Во второй половине 70‑х гг. встречаем новую трактовку условий покупки крестьянской земли в Царстве Польском. Говорилось уже о переселении «всех лиц русского происхождения, без различия званий и состояний, но с тем, чтобы лица, не принадлежащие к числу крестьян, не имели права приобретать более одной усадьбы». Заинтересованность в привлечении «всех неоседлых пришельцев из коренных русских губерний» объяснялась стремлением уменьшить социальную напряженность в центральной части страны, обеспечить приток в западные земли большего количества поселенцев и сохранить соотношение мелкого и крупного землевладения, отвечающее замыслу крестьянской реформы.
С 60‑х гг. среди жителей Царства Польского возникает стремление к приобретению земли за его пределами. Такой шанс представился в связи с обещанной правительством помощью пострадавшим от восстания. В Петербург потянулись немецкие колонисты, искавшие «возможности уйти из столь неблагодарной страны». О своем желании приобрести по льготным ценам имения в Западном крае заявили в прошениях на имя Н. А.Милютина несколько крестьянских комиссаров 57. Многие держатели майоратов ходатайствовали о замене их на земли в Империи, в том числе принадлежавшие полякам 58. Учитывая разницу в ценах на землю и в ее качестве, подобная операция сулила довольно значительные материальные выгоды, не говоря об устранении неудобств, связанных с тягостной миссией «форпоста». По политическим соображениям идея обмена находила поддержку как в публицистике, так и в правительственных кругах. «Всего бы лучше, — еще в 1856 г. писал М. П.Погодин, — удовлетворить польских помещиков западных губерний свободными землями в Царстве Польском». В последующие годы позиция историка становилась все более жесткой, но мысль о «мене» его не оставляла 59. Когда в апреле 1864 г. соответствующее представление сделал А. А.Зеленой, он нашел противника в лице Н. А.Милютина. Не останавливаясь перед явным преувеличением, главный архитектор крестьянских реформ утверждал, что русское майоратное землевладение всегда служило положительным примером для польских помещиков. В итоге Западный комитет не нашел «никаких уважительных оснований к уничтожению ныне в Царстве Польском тех слабых начатков русского элемента, которые уже туда внесены»60. В 1867 г. вопрос об обмене вновь возбудил Э. Т.Баранов. Последний увидел в инициативе владельцев майоратов «одно из верных средств для привлечения русских сельни–ков в Западный край, а вместе с тем и… возможность для лиц польского происхождения сбыть свои собственности в западных губерниях»61.
По сравнению с Царством Польским, цели правительства в Западном крае в 60‑е гг. были куда более масштабными, а их осуществление отличалось достаточной последовательностью. Планы майоратных пожалований для данного региона всерьез не обсуждались. Безусловным предпочтением здесь пользовалась льготная продажа земли в руки непольских покупателей. Законодательное обеспечение, ход и результаты этой акции хорошо изучены в литературе. Конфискованные имения, особенно в Юго — Западном крае, где восстание не получило большого размаха, не обеспечивали притока значительного числа новых землевладельцев. Основная роль отводилась экономическому и правовому давлению на помещиков–поляков, методы которого не прекращали совершенствоваться вплоть до самого конца XIX в. Рост в западных губерниях русского землевладения очень скоро обернулся подлинно всероссийским скандалом. «Как доказывает опыт продажи земских имений в Западном крае, — писал в 1870 г. В. М.Маркус, — [она] может иметь последствием привлечение… таких личностей, которые вместо пользы делу принесут оному положительный вред» 62.
По наблюдениям А. Цвикевича, М. Н.Муравьев и министр государственных имуществ А. А. Зеленой не придавали принципиального значения характеру русского землевладения, одинаково поощряя как мелкую, так и крупную собственность. А. А.Станкевич, однако, показал, что Муравьев определенно склонялся в пользу крупного землевладения, кстати, расходясь в этом с собственным сыном, ковенским губернатором, предлагавшим парцелляцию конфискованных имений. Преемник Муравьева–сына уже отдавал в 1867 г. предпочтение помещикам, заявляя, что усиление русского элемента «несколькими лицами русского происхождения принесет более пользы, чем образование… стольких же мелких, крестьянских поселений». Аналогичного мнения придерживались К. П.Кауфман и Э. Т.Баранов, которых не устраивало, что казенный земельный фонд Северо — Западного края расходуется в основном на создание мелких хозяйств 63. В 1868 г. А. Л.Потапов заявил, что «едва ли имеется в виду надлежащее число русских покупщиков из крестьянского сословия». Хотя еще год спустя Министерство финансов устранило одно из препятствий к переселению, разрешив списание казенных недоимок по прежнему месту проживания колонистов 64, активных поборников миграций крестьян на запад среди высшей бюрократии того времени не оказалось. «Недолог был медовый месяц переселенческого дела, — вспоминал житель Ковенской губернии А. Круковский. — Русские села в 500–600 чел. сохранились в числе четырех, пяти для всей губернии; и теперь они играют роль русских оазов среди остальных жалких единиц поселенчества». «Этнографическим атомизмом» назвал он результаты этого зашедшего в тупик предприятия 65.
