Его океанские глаза встречаются с моими. Они темные, пустынные, словно он на дне.
— Ты моя сестра, Ким, — говорит он резко, будто пытается вбить эту информацию мне в голову.
Он пытается донести этот факт до всех.
И он должен это сделать.
Потому что, даже, слыша эти слова, я не могу в них поверить.
Нет — я не хочу им верить.
Ксандео не может быть моим братом. Он просто не может.
— Возможно, ты ослышался, — говорю я. — Возможно, они и не...
— Я опять подслушал их несколько лет спустя. Отец всегда ругал Джанин за то, как она с тобой вела себя. Он сделал своей работой угрожать ей за то, что она не заботилась о его дочери, о тебе. — он проводит рукой по волосам. — Ты никогда не замечала, как он на тебя смотрит?
— Я-я думала, что это из-за Кира и что, возможно, он отец Кира.
Боже. Я даже не хотела думать об этом варианте, но теперь все намного хуже.
Ксандер мой брат, сводный брат, но он все равно считается кровным братом.
Я целовала своего брата.
У меня был оральный секс с моим братом.
Я мечтала о своем брате всю свою жизнь. О, Боже.
О, Боже. Черт. Возьми.
Кажется, меня сейчас вырвет.
— Эй. — он наклоняется, протягивая руку к моему лицу.
Я уклоняюсь от него, мое сердце бьется так громко, что боюсь, что оно вот-вот остановится.
— Не прикасайся ко мне.
— Не буду, ты права. — он снова садится, его плечи сгорблены.
Побежденные.
Он выглядит, как рыцарь после проигранной битвы, его доспехи разбиты, а лицо в синяках.
Я никогда никого не ненавидела так сильно, как ненавижу его сейчас.
— Почему ты рассказал мне? — мой голос повышается. — Почему ты не забрал это с собой в могилу?
Он мог бы просто отвергнуть меня, как всегда, и я бы двинулась дальше. В конце концов. Теперь я всегда буду думать о нем как о своем брате.
И это настоящая пытка.
Худшее, блядь, мучение, которое он мог мне причинить.
— Потому что ты сделала это, — он показывает на мое забинтованное запястье. — Я не могу смотреть, как ты убиваешь себя из-за меня, Ким. Я не могу смотреть, как ты причиняешь боль.
— Ты прекрасно справлялся с этим все эти годы. Почему именно сейчас? Почему решил, что тебе не все равно сейчас?
— Мне всегда было не все равно. Каждый раз, когда я отталкивал тебя, я резал себя все глубже. Чем больше я притворялся, что тебя не существует, тем сильнее я тебя замечал. Не было дня, когда бы я не думал о тебе или не наблюдал за тобой. И это неправильно, Ким. Это совсем не правильно, черт возьми.
— Потому что мы брат и сестра?
Он качает головой. Если бы боль можно было попробовать на вкус, я бы сгорела в кислоте от того, как меняется выражение его лица.
— Потому что я никогда не думал о тебе, как о родственнике. Потому что я хочу тебя, как девушку и потому что я рассматриваю ад как постоянного жителя, пока могу быть с тобой. Потому что я испытываю ревность и чертовски схожу с ума всякий раз, когда кто-то приближается к тебе. Потому что я хочу стать твоим первым и последним и, блядь, всем. — он тяжело дышит к тому времени, как заканчивает, словно ему потребовалась вся энергия, чтобы произнести эти слова. Затем он вздыхает. — Но, как я уже сказал, это неправильно, не для тебя.
Мой подбородок трясется так сильно, что болит челюсть. Услышать эти признания из его уст все равно что оказаться в темном темном туннеле, из которого нет выхода.
В моем сердце странная боль, что-то совсем другое, чем туман и депрессия. Она глубже и страшнее, и все, чего я хочу, это отпустить.
Но куда?
Кому?
— Отец упоминал о реабилитации и о какой-то школе на севере, — говорит он. Я не могла бы говорить, даже если бы захотела, поэтому смотрю на него широко раскрытыми глазами. — Я уезжаю, Ким. — он улыбается, и хотя на его щеках появляются ямочки, это самая грустная, самая вымученная улыбка, которую я когда-либо видела на его лице. — Так будет лучше для всех нас.
