Мэлоун (встав со своего места, разглядывает ее с пытливостью, к которой примешивается невольное уважение). Удивительно вы, знаете ли, откровенная молодая леди.
Вайолет. Не понимаю, почему я должна жить в нищете только из-за того, что не могу принести вам выгоду. Вы просто хотите сделать Гектора несчастным.
Мэлоун. Ничего, он с этим справится. Любовные неудачи не то, что денежные, они даже на пользу идут человеку. Вам это, поди, и слушать противно, но я знаю, что говорю. Отца моего заморили голодом в Ирландии в черный восемьсот сорок седьмой год[170]. Может, слышали про такой?
Вайолет. Это когда был недород?
Мэлоун (с затаенным жаром). Какой там недород! Если страна завалена хлебом и даже вывозит его за границу, нечего толковать о недороде. А все-таки отец мой умер с голоду, и голод заставил мать с грудным ребенком на руках уехать в Америку. Английское владычество выжило меня и моих из Ирландии. Ну что ж, пусть Ирландия остается вам. Но мы теперь возвращаемся, чтобы купить Англию; и мы покупаем все, что в ней есть лучшего. Буржуазные достатки и буржуазные невестки меня не устраивают. Вот это откровенность за откровенность, а?
Вайолет (с ледяным спокойствием к его сентиментальности). Право, мистер Мэлоун, мне странно слышать такие романтические речи от здравомыслящего человека ваших лет. Что ж, вы думаете, английская знать станет по первому требованию продавать вам свои поместья?
Мэлоун. У меня имеются адреса двух древнейших родовых замков в Англии. Одному именитому владельцу не по средствам содержать все комнаты в чистоте, другой не в состоянии уплатить налог на наследство. Что вы на это скажете?
Вайолет. Конечно, это позорно; но вы отлично понимаете, что рано или поздно правительство прекратит все эти социалистические посягательства на собственность.
Мэлоун (ухмыляясь). Как по-вашему — успеет оно это сделать до того, как я куплю замок, или, верней сказать, аббатство? Они оба — аббатства.
Вайолет (нетерпеливо отмахиваясь от этой темы). Ах, мистер Мэлоун, давайте говорить по существу. Вы ведь сами знаете, что до сих пор мы с вами говорили не по существу.
Мэлоун. Я бы этого не сказал. Я говорю то, что думаю.
Вайолет. В таком случае вы не знаете Гектора так, как я его знаю. Он склонен к романтике и фантазиям — очевидно, это у него от вас, — и ему нужна такая жена, которая могла бы о нем заботиться. Без всяких фантазий, вы меня понимаете?
Мэлоун. Одним словом, похожая на вас.
Вайолет (спокойно). Именно. Но вы же не можете требовать, чтобы я взяла это на себя, не имея средств к тому, чтобы жить сообразно его положению.
Мэлоун (встревоженно). Погодите, погодите. Этак мы до чего ж договоримся? Я и не думал требовать, чтоб вы на себя брали что-нибудь в этом роде.
Вайолет. Конечно, мистер Мэлоун, если вы собираетесь сознательно искажать смысл моих слов, нам очень трудно будет сговориться.
Мэлоун (несколько смущенный). Я вовсе не хотел придираться к словам; это как-то само собой вышло, что мы свернули с прямой дорожки.
Стрэйкер с видом человека, который торопился изо всех сил, открывает боковую калитку и пропускает Гектора; тот вбегает в сад, задыхаясь от негодования, и сразу устремляется к отцу; но Вайолет, в крайней досаде вскочившая со стула, загораживает ему дорогу. Стрэйкер тем временем успел исчезнуть, — во всяком случае его уже не видно.
Вайолет. Ох, как некстати! Я вас прошу, Гектор: пожалуйста, ни слова. Уходите и дайте мне закончить разговор с вашим отцом.
Гектор (непреклонно). Нет, Вайолет! Я сейчас же, не сходя с места, должен выяснить все до конца. (Отстраняет ее, делает шаг вперед и останавливается лицом к лицу с Мэлоуном, у которого щеки постепенно багровеют, по мере того как закипает его ирландская кровь.) Отец! Вы сделали нечестный ход!
Мэлоун. То есть как это?
Гектор. Вы вскрыли письмо, адресованное мне. Вы себя выдали за меня и хитростью проникли к этой даме. Так порядочные люди не поступают.
Мэлоун (с угрозой). Эй, Гектор, думай о том, что говоришь. Думай хорошенько, слышишь?
Гектор. Я и так думаю. Я все время думаю. Я думаю о своей чести и о своем положении в английском обществе.
