Я соскальзываю с небольшого обрыва на берег реки. Может, она ушла попить.
Ким, должно быть, волнуется. Она всегда ведет себя странно, когда Луна исчезает, говорит такие вещи, как, может быть, ее сбила машина и она умерла.
Луна даже не выходит на дорогу.
Она слишком ленива для этого. В Ким много странных вещей, таких как то, как она улыбается, как ест и как смеется.
Я говорю «странных вещей», но Коул настаивает, что это потому, что я хочу ее поцеловать. Он ошибается, я не хочу ее поцеловать.
Ладно, возможно, и хочу, но мне не хочется, чтобы она меня возненавидела, поэтому я поцеловал ее только один раз.
Она улыбнулась, хотя ее глаза сверкали, так что, может быть, она не ненавидит меня?
Коул говорит, что я должен сделать это еще несколько раз, чтобы узнать, и это я планирую.
Я ищу под кустами серебристо полосатую кошку, но Луны нигде нет. Становится темно, и это напоминает мне о том времени, когда Коула, Эйдена и меня забрали.
Было темно и холодно, и я продолжал слышать голоса, говорившие приглушенно, но никто не давал мне еды.
Я помню, как думал о папа, Эйдене и Коуле и о том, все ли с ними в порядке.
После того, как меня выбросили из фургона в такой же лес, как этот, я не плакал и не звал на помощь. Я не смог бы, даже если бы захотел. Возможно, это было потому, что папа говорил никогда не плакать и думать о решении вместо того, чтобы зацикливаться на проблеме.
Но я помнил, что у меня одна цель: я должен вернуться домой к Ким.
Она ненавидит проводить время со своей мамой, а я пообещал никогда не оставлять ее одну. Я планировал сдержать это обещание, точно так же, как она сдержала свое никогда не покидать меня.
И именно так я вернулся домой.
Я боролся с холодом и голодом и продолжал идти, пока не нашел полицейский участок.
С тех пор мы с Ким сблизились еще больше. Она единственная, кому я рассказал о похищении и о том, как было холодно. Она первый человек, который приходит мне на ум, когда я просыпаюсь утром, и последняя мысль в моей голове, когда я ложусь спать.
Эйден и Коул смеялись надо мной, говоря, что мной управляет девочка и что я должен носить ее юбку. Я ударил Эйдена и пнул этого придурка Коула в подбородок.
Он сказал, что она вырастет и ей станет все равно на меня, потому что именно так поступают девочки. Они меняют свое мнение.
Вот почему я держусь от нее на расстоянии не потому, что она мне больше безразлична, как она сказала, а потому, что я не хочу, чтобы она со временем возненавидела меня.
Не знаю, что бы я сделал, если бы она меня возненавидела. Это было бы хуже, чем потерять маму. По крайней мере, тогда она была со мной. Если я лишусь и ее, у меня никого не останется.
— Абсолютно нет!
Я останавливаюсь, услышав очень знакомый голос. Джанин, мать Ким. Что она здесь делает?
Крадясь за деревом, я заглядываю сквозь ветви и вижу, что она стоит перед своей белой машиной, скрестив руки на груди. На ней огромные солнцезащитные очки, закрывающие половину лица, а на голове шарф, но я знаю, что это она, по голосу, машине и блестящим каштановым волосам.
Ким всегда завидует этому, желая, чтобы ее волосы были, как у ее мамы, тело, как у ее мамы, и все, как у ее мамы.
Если бы только она знала, что она красивее своей мамы.
— Я хочу свою дочь, Джанин. Ты явно плохо с ней справляешься.
Мои ногти впиваются в багажник, когда в поле зрения появляется человек, с которым она разговаривает.
Папа.
Он стоит перед своим Мерседесом в охотничьей шляпе.
Его слова медленно просачиваются в мой мозг. Дочь. Он сказал: дочь.
— Трахаясь с кем-то, ты не становишься отцом, Льюис. — она откидывает волосы назад. — Я носила Кимберли в своей утробе девять месяцев.
— Это также не делает тебя матерью. — он смотрит на нее сверху вниз.
