Я достал спичку, прикрыл ее рукой и, закурив, некоторое время разглядывал оранжевый огонек на конце сигареты. Я все думал о том телефонном разговоре и не знал, как к нему отнестись – и стоило ли вообще к нему как-то относиться. Обычный телефонный разговор. И тон для кинозвезды вполне обычный. Кинозвезды часто так разговаривают, они черпают силы в собственных капризах.
Попыхивая сигаретой, я наблюдал за тем, как один за другим гасли огни в окрестных домах. При свете уличных фонарей квартал стал выглядеть зловеще. В девять из дома вышел мексиканец и направился в сторону Монтгомери. Скорее всего, он шел к остановке третьего автобуса на Сомерсет. В одиннадцать тридцать проехала полицейская патрульная машина. Полицейские остановились, проверили у меня документы, поржали над моими грубоватыми шуточками и укатили. Я, должно быть, выкурил еще три сигареты, не знаю точно, не считал. Пересохший рот был словно набит ватой, и я бы не отказался хоть чем-нибудь промочить горло.
Наконец в окнах первого этажа погас свет. За ним погасла люстра в холле. Я ждал, наблюдая за окнами второго этажа. По идее, гостю пора было уходить, или же он остался с ночевкой. Если вообще гость имел место, и это не было просто включенное радио.
Потом я услышал, как за домом завелся двигатель. Сквозь заросли соседской живой изгороди я увидел фары выезжающей задним ходом машины. Это была не «ла саль», которую я видел раньше, а коричневый «бьюик»-седан. Он выкатился на улицу прямо навстречу мне, благодаря чему я смог хорошо разглядеть водителя. Это был Шем Розенкранц – судя по выражению лица, пьяный. Рядом на пассажирском сиденье был еще кто-то, и, когда их машина проехала под уличным фонарем, я разглядел лицо пассажира. Это был Хьюб Гилплейн, владелец ночного клуба, управляющий казино, издатель порнолитературы – той ее разновидности, где больше слов, чем картинок, если это как-то меняет суть. Я знал его в лицо только потому, что он часто помещал свое фото в газетах, когда совершал очередное благотворительное пожертвование. Он сидел напряженный и скованный, и на лице его был написан откровенный страх за свою жизнь, подвергавшуюся сейчас опасности с таким водителем, как Розенкранц.
Проревев мотором и осветив меня фарами, «бьюик» укатил. Обернувшись, я только успел увидеть, как он свернул налево на следующем перекрестке. Судя по всему, они намеревались выехать на одну из главных артерий – Вудшир или Сомерсет. Я посмотрел на дом – все его окна наверху теперь были темными. Хлоя Роуз была дома, а вот Шем Розенкранц уехал куда-то на ночь глядя с известным порнографом. И он был сейчас не в состоянии вести машину, так что остальным водителям на дороге следовало быть внимательнее. Я завел двигатель и, развернувшись, поехал следом за ними.
Глава 7
Я догнал их как раз, когда они свернули к востоку, на Вудшир. Даже в этот поздний час на бульваре было оживленное движение, позволявшее мне прятаться от них за другими машинами. С Вудшира, пролегавшего по тихим престижным кварталам Холмов, они выехали на шумную и оживленную Майл. Когда светофоры меняли цвет с красного на зеленый, Розенкранц дергался с места так, что даже самые невозмутимые регулировщики начинали дуть в свой свисток. Магазины были закрыты, и вместо тех, кто днем ходит за покупками, по тротуарам прогуливались женщины в блестящих платьях под ручку с мужчинами в костюмах и шляпах – парочки эти возвращались с боксерских боев или, наоборот, только спешили в клуб или в какое другое место развлечений. И всем этим пешеходам не было никакого дела до того, что вытворял на проезжей части Розенкранц, периодически вынуждавший меня вцепляться в руль так, что даже костяшки пальцев белели.
Мы как-то умудрились без аварий добраться до относительно спокойного участка дороги в Лос-Болканес, а потом долго тащились до выезда на Асеведа-рут, 6. Шестое шоссе вывело нас к северу, из Сан-Анжело в Сан-Габриэль-Маунтинс. К тому времени я уже понял, что мы направляемся в Аркуцию, но обгонов не предпринимал и продолжал следовать за их машиной. Хьюб Гилплэйн держал клуб в Голливуде – ради тамошней публики, щедрой на хорошие чаевые. Вдобавок к повышающим настроение «спайсам» там еще имелись швейцары в смокингах, фонтан посреди танцпола, отличное меню и чудесный джазовый оркестр. Сфоткаться на фоне такого интерьера считалось престижным. Но, если вы хотели провести время по-настоящему хорошо, то вы ехали в «Морковку» – казино в Аркуции, неподалеку от ипподрома в Санта-Тереза. Оба места одинаково хорошо подходили тем, кто может себе позволить прокутить немного денег.
