У меня кружится голова от количества информации, брошенной в мою сторону за один раз.
Ксан сын папы.
Я дочь Льюиса.
Но мы поменялись отцами. У меня от этого болит голова.
— Тогда чей сын Кир? — он улыбается.
— Мой и Джанин.
Ох, хорошо.
— Я знаю, что это слишком, Ангел, и мне жаль, что тебе пришлось узнать это таким образом, но я не хочу, чтобы ты убивала свое счастье из-за ошибок взрослых. — он похлопывает меня по руке. — Ты живешь в настоящем, хорошо?
Я тоже взрослая и уже совершила много ошибок.
А больше всего пряталась и позволяла туману поглотить меня целиком.
— Итак... — я сглатываю, вопрос жжет мне горло. — Так это значит, что Ксандер не мой брат?
— Все правильно.
Я улыбаюсь и обнимаю папу так, как собиралась.
— Я так сильно люблю тебя, папа.
Ксандер мне не брат.
Совсем нет.
Глава 28
Ксандер
— Я здесь, если ты хочешь поговорить.
Я смотрю на дверь своей комнаты после того, как папа уходит. Возможно, мне понадобится какой-нибудь алкоголь для ушей, потому что я думаю, что всемогущий Льюис Найт только что предложил помощь.
Это уже чертовски странно, что он не сказал мне собраться с мыслями, но зайти так далеко, чтобы быть настоящим родителем?
Кто знал, что это понятие существует в его словаре?
Хотя отец последнее, о чем я думаю. После нашего решения — или, скорее, его — единственное, чего я продолжаю жаждать, это взглянуть на нее, хотя бы мельком.
Я могу быть чертовски эгоистичным и просить прикосновения, но это стало бы пыткой в долгосрочной перспективе, а я и так достаточно помучился за эти годы.
Очевидно, этого недостаточно, ублюдок, потому что ты все еще думаешь об этом.
Заткнись, мозг.
Я стою перед своим балконом, в середине последнего сеанса шпионажа. Однако в доме Рид темно и тихо, а это значит, что они, вероятно, спят.
Мои друзья ушли раньше, и Ронан позаботился о том, чтобы помахать мне оттуда, убедившись, что я его вижу.
Идиот.
С другой стороны, она улыбалась и казалась счастливой, учитывая, как блестели ее глаза и не опускались плечи.
Я имел в виду то, что сказал в больнице, она сильная и переживет это. Она будет стоять прямо и обнимать свои шрамы, растяжки и все, что между ними. У Ким непреклонный дух, и хотя он сломался, теперь, когда Кэлвин и Эльза в курсе, это можно исправить.
На это уйдёт время, но с ней все будет в порядке.
Но не со мной.
Я тот, кто не спит каждую ночь, думая о ней, а потом проклинает себя за мысли о ней.
Это будет бесконечный порочный круг, и у меня не будет ни сил, ни воли остановить его.
Может, мне стоит пойти признаться или что-то в этом роде. Или мой грех слишком велик для этого? Я не хочу, чтобы священник топил меня в святой воде или гонялся за мной с битой.
Есть еще одно простое решение, которое прячется в моем ящике в виде бутылки. Отец убрал все спиртное из дома и велел Ахмеду раздать их. Но у меня всегда где-нибудь припрятана бутылка.
Если я собираюсь быть трезвым, то с таким же успехом могу выйти с криком «Ура». Быть трезвым несколько дней отстой. Зуд похож на позыв, поглощающий изнутри. Он не оставит меня, пока этот ожог не защекочет мне горло.
Дверь открывается, и я вздыхаю. Конечно, отец вернулся бы, портя мне веселье. Я понимаю внезапный удар по родительству, но нам нужно отдохнуть друг от друга.
Мне нужно отдохнуть от ненависти к своему отцу, потому что он ее отец.
Мне нужно отдохнуть от мыслей о том, что он разрушил мою жизнь.
Мне нужно отдохнуть от него.
— Меня не интересуют разговоры, отец. Оставь меня, блядь, в покое.
Я ожидаю, что он сделает мне выговор за это своим строгим политическим голосом, но ответа не следует.
Может, на этот раз он понял.
Маленькие руки обхватывают меня сзади за талию.