— Ты должен был бороться за нее, как только она родилась. Но нет, тебе нужно было беспокоиться о другой суке. О твоем доме и о твоей прелестной семье. Помнишь, что ты мне тогда сказал? — ее голос становится насмешливым, когда она подражает ему: — У меня уже есть сын, Джанин. Не действуй мне на нервы, Джанин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ну, я не думал, что ты будешь такой бесполезной матерью. На днях она плакала, потому что ты на нее накричала.
— Я могу воспитывать ее так, как мне нравится. Не лезь не в свое дело и позаботься о своем драгоценном сыне.
— Джанин, — бормочет он ее имя сквозь стиснутые зубы.
— У меня есть репутация, ясно? Я не могу просто объявить, что у меня родилась вне брачная дочь от интрижки с соседом и другом мужа. Ты хоть понимаешь, как это разрушит мою и Кэлвина карьеры? На самом деле, и твою тоже.
— Я не прошу тебя объявлять об этом, но, по крайней мере, сообщить ей об этом, чтобы я мог открыто относиться к ней, как к своей дочери. В любом случае, она уже проводит много времени с Ксандером.
— Ни за что. Этот сопляк начнет называть тебя отцом на публике, а я не могу этого допустить. — она указывает на него пальцем. — Соблюдай нашу сделку, или я расскажу Ксандеру правду. Как думаешь, что почувствует твой драгоценный сын, а?
— Не смей приближаться к нему.
— Тогда прекрати эту чушь.
— Я предупреждаю тебя. Обращайся с ней хорошо.
— Ох, прости. Ты пропустил ту часть, где говорится, что ты не можешь указывать мне, что делать? Даже Кэлвин не может, так почему ты должен?
— Я ее отец, черт возьми. Я не могу позволить тебе так с ней обращаться.
— Или что? Потребуешь опеки? Дай угадаю, ты не можешь, хах?
— Я не спущу с тебя глаз. — он направляется к своей машине.
— Ты же знаешь, я люблю внимание.
— Гори в аду, Джанин.
— Увидимся там, Льюис. — она машет ему с ядовитой улыбкой, прежде чем распахнуть дверцу машины и скользнуть внутрь.
Они уезжают в противоположные стороны, оставляя за собой пыль.
И меня.
Я стою, не веря тому, что только что услышал. Лезвие пронзает мою грудь, и хотя я не могу этого видеть, я чувствую. Это глубоко и больно. Так, так больно.
Мои ноги дрожат, и я падаю, не в силах больше стоять.
Я смотрю на дорогу, по которой они только что уехали, будто могу вернуть их и спросить о том, что они рассказали.
Дочь.
Отец Ким не дядя Кэлвин, а мой папа. Это значит, что она моя сестра.
Моя. Сестра.
Я всегда говорил Кимберли, что хочу братика, как Кириан, и она сказала, что он может быть нашим.
Тогда я был так счастлив, что у меня появился братик или сестричка, но теперь после того, как я узнал, что она моя настоящая сестра, хочется плакать.
Она не может быть моей сестрой. Если это так, то значит, что я больше не могу ее целовать.
Это значит, что я должен вести себя с ней так же, как с Кирианом.
Я ненавижу это.
Я ненавижу папу и Джанин.
И теперь я должен ненавидеть Ким.
Глава 25
Кимберли
Настоящее
У меня отвисает челюсть. Я не смогла бы закрыть ее, даже если бы попыталась.
Все то время, пока Ксандер рассказывал мне свою версию того дня семь лет назад, он не взглянул на меня.
Ни разу.
Но он единственный, на кого я могу смотреть. Я чувствую, что, если я не буду использовать его в качестве визуального якоря, у меня произойдёт что-то вроде срыва.
Рана на моем запястье зудит, покалывает и чешется от прикосновения. Я сжимаю ее другой рукой, не желая ощущать эту потребность в боли.
Если я выпущу ее на волю, она просто сожрет меня заживо.
— После этого, — говорит он спокойным голосом, которым он пользовался с тех пор, как зашёл сюда. — Мне пришлось держаться подальше, потому что я не доверял себе рядом с тобой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
У меня покалывает в носу, но я все равно спрашиваю.
— Не доверял себе рядом со мной? Это как?