Мой глоток громко звучит в тишине, но я ничего не говорю.
Я не могу.
— Ты сильная, так что не верь в обратное. Тебя любят, поэтому не позволяй суке Джанин говорить тебе что-то другое, и не стесняйся полагаться на Кэлвина, Эльзу и Кириана. Не стесняйся обращаться за помощью, когда ты в ней нуждаешься. Они заботятся о тебе больше, чем ты думаешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Нет.
— Вместо того, чтобы танцевать в одиночку, танцуй с другими. Вместо того чтобы жить в одиночку, полагайся на других. Вместо того, чтобы избавляться от боли, говори о ней.
Нет.
— Живи достойно.
Нет!
Я хочу закричать, но не могу вымолвить ни слова.
Он твердыми шагами направляется к двери. Мое сердце плачет, когда его спина остается единственным зрелищем. Его узкая, широкая спина, которую я, вероятно, никогда больше не увижу.
Не оборачиваясь, он говорит:
— Ты всегда будешь моей Грин.
И с этими словами он выходит за дверь, оставляя за собой кровавые следы.
Глава 26
Кимберли
Два дня спустя психиатрическое отделение решает, что мне можно поехать домой.
Обратный путь похож на путешествие в ад в один конец. Когда я выхожу из папиной машины, я стою на месте в течение долгих секунд, глядя на особняк Найтов.
Часть меня жаждет еще одного взгляда. Мне даже не нужно с ним разговаривать, все, что мне нужно, это увидеть его.
Мы можем просто наблюдать друг за другом издалека, как делали все эти годы.
Пока мы не пересекли черту. Или он. Я не знала, что мы кровные брат и сестра.
Если бы я знала, я бы... что? Что именно я бы сделала?
Боже, это сводит с ума.
Папа провожает меня внутрь, обнимая за плечи. Я, как зомби, следую за ним.
— Добро пожаловать домой!
Конфетти взлетает в воздух, когда я сосредотачиваюсь на улыбающихся лицах, ожидающих меня — Эльза, Ронан, Тил, Нокс, Коул, Эйден и даже Сильвер.
Какого черта Сильвер здесь делает?
Однако я не сосредотачиваюсь на ней, так как маленький человечек набрасывается на меня. Я присаживаюсь на корточки и крепко обнимаю Кириана, мое сердце громко колотится в груди.
— Кимми, я так по тебе скучал!
— Я тоже скучала по тебе, Обезьянка. Ты был хорошим мальчиком без меня?
— Всегда. — он ухмыляется, затем указывает на Мариан. — Я помогал Мари во всем.
Я одними губами благодарю ее, и она кивает, в ее глазах собирается влага.
Присев на корточки, я целую его в щеки сильнее, чем нужно.
— Это моя обезьянка.
Эльза обнимает меня следующей, ее глаза наполняются слезами. Она была со мной все это время и не винила меня за то, что я ей не сказала. Она сказала, что понимает, и это все, в чем я нуждаюсь.
Папа улыбается мне, указывая наверх. Я киваю в ответ, зная, что ему нужно освежиться и переодеться. Он не отходил от меня во время всех анализов и встреч с врачами. Мы уже договорились о плане терапии, и он сказал, что будет рядом на каждом шагу.
И все же, даже при поддержке отца, ничто не может избавиться от комка, застрявшего у меня в горле с той ночи.
Он душит и медленно лишает жизни.
Мамы нет рядом, и я не удивлена. Папа сказал, что велел ей не выходить из студии — не то, чтобы она выходила.
— Посмотри на себя, вся такая румяная. — Нокс хватает меня за плечо в боковом объятии. — Могу я пригласить тебя на этот танец?
Ронан скользит по другую сторону от меня, свирепо глядя на него.
— Эй, руки прочь, ублюдок. Кимми моя девушка.
— Словно ты когда-нибудь обзаведёшься девушкой. — Нокс отстреливается.
— Да. И это Кимми.
Тил усмехается.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— У тебя какие-то проблемы,ma belle — красавица? — Ронан улыбается ей.
Она отталкивает их обоих с удивительной силой, учитывая ее размеры по сравнению с парнями.
— Вы ее душите. Оставьте ее в покое.