Розенкранц все ехал и ехал, и я не отставал от него. В горах было заметно прохладнее. Дорога то ныряла, то выныривала, повторяя все изгибы ландшафта. Пригородные застройки сменялись домами солиднее, окруженными с обеих сторон дороги обширными земельными угодьями. Здесь даже встречались коровьи стада и сады, скорее всего яблоневые, так как почва была не для цитрусовых, и на лужайках за оградами паслись какие-то животные. Я старался держаться от машины Розенкранца на расстоянии полумили, хотя предпринимал это только для видимости, так как уже понял, что они засекли меня. Просто притворялся, что тоже еду по этой дороге и все.
После нескольких пустынных миль шоссейка обогнула скалистый выступ, за которым показались разбросанные внизу по долине огни. Это были дома респектабельных граждан Аркуции, поначалу выступавших против легализации лошадиных скачек, но потом поддержавших Гилплэйна, когда ипподром был уже построен. И то правда – если уж ты впустил немного греха в свою жизнь, то почему бы немножко не увеличить количество этого греха? Дорожные знаки на обочине стали предлагать нам снизить скорость, и вскоре вдоль дороги замелькали бунгало с усыпанными гравием дорожками и аккуратными лужайками. Быстро проскочив центр, мы устремлялись к богатым жилым окраинам. Дома здесь были солиднее, настоящие особняки, окруженные лесом. А потом «бьюик» нырнул на какую-то неприметную боковую дорожку, выезд на которую был почти неразличим в ночной лесной тьме и напоминал вход в черную пещеру из сказок братьев Гримм.
Я тоже нырнул в эту черную темень. Дорогу впереди освещал только свет моих фар, и я не отрывал глаз от красных подфарников Розенкранца. Клочья тумана окутывали дорогу, и казалось, будто лес наступает со всех сторон. Потом, ослепив меня фарами, мимо, не замедляя скорости, пронесся встречный автомобиль – ему-то, наверное, светили оставшиеся у меня за спиной огни города.
Замедлив скорость, «бьюик» свернул на другую проселочную дорогу. Здесь ощущение оторванности от мира хоть как-то скрадывали пробивавшиеся сквозь лес огни города. Здесь чувствовалась близость цивилизации. Конечно, для богатеньких клиентов в этой оторванности имелась своя прелесть, здесь они, наверное, должны были чувствовать себя какими-то особенными людьми. Даже вход, возможно, был по какому-то тайному паролю. И слова значили что-то другое, чем то, что обычно, – такие слова, как «чай» и «лошадь», например. И полицию это наверняка тоже устраивало. И у меня было предчувствие, что меня здесь встретят без особой любви.
Вскоре показалась усыпанная гравием площадка, на которой рядами было припарковано около тридцати машин. Я пристроился на первом же пустом месте, а «бьюик» подъехал к самому входу, и Розенкранц с Гилплэйном оставили свою машину швейцару, чтобы тот позаботился о ней. Я подождал, когда они скроются за дверью, и только тогда вышел из машины.
Клуб «Морковка» был изначально построен как гостевой загородный домик для нефтяного магната-нувориша, впоследствии потерявшего свое состояние и собственность. Гилплэйн купил домик по дешевке на аукционе. Это был двухэтажный дом с покатой крышей из некрашеной дранки и верандой во весь фасад, на которой стояли два кресла-качалки. Два окна по обе стороны двери, и еще три наверху, все наглухо зашторенные, отчего парковочная стоянка перед домом была погружена в кромешную тьму, если не считать узенькой полоски желтого света из открытой входной двери.
Парковщик, уже успевший пристроить «бьюик», снова стоял на своем месте у входа. А мне преградил путь темноволосый верзила в смокинге – постукав меня по кобуре, он сказал:
– Никакого оружия.
– Да это разве оружие? Я ношу его так, по привычке. Это все равно как бумажник.
Улыбнувшись, «смокинг» протянул мне руку.
– Давай его сюда, я за ним пригляжу.
– Ага, знаю я, как ты за ним приглядишь, – сказал я и отошел от двери.
Я пошел к своей машине, снял пиджак, отстегнул кобуру и засунул ее вместе с пистолетом под пассажирское сиденье. Когда я вернулся, ни швейцар, ни «смокинг» даже не глянули на меня, и я спокойно прошел внутрь.
Холл представлял собой просторное помещение размером с небольшой танцевальный зал, с открытыми поперечными балками на потолке и лестницей посередине, ведущей на второй этаж. Вдоль одной стены тянулась стойка бара красного дерева, ее зеркала отражали четыре ряда бутылок. Хоть продажа алкоголя и была теперь бизнесом вполне легальным, затертая и порядком обшарпанная стойка свидетельствовала о том, что она не скучала и во времена запрета. Медная окантовка стойки явно нуждалась в полировке. Правда, это никак не помешало примерно половине высоких табуретов разместить на себе мужчин в темных костюмах и женщин в коктейльных платьях, пытающихся услышать друг друга сквозь всеобщий шум.