Особое место в заботах властей занимали участки, предоставляемые отставным нижним чинам. Во всеподданнейшей записке от 14 мая 1864 г. М. Н.Муравьев указывал на необходимость «образовать колонии из отставных солдат, которых помещики оставляют без приюта, изгоняя из селений». Царя информировали об уже сделанных «в виде опыта» распоряжениях об устройстве ветеранов в Могилевской и Гродненской губерниях 66. К 1865 г. прошения о предоставлении земли в Северо — Западном крае подало «огромное число отставных воинских чинов», и Министерство государственных имуществ озаботилось составлением специальных правил. В 1872 г. виленский генерал–губернатор рекомендовал Министерству внутренних дел впредь воздержаться от содействия этой категории поселенцев, поскольку среди них многие местные уроженцы «вполне усвоили польскую национальность». Еще одной причиной, которая давала повод возражать против отвода земли отставным нижним чинам, была чуждость им сельскохозяйственных занятий. Со своей стороны, министр не усматривал особой опасности в обзаведении отставников хозяйствами, ссылаясь на то, что земельная собственность этого рода не подпадает под действие ограничительного законодательства, регламентирующего приобретение недвижимости в Западном крае 67.
В 1865–1866 гг. на фоне колебаний в рядах высшей бюрократии в печати развернулась дискуссия о социальном обличье русской колонизации этого региона. «Вестник Западной России» К. А. Говорского доказывал, что, с точки зрения перспектив обрусения края, предпочтительнее опереться на мелкое землевладение, за которым после реформы будущее. Только в этом случае русские могут рассчитывать на симпатии местного крестьянства, окажутся маловосприимчивыми к польскому влиянию и крепко свяжут себя с хозяйством. При ближайшем знакомстве с позицией «Вестника» выясняется, что, агитируя за мелкую собственность и даже «мужичка» как основу колонизационной политики, виленский официоз вовсе не имел в виду крестьянского хозяйства. Развитие русского землевладения Говорский связывал с купечеством и, в особенности, чиновничеством, как служащим, так и отставным.
Столичные оппоненты «Вестника» делали упор на то, что противовесом крупному польскому землевладению, определяющему «народный» характер Западного края, может стать только крупное русское землевладение. Говорского обвиняли в пропаганде радикальных взглядов, подобно тому как в Учредительном комитете Царства Польского критиковал своих коллег–крестьянофилов
А. И.Кошелев. Но, апеллируя к социальным устоям самодержавия, Кошелев брал под свою защиту польских помещиков, а применительно к западным губерниям спор шел о лучшем носителе русского начала 68. В петербургской прессе звучал голос и сторонников мелкой собственности. «При сравнении между собою двух мер: поддержки крупного русского землевладения и развития переселения крестьянского сословия, по нашему мнению, — писал «Голос» И. С.Аксакова, — перевес будет на стороне последней»69.
Вопрос о характере колонизации Западного края послужил причиной острого столкновения внутри радикального лагеря русской эмиграции. «Колокол» выступил против привлечения новых помещиков. «Где и когда, — вопрошала газета, — русская шляхта — помещичество было спасителем какой–нибудь местности, руководителем ее развития?… Русский прогресс шел не по воле помещичества, а вопреки ей, через людей, которые становились бессословны». Руководствуясь интересами крестьянского социализма, издатели «Колокола» делали ставку на создание «новых многоземельных общин», хотя вовсе не были уверены, что поддержка таковых придется «по вкусу демократической империи». Согласно прогнозу газеты, «малоземельное население, которому… легче идти на восток — пошло бы на восток; а которое больше соединено с Западным краем железными дорогами — пошло бы на запад». В качестве вероятных поставщиков переселенцев назывались Орловская и Курская губернии, а размер душевого надела определялся в 3 десятины. Западные губернии характеризовались как многоземельные, с избытком удовлетворяющие потребности своих обитателей. Позиция «Колокола» встретила резкую критику А. А.Серно — Соловьевича, напомнившего об антипольской направленности колонизационного предприятия. «Русская шляхта, особенно та, которая пойдет скупать польские имения, неминуемо потонет в польском элементе, — предрекал он. — Ну, а вот если русское правительство схватится за проект «Колокола» и наводнит Польшу русскими крестьянами…, тогда действительно настанет Finis Poloniae». Как следует из приведенного отрывка, Западный край для Серно — Соловьевича также являлся Польшей 70.
