луча света. Зарешеченное стекло было окрашено в какой-то темный цвет таким толстым слоем, что на миг показалось, это было сделано еще во время Второй мировой войны, когда светомаскировка была самой надежной защитой от немецких бомбардировщиков.
Я осторожно тронул решетку, и она качнулась, с намерением оторваться от стены. Собрав силы, я медленно потянул ее на себя. Послышался шелест осыпаемой штукатурки, и пришлось остановиться, чтобы звук не выдал нас раньше времени – из рыхлой стены вполне мог вывалиться какой-нибудь здоровый кусок и тогда…
Катя оказалась рядом так неожиданно, что я не успел додумать свою мысль. Ни слова не говоря, она ухватилась за решетку, и мы вдвоем потянули это чудо человеческой мысли. Вновь послышались голоса, а следом раздался сильный удар в дверь.
– Ломай! – крикнул кто-то.
Я не разобрал, кто именно, но это было уже неважно. После очередного сильного удара мы резко дернули решетку на себя, и она оказалась вынутой из стены. Раздался еще один удар, и что-то затрещало за нами.
– Да ломай же! – Я узнал – это был голос Мурейко.
Снова послышался сильный удар. Дверь еще держалась, но сколько ударов оставалось нам жить? Один, два?! Я опустил решетку на пол и, найдя на оконной раме ручку, повернул ее, в тайной надежде, что окно не прилипло за годы простоя. Увы. Оно даже не шелохнулось. Какая-то почти героическая мысль посетила меня, и я, наклонившись к девушке, прошептал:
– Сейчас я выбью окно, и дай бог, чтобы это оказался первый этаж. Запомни номер телефона (я быстро продиктовал ей Ленин номер) и жди моего звонка.
– А ты? Как же ты?!
Я не видел ее глаз, но мне показалось… Впрочем, не важно, что мне показалось.
– Катя, – у меня был к ней один вопрос, и я терял время, раздумывая, спрашивать или нет. Потеряв секунду, я все-таки спросил, – что было в следующем листке?
– Он знает.
– Что? – я удивленно смотрел на нее. – Кто знает?
– Ты. Отец имел в виду тебя. – Катя смотрела мне в лицо, и, казалось, пыталась понять, так это или нет.
Очередной удар в дверь привел меня в чувство.
– Все, нет времени! Доберешься как-нибудь до нее. Жди час или меньше, а потом уезжай! Куда угодно, к родственникам, друзьям, Лена поможет!
– Нет, мы вместе! – Она «шептала» отцовским способом, но, казалось, девушка кричит в самое ухо.
– Приготовься, – я отодвинул ее и, снова взяв в руки решетку, приготовился сам. Нервы куда-то исчезли. Древняя, какая-то генетическая злость на захватчиков, врагов, мешающих жить по-человечески, наполняла руки силой, которой я никогда не обладал.
В дверь врезали так, что она отлетела на несколько метров, и в ту же секунду я ударил решеткой по окну. Стекло осыпалось с приятным звоном, и в комнате стало светло. В дверном проеме высилась тень огромного человека, у которого не было лица, а в окне был виден залитый светом фонаря двор. К сожалению, мы были не на первом, но Катя, вскочив на подоконник, не раздумывая спрыгнула с него, а я, развернувшись к безликому, с криком швырнул в него тяжеленную решетку, которая, пролетев пару метров, упала возле его ног.
«Вот и все!» – обреченно подумал я. Времени последовать за Катей не оставалось, громила уже был возле меня. Он сгреб меня одной рукой и, приподняв ею же в воздух, так ударил в живот, что свет, немного поморгав, исчез из моих глаз. Правда, ненадолго. Уже следующий его удар привел меня в чувство, но воздуха в легких по-прежнему не было. Раскрывая рот, как выброшенная на берег рыба, я чувствовал, как сгорают мои легкие, но ничем помочь им не мог. Громила что-то перебил в моей воздухоочистительной системе и, не успокоившись на этом, продолжал делать из меня папье-маше.