— Я больше не оставлю тебя одного.
Что за...? Я сейчас напился без алкоголя?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Либо это, либо я схожу с ума, потому что ничто не объясняет мягкие руки, лежащие на моем животе, или голос, который должен посещать меня только во сне.
И мой ад, как только я умру.
Потому что я не сомневаюсь, что отправлюсь прямо туда. Сожалею ли я об этом? Для нее да. Для меня нет.
Я вроде как примирился со своими демонами после долгих лет борьбы, и они против идеи святой воды.
Мои демоны выплескиваются наружу, вторгаются в пространство и шепчут те мысли, которые, хотя и греховны, кажутся такими чертовски правильными.
В последний раз.
Одно последнее прикосновение.
Последний рывок в безумие.
Что ты можешь потерять?
Это могут быть демоны или мой сумасшедший разум, но я остаюсь неподвижным, впитывая ее тепло, которое проникает в меня и наполняет странным чувством комфорта.
Только когда она крепче обнимает меня за талию, я понимаю, что это не из-за алкоголя или сна, как в тот раз.
Ким здесь, и она обнимает меня.
Я хватаю ее за руку и пытаюсь вырваться. Хотя часть меня хочет, чтобы она осталась тут навсегда, это только наполнит ее сожалениями позже.
Минутная слабость будет управлять ее жизнью, и прежде чем она осознает это, все ее поступки съедят ее душу, как рак.
Вот что я чувствовал после поцелуя и орального секса. Я испытывал такую сильную вину перед ней, что в моей груди образовалась дыра, и пришлось заполнить ее бутылками с алкоголем.
Предупреждение о спойлере, это никогда не срабатывало.
Она не отпускает меня, ее хватка становится жесткой и неподатливой, в то время как ее грудь прижимается к моей спине.
Трахните меня.
— Отпусти меня, Ким.
Мой голос хриплый, неправильный.
Она качает головой, уткнувшись в мою футболку.
— Отпусти меня нахуй, — огрызаюсь я ради нее, а не ради себя.
Она должна держаться, блядь, подальше от меня, потому что я так близок к разрушению наших жизней.
Когда она не подчиняется, я хватаю ее за руки и отталкиваю. Она со вздохом отпускает, но не уходит.
Мы оба тяжело дышим, стоя друг напротив друга. Она, потому что, наверное, бежала по лестнице — как в детстве, когда была взволнована. Я, из-за всех этих черных мыслей, кружащихся в моей голове. Мысли о том, чтобы снова обнять ее, поцеловать и быть грешным ублюдком, достойным ада и всех его друзей.
— Почему ты здесь? — я говорю своим жестоким тоном, которым всегда отталкивает ее.
Вот как я притворяюсь, что ее присутствие не меняет мой мир и не позволяет ему вернуться к нормальному равновесию.
— Из-за тебя. — она улыбается, ее глаза сверкают, словно она читает одну из своих книг.
— Ты что, не слышала ни слова из того, что я сказал в больнице? Ты моя сестра, Ким.
Чем больше я произношу это слово, тем сильнее вонзаюсь в лезвие, которое было семь лет назад. Оно становится ржавым, и чертовски причиняющим боль, когда его выворачивают.
Она вздергивает подбородок.
— Нет.
— То, что ты хочешь, чтобы так было, еще не значит, что это правда. Ты больше не ребенок. Повзрослей.
— Пошел ты, ладно?
Это невозможно. Или, возможно, если она сейчас же не уберется отсюда к чертовой матери.
— Не знал, что у тебя фетиш на инцест, Ким. — я ухмыляюсь.
— Очевидно, у тебя тоже. Ты всегда думал об этом, не так ли, Ксан?
Моя челюсть сжимается, но я продолжаю молчать.
— Я не осуждаю тебя, — вздыхает она. — Я, вероятно, была такой же.
— Ну, я осуждаю тебя, так что убирайся отсюда к чертовой матери.
— Значит, ты можешь уйти и никогда не возвращаться? — она смотрит на меня своими огромными, пронзающими внутренности глазами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Эти глаза станут причиной моего свободного падения в ад. Я вижу это, чувствую это, почти могу, блядь, попробовать на вкус.
