглядел совсем дряхлым стариком. Он за каких-то несколько часов совершенно поседел и стал во многом беспомощным.
Кряхтя, с помощью старшего сына, он поднялся с постели и отдал распоряжение, чтобы похоронили его мать и Тахраха.
Всем объявили, что они погибли от несчастного случая, но никто в это так и не поверил.
* * *
В VII веке до новой эры только два города можно было отнести к мегаполисам, это Ниневию и Вавилон. Они были в три-четыре раза больше, чем прочие даже самые большие города того времени, такие, к примеру, как Сузы или Мемфис. Население Вавилона с его пригородами в иные годы переходило за миллион жителей, и он занимал просто огромную площадь.
Вавилон жил своей жизнью. Кто-то его по-прежнему называл столицей Мира, ну а кто-то- столицей всевозможного порока и самого разнузданного разврата. Нигде больше не было столько доступных женщин, как здесь. Этот город поражал не только своими размерами, но и своими нравами. На каждом шагу в нём попадались притоны разного пошиба – от самых злачных и до вызывающе роскошных, предназначенных исключительно для клиентов с толстым кошельком, а ещё здесь было много храмов, в которых юные жрицы занимались тем же самым, чем занимались и уличные девки, только занятия этих жриц освещалось религией, как богоугодные деяния, прославлявшие Иштар, Инанну, и других богинь. Ну и сюда со всех концов ойкумены стекался торговый люд, и здесь можно было найти товары на любой вкус и из самых разных стран. Как и в Ниневии, сюда приезжали даже индийские купцы, а карфагенские и этрусские имели свои достаточно обширные подворья.
Шамашу этот город понравился сразу, и он быстро нашёл общий язык с его жителями.
Этому в немалой степени способствовал и его тесть, один из знатнейших вавилонских аристократов.
* * *
Набу-ката-цабат стал надёжным передаточным звеном между Шамашем и вавилонской верхушкой, включая самых влиятельных банкиров этого мегаполиса. Такие могущественные финансово-торговые дома, как Мурашу и Нагиби (их вполне можно сравнивать с нынешними банкирами Ротшильдами), запустившие свои щупальцы по всему Ближнему Востоку, уже постепенно начали переориентироваться на него. А ведь эти семьи (я имею ввиду Нагиби и Мурашу) сосредоточили в своих руках столько богатств, что в этом их превосходили только правители Ассирийской империи.
Шамаш четырнадцать лет сидел в Вавилоне в качестве пусть и зависимого от Ашшурбанапала правителя, но всё же он носил титул царя, и таковым его начали почитать.