«Еще один удар, и я развалюсь на запчасти», – странно, но я еще мог что-то соображать под этим градом ударов, перед которыми тот бокс, что отрабатывал на мне Валера, казался просто любительской тренировкой. Единственное, за что хотелось сказать этому «бойцу» спасибо, так это за то, что он не бил меня в голову.
«Профи, – подумалось, – знает, что говорю при помощи головы».
– Все, Алексей, хватит, убьешь, и мы не узнаем, куда делась девчонка.
«Спасибо, Мурейко, ты настоящий человеколюб!» – Я чуть не полюбил этого человека, остановившего избиение младенца.
Громила отпустил меня без единого слова, и я лег на пол, чувствуя, что мать-земля не наполнит меня силой, как это делала с Антеем. Ну да, я же не грек!
– Куда она побежала?! – Полузнакомое лицо майора, почему-то плавающее в рваных обрывках сизого тумана, склонилось надо мной.
Хотелось сказать, что думаю о нем, но это было невозможно. Механическая часть, ответственная за речь, была повреждена, и казалось, навсегда. Я лишь раскрыл рот, как та самая рыба, и снова закрыл его. Умирать всегда больно.
– Еще раз спрашиваю, куда она побежала?! Ты должен это знать! – Мурейко вдавил свой большой палец в мой левый, и без того покалеченный глаз. Боль, появившаяся вслед за этим нехитрым приемом, показалась просто адской пыткой. Другим, пока еще видящим что-то глазом, я разглядел огромную тушу великана, почти полностью перекрывшую оконный проем.
– Ну, видишь ее?! – крикнул Семен Павлович своему подручному.
– Нет! Или спряталась, или убежала, сучка! – Бас у великана был такой густой, что на ум невольно пришло сравнение с доисторическими богатырями. Что только не приходит в голову после такой порки!
– Б…! – выругался майор. – Бегом к машине, она не могла далеко уйти! И пусть Аркадий проверит двор, может, она еще там!
Он перестал давить на мой глаз, и жизнь сразу показалась чуть веселей. Сопротивляться не было сил. Ребра, по всей видимости, превращенные в костную муку, болели так, что я едва мог вдохнуть, а все, что было между головой и ногами, ощущалось как хорошо перемешанный фарш. Я забыл, где у меня находится сердце, удивляясь, что могу еще о чем-то думать. Жизни во мне оставалось не больше, чем в вареной свекле, и я серьезно готовился умереть. Внезапно вспомнилась вторая строчка из «Отче наш», и я почувствовал, да, именно почувствовал, как душа отделяется от бренного тела, устремляясь к небесам, куда я, несомненно, должен был попасть, как принявший мученическую смерть. Я был готов к встрече с всевышним, и даже приготовил пару фраз, типа, «Спартак – чемпион!» и «Но пасаран!», но что-то цепко держало мою грешную душу, не давая ей полностью высвободиться из бренного тела. Последнее, что довелось услышать, были обидные слова, сопроводившие чудовищной силы удар в грудь:
– Тварь бессловесная!
После этого, в который уже раз за день, наступила полярная ночь…
…Сначала была тишина и темнота. Благодатная, божественная, в которой меня не били, не обзывали обидными словами и ничего не выпытывали. Потом все это кончилось. Сначала в меня въехала электричка, разрезав на тысячи маленьких кусков, потом кусочки старательно утрамбовывал трактор, величиной с девятиэтажный дом, а после случилось самое страшное – я очнулся. Передо мной маячила рожа полуфантастического животного из романа о вторжении ненавистных инопланетян, и мне даже пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть это жуткое зрелище. Постепенно инопланетянин трансформировался в неизвестного мужчину, но ненависть к землянам читалась в каждой складке его жуткого лица. С меня что-то стекало, но разобрать, вода это или кровь, не представлялось возможным. Я вновь
