во времени, параллельно которым на уровне формы начинает нарезаться нарратив, в очередной раз убеждая нас в том, что Берроуз всегда дублирует форму своего текста на уровне его содержания.
Сначала мы попадаем в знакомую точку берроузовской вселенной – нью-йоркскую ситуацию из «Джанки»: «Дыру я разрабатывал вместе с Матросом, и дела наши шли неплохо – в среднем пятнадцать монет за ночь, прикарманивали дни, дурили рассвет, страна свободы сынов нам была нипочем, вот только вен у меня почти не осталось…»{419}, затем действие – опять же привычно – сдвигается к югу, однако уже этот пространственный сдвиг отмечен сильными историческими колебаниями: «Потом мы отправились на поиски своей машины, так ее и не нашли, нигде ни одной машины, только поезд один остался от старого вестерна… Где-то к северу от Монтеррея колея кончилась, и мы за жестянку грязи выменяли у китайца несколько лошадей…»{420} (старый вестерн, лошади, граница цивилизации). Далее повествование совершает еще более существенный временной скачок: «Когда мы добрались до Монтеррея, кругом уже были испанцы в доспехах, точно в историческом фильме, и снова нам посчастливилось прибыть как раз вовремя. На главной площади толпился народ, методом „часа пик“ мы пробились в первый ряд и увидели, что там собираются сжечь на костре какого-то типа…»{421} – и следующий скачок бросает героя во времена майя: «Едва выйдя на поле, я почувствовал на себе непосильный груз и – вот те на! – уже сажал вместе с ними кукурузу, и все, что я делал, все, о чем думал, было давно проделано и продумано, а там проходил тот цикл празднеств, во время которого жрецы наряжаются омарами и танцуют, щелкая клешнями, как кастаньетами, а кругом – сплошной маис, маис, маис…»{422} С помощью нарезок простое пространственное путешествие превращается в путешествие во времени.
Так как в самом нарративе не объясняется, с помощью чего и каким образом герои совершают все эти фантастические временные скачки, мы воспользуемся нарезочным ключом и, обратив внимание на то, что все временные сдвиги осуществляются через отсутствие связи между сюжетно-временными кусками, скажем: единственной машиной времени, которую действительно видно в тексте, являются нарезки. Герои «ММ» путешествуют во времени не потому, что сюжет предоставляет им такую возможность – скажем, благодаря какому-то аппарату, секретной разработке или магии, – но потому что сама форма текста, то есть нарезки, швыряет героев от одной эпохи к другой и так далее. Текст создает машину времени сам собой, потому что это нарезанный текст. Берроуз верен себе: его книги снова рассказывают о процессе собственного создания.
Тогда центральной главой «ММ» следует считать ту, где мотив путешествий во времени раскрывается наиболее полно. Это «Майяское дельце». Интересующая нас тема заявлена в самом начале: «Один русский ученый сказал: „Мы будем путешествовать не только в пространстве, но и во времени…“ Я только что вернулся из тысячелетнего временного путешествия и пришел рассказать вам о том, что видел… И о том, как осуществляются такие путешествия во времени… Операция эта требует точности… Она трудна… Она опасна… Это новый рубеж, и пускаться в такое путешествие стоит лишь искателям приключений… Но принадлежит оно всем, кто наделен мужеством и знает, с чего начать… оно принадлежит вам…»{423} (Нарезочная машина времени подчеркнуто демократична.)
Далее герой Берроуза рассказывает, как он совершил путешествие в цивилизацию майя и что там увидел. Его путешествие начинается не в засекреченной лаборатории, а в архиве, где герой изобретает собственную машину времени – читай, сам «роман» «ММ» – из «подшивки старых газет, смешивая сегодняшний день со вчерашним и перепечатывая смесь на машинке». Берроуз продолжает: «Так вот, когда я накладываю сегодняшнюю газету на вчерашнюю и располагаю фотографии так, чтобы получился фотомонтаж определенного временного отрезка, я буквально перемещаюсь вспять, к тому моменту, когда я читал вчерашнюю газету, то есть совершаю обратное временное путешествие во вчерашний день…»{424} Гипотеза подтверждается: машина времени – это нарезанный текст.
Долгое время герой «Майяского дельца» занимается нарезками в архиве. Он раскапывает информацию о майя и прежде всего об их календаре, который управлял не только всей их повседневной жизнью, но и их будущим, ибо календарь был расписан вперед до самого конца света, когда Бог зальет землю водой. (Конец света – еще один неразрывно связанный с темой времени инвариант «ММ»: «приближение конца света»{425}, «конец света, яркий и отчетливый»{426}, «автомобили приближаются к Концу Света»{427} и так далее). Именно с календарем была связана (внимание!) майяская система контроля: «Неограниченная власть жрецов, составлявших около двух процентов населения, зависела от степени их контроля над календарем»{428}. В одном из интервью Берроуз сравнивает календарь майя с современными СМИ{429}, предвосхищая тем самым избитую ныне тему постправды.
Тот, кто владеет календарным кодом, владеет всем. Контроль строится на системе символического кодирования времени. Освоив универсальный календарный код, жрецы майя смогли полностью контролировать всю полноту жизни своих подданных: «Я уже объяснял, что майяская система контроля зависит от календаря и кодексов, в которых содержатся знаки, символизирующие все мыслительные процессы и эмоциональные состояния, возможные у человеческих существ, живущих в столь жестких условиях… Это инструменты, с помощью которых они чередуют и контролируют мыслительные единицы», однако герою удается обнаружить, «что сами жрецы не вполне понимают, как работает эта система, и что в результате интенсивной подготовки и напряженных занятий я, несомненно, знаю о ней больше, чем они»{430}.
В конечном счете власть кода выходит за пределы частной воли тех, кто использует этот код в интересах собственной власти; символически-календарный контроль сложнее, чем полагают использующие его жрецы. «Техники, которые разрабатывали систему контроля, уже вымерли, и тогдашний жреческий род находился в положении человека, который знает, какие кнопки надо нажимать, чтобы привести машину в движение, но не имеет ни малейшего понятия ни о том, как починить машину, если она выйдет из строя, ни о том, как сконструировать другую машину, если эту уничтожат… Сумей я получить доступ к кодексам и смикшировать звуковую и образную дорожки, жрецы продолжали бы нажимать свои кнопки с непредсказуемыми результатами»{431}.
Герой, путешествующий по миру майя с помощью нарезок, обнаруживает, что с его cut-up позиции жреческая система контроля виднее и понятнее, чем с позиции самих жрецов. Позиция нарезочного наблюдателя выигрышнее позиции контроля. Узрев то, что он видит, он может перехватить инициативу и успешно противостоять системе контроля. Нарезки имеют несомненный потенциал сопротивления. «Получив в свое распоряжение звуковую и образную дорожки машины контроля, я уже мог ее разобрать»{432}; «Отрезать словесные линии… Отрезать музыкальные