Мэлоун (горячо). Твое положение куплено моими деньгами. Ты об этом не забывай.
Гектор. Да, но вы же его и погубили, вскрыв это письмо. Письмо от дамы, англичанки, не вам адресованное, — личное письмо! интимное письмо! чужое письмо! — и мой отец вскрыл его! В Англии таких вещей не прощают. Чем скорее мы уедем домой, тем лучше. (Без слов обращается к небесам, как бы призывая их в свидетели позора и мук двух отверженных.)
Вайолет (одергивая его с инстинктивным отвращением к патетическим сценам). Перестаньте, Гектор. Совершенно естественно, что мистер Мэлоун распечатал письмо: ведь на конверте стояло его имя.
Мэлоун. Вот! Ни капли здравого смысла у тебя нет, Гектор. Благодарю вас, мисс Робинсон.
Гектор. И я тоже. Вы очень добры. Мой отец этих вещей не понимает.
Мэлоун (в ярости сжимая кулаки). Гектор!..
Гектор (с непоколебимым моральным убеждением). Можете сердиться сколько угодно. Чужое письмо, папа, есть чужое письмо; от этого не спрячешься.
Мэлоун (возвышая голос). Не смей отвечать мне, слышишь?
Вайолет. Тсс! Тише, ради бога. Сюда идут.
Отец и сын, вынужденные замолчать, молча обмениваются свирепыми взглядами; в боковую калитку входят Тэннер и Рэмсден, а за ними Октавиус и Энн.
Вайолет. Вы уже вернулись?
Тэннер. Альгамбра сегодня закрыта.
Вайолет. Какая досада.
Тэннер проходит дальше и оказывается между Гектором и пожилым незнакомцем, которые, по всей видимости, недалеки от того, чтобы вцепиться друг в друга. Он переводит глаза с одного на другого, ища объяснения. Они сумрачно избегают его взгляда, внутренне кипя от гнева.
Рэмсден. Вайолет, разве можно с головной болью выходить на солнцепек?
Тэннер. А вы, видно, тоже выздоровели Мэлоун?
Вайолет. Ах, что это я! Ведь здесь не все знакомы. Мистер Мэлоун, представьте же вашего отца.
Гектор (со стойкостью римлянина). Нет. Он больше не отец мне.
Мэлоун (возмущенно). Ах, вот как! Ты отказываешься от родного отца перед своими английскими друзьями!
Вайолет. Ради бога, только без сцен.
Энн и Октавиус, замешкавшиеся у калитки, обмениваются удивленными взглядами и потихоньку поднимаются к цветнику, откуда они могут, оставаясь в стороне, наслаждаться скандалом. Проходя мимо, Энн молча строит сочувственную гримасу Вайолет, которая стоит спиной к садовому столу и с бессильной досадой слушает, как ее супруг уносится в заоблачные выси этики без малейшей оглядки на миллионы старика.
Гектор. Мне очень жаль, мисс Робинсон, но это для меня вопрос принципа. Я — сын, и, смею сказать, довольно почтительный сын; но прежде всего я — Человек!!! И если папе угодно обращаться с моими письмами так, как будто они адресованы ему, и потом еще заявлять, что я не посмею жениться на вас, даже если вы удостоите и осчастливите меня согласием, — мне остается только одно: отвернуться и идти своей дорогой.
Тэннер. Жениться на Вайолет!
Рэмсден. Да в уме ли вы?
Тэннер. После того что мы вам сказали?
Гектор (забывшись). Мне все равно, что бы вы мне ни сказали.
Рэмсден (шокированный). Что вы, что вы, сэр! Это чудовищно! (Бросается назад к калитке, его расставленные локти дрожат от негодования.)
Тэннер. Еще один сумасшедший! Всех этих влюбленных нужно просто сажать под замок. (Махнув рукой на Гектора, направляется к цветнику; но Мэлоун, неожиданно усмотрев новый повод для обиды, бежит за ним и угрожающим тоном заставляет его остановиться.)
Мэлоун. Постойте, постойте. Вы что же, считаете, что Гектор недостаточно хорош для этой молодой леди?
Тэннер. Дорогой сэр, дело в том, что эта молодая леди уже замужем. Гектор знает, но упорствует в своем безумии. Уведите его домой и заприте.
Мэлоун (язвительно). Ах, значит это и есть хороший тон, который я нарушил своими грубыми, неотесанными манерами! Амуры с замужней женщиной! (Становится между Гектором и Вайолет и рычит чуть не в самое ухо Гектору.) Это ты у английских аристократов набрался таких замашек?
