лица, но ее окрикнул проводник. Собака прошлась по кабинету, заглянула под стол. С независимым видом обнюхала углы и улеглась у дверей.
Проводник докладывал:
— От пустой дачи мы прошли метров триста. Вышли на пустырь. Там когда-то была мусорная свалка.
— Понятно. Поэтому это место отдыхающие обходят, — сказал Афанасьев.
— Знаю я тот пустырь, — вмешался Михаил Трофимович. — Дачники там песок берут.
— Вот-вот. В одной старой яме Ладушка и отыскала все. Яма метра полтора, а в стенке углубление. Все лежит вроде как в норе. Я пощупал: сумки, магнитофон, еще что-то. Сверху песком завалено. Любопытных не было, думаю, мы не наследили. Придут они за вещами, обязательно придут, — уверенно закончил проводник.
— Если не заметили вас, то придут, — вздохнул Михаил Трофимович, — а если видели, как вы там с собакой шныряли, то не дождетесь.
— У тебя, Михаил Трофимович, прибор ночного видения найдется?
— Есть два. У дежурного.
Михаил Трофимович подошел к шкафу, вытащил две маленькие рации.
— Возьми и это. Отдай своим сыщикам. В засаде незаменимы.
...Афанасьев подъехал к продовольственному магазину, купил кое-какую еду и направился к дому адмирала. Зинаида Христофоровна сообщила, что муж забрал удочки и ушел.
Майор оставил «Жигули» возле дачи, завернул в куртку продукты, рации, снял рубашку, повесил на шею фотоаппарат и не торопясь отправился к реке. Он сразу заметил на берегу адмирала, колдовавшего над удочками. Возле него в целлофановом пакете, наполненном водой, плавали два ерша и окунишка.
— Невелик улов, — усмехнулся майор.
— Да, не клюет, — пожаловался моряк, — я сюда каждый день по ведру подкормки бросаю и, представьте себе, на уху набираю. А сегодня будто кто сглазил. К непогоде, что ли? — Он осмотрел горизонт. — Парит здорово. Ну ничего, может, рыбка покрупнее клюнет. Вон там, возле кустов, расположился ваш молодой человек, а второй пошел проводить одну компанию. Да вон он возвращается.
Ильин, выглядевший беззаботным отдыхающим в своих полосатых плавках, подошел с другой стороны. Афанасьев передал ему сверток с едой и рациями — одна ему, другая Звягину.
— А к вечеру, — сказал он, — возьмете у дежурного приборы ночного видения.
Афанасьев включил рацию для проверки и сразу же услышал:
— Саша! Саша! Это я, Миша! Прием.
Голос был явно искаженный, но Афанасьев узнал Михаила Трофимовича. Переключил тумблер на передачу:
— Миша, слышу хорошо. Что ты хотел?
— Виктор Иванович велел немедленно забрать все, что нашли. Понимаешь? Немедленно!
— Почему?
— Идет грозовой фронт. Обещают ливень. Испортится чужое добро, не расплатишься.
— А как же наши «друзья»?
— Дежурный сказал, что это потерпевших не касается. Им нужно все вернуть в полном порядке. А «друзья» — наша с тобой забота.
Адмирал, слышавший весь разговор, раскурил трубку и проворчал:
— Теперь ясно, почему клева нет. Вы тут сматывайте мои удочки, а я к себе. Погрузим вещи на садовую тачку, присыпем песком — и домой.
Едва вещи были привезены, хлынул ливень. Дождь лил сплошной стеной. Афанасьев, рассматривая магнитофон, представлял, как тайник наполняется желтой жижей, и радовался, что все успели забрать вовремя. Но засаду возле тайника он все-таки решил оставить. А сам поехал в отделение милиции.
Михаил Трофимович встретил его участливо:
— Найдутся твои грабители, не журись, куда денутся... Тут тебе Павлов звонил. Мальчишка тот еще не отыскался. Говорит, в адресном по Москве и области несколько тысяч Тюриных. Да может, он и не Тюрин вовсе?
— А не из той же он компании? Как думаешь?
— Не исключено. Возможно, в этом деле кто-нибудь и из моих подопечных замешан. Пустых дач сейчас в нашем Серебряном бору раз-два и обчелся, а они, видимо, знали эту. Я дал команду всех местных парней перепроверить, особенно тех, что у нас уже побывали.
— Ну, будь здоров, я поехал, — Афанасьев крепко пожал руку Михаилу Трофимовичу.
Приехав в отделение, майор направился к старшему инспектору Павлову. Афанасьев застал его за изучением каких-то книг. Тот настолько увлекся, что не заметил даже, как вошел начальник. Афанасьев знал, что Павлов любит и собирает книги, что у него обширная библиотека.
— Нашел время, Кузьмич, книжками любоваться. Что с мальчишкой?
Павлов бережно взял со стола книгу.
— Да ты только взгляни, Саша, это же просто невероятно. Уникальные издания. — Слово «уникальные» Павлов произнес по слогам и с каким-то особым почтением.
— Я у тебя про Тюрина спрашиваю, а ты мне книжками голову морочишь.
— Вот чудак, дослушай до конца. Эти самые книжки продал потерпевшему твой Тюрин. Ни в одну из поликлиник и больниц он не обращался и, видимо, по Киевской дороге не живет, надо сходить туда, на Суворовский бульвар, и поподробнее расспросить потерпевших об этом загадочном Тюрине.
— Не надо никуда ходить. Потерпевшие оба здесь, им вещи сейчас предъявят. Пойдем посмотрим и поговорим. Кстати, объясни, зачем ты взял у них эти книги?
— Очень просто. Книги настолько редкие, что их могут знать букинисты.
— Ну что же, может быть, в этом есть резон.
Потерпевшие рассыпались в благодарностях. Маленькая женщина торопливо осматривала вещи, с опаской взглядывая на дверь. Афанасьев перехватил ее взгляд.
— Чего вы боитесь?
— Бандитов! Их сейчас приведут?
— К сожалению, их еще не поймали. Поймаем — обязательно покажем... Да вы не бойтесь. Здесь они все тихие, просто пай-мальчики. Ищешь чуть ли не громилу, а задержишь — смотреть не на что. И ростом поменьше, и голосок хлипкий. Скажите, Костя, где вы познакомились с Павлом Тюриным? — спросил Афанасьев у потерпевшего.
— А вы его нашли? Что с ним?
— Что с ним и где он, нам пока не известно, поэтому и прошу вас рассказать о нем...
— Перед Маем я получил стипендию и зашел в «Находку» — это букинистический магазин. Книги, смею вам доложить, моя страсть. Там в сквере постоянно толкутся люди с редкими книгами. Смотрю, в сторонке стоит парнишка лет пятнадцати, в руках книга, завернутая в газету. Я спросил, что у него. Он развернул. Я так и ахнул. «География», изданная в 1718 году, еще при жизни Петра Великого. Книга старая, но довольно хорошо сохранилась. Я спросил: сколько стоит? А он мнется: видимо, не знает сам, сколько просить. Наконец называет цену — семьдесят пять рублей. А у меня с собой и пятидесяти не наберется. Я предложил ему пойти ко
