его несколько секунд, а потом, когда почувствовал, что он сейчас вырвется, резко отпустил захват и толкнул его голову, направляя ее в сторону трубы, на которой торчал вентиль без той круглой штучки, названия которой я никогда не знал. Тошнотворный звук ломающейся кости вызвал во мне страшной силы спазм, и черт его знает, как я смог удержаться, чтобы не облевать мгновенно умершего Санька.
Я весь трясся. Было непонятно, оттого ли, что только что собственными руками убил человека, или по причине некачественного продукта. Неслушающимися руками я застегнул джинсы. Наручники гремели так, что казалось, меня слышно во Владивостоке. Не обнаружив ключей от наручников в руках убитого, я не стал терять время на их поиски и, осторожно выглянув в пустой коридор, побежал в ту сторону, откуда мы пришли.
С того момента, как хрипатый Валера, оставив нас, удалился к какой-то красавице, которой могла быть, как я предполагал, Катя, прошло не больше пяти минут. Конечно, я рисковал, и теперь, ковыляя по коридору, с тоской подумал о своей очередной глупости. Почему не догадался обыскать убитого на предмет оружия?! Ответа не было, кроме того, что я уже говорил. Я всегда знал, что очень силен задним умом. Но легче от этого почему-то не становилось.
Комната, в которой меня держали, оказалась пуста, и это было большой удачей. Я влетел в нее и, не останавливаясь, зачем-то подбежал к стулу, на котором сидел незадолго до этого, когда послышался чей-то далекий крик. Сначала мне подумалось, что послышалось, но крик вновь повторился. Кричала женщина, без сомнений.
Я вновь оказался у двери и замер, ожидая повторения крика. Но, как назло, все было тихо, если не считать какого-то странного гудения, которое чем-то напоминало звук высоко летящего в небе пассажирского самолета. Так и не дождавшись повторного крика, я стоял в растерянности, не зная, что предпринять. Бежать, спасать девушку, которая находилась где-то рядом, или оставаться на месте в ожидании прихода второго надзирателя, чтобы попытаться и его как-нибудь вывести из игры?
Ответа не было. Я заглянул в комнату в поисках какого-либо оружия и вдруг увидел оставленный на столе клинок, которым Санек, прими господь его грешную душу, разрезал скотч на моих ногах. Обрадовавшись, словно это, по меньшей мере, автомат, я схватил острое оружие, и тут послышались шаги. Кто-то быстро шел в мою сторону. Заметавшись в панике, я не нашел ничего лучшего, как вновь сесть на стул, тщетно пытаясь утихомирить разбушевавшееся сердце. Поняв, что это не получится, я просто согнулся, словно в приступе боли, держа руки за спиной, одна из которых сжимала острый, как скальпель, клинок.
Через пару секунд в комнату вошел Валера. Он осмотрелся и, не подходя ко мне, спросил:
– А где Санек?
Скривив лицо, я мотнул головой, словно не в силах ответить.
Валера улыбнулся.
– Он что, «воспитывал» тебя?
Я выдавил из себя нечто среднее между «ох» и «ах», потом чуть более разборчиво добавил:
– Козел он!
«Наркоман» Валера был в веселом расположении духа. Он вошел внутрь комнаты и, медленно приближаясь ко мне, произнес:
– Сам виноват. Предупреждал ведь, не зли его.
Я помотал головой, словно не в силах произнести ни слова, и даже прикрыл глаза. Просто прикрыл, не переставая следить за ним и ожидая, когда он подойдет ближе. Но этот тип был осторожнее своего напарника. Он не стал подходить ближе, остановился метрах в трех от меня, и проговорил:
– Что-то здесь не так. – Наверное, он говорил это не для меня, но я понял, что еще секунда, и он все поймет, и расправы мне не миновать. Невзирая на жуткую боль в животе, я сумел собрать все оставшиеся силы и бросил свое, когда-то тренированное тело на не ожидавшего подобной резвости врага. Заметив, как округлились в изумлении его глаза, я врезался в него всей массой. Мы упали и покатились по полу. Валера оказался снизу, но даже из этого неудобного положения он успел схватить за руку, которой я сжимал клинок, другой рукой осыпая меня градом чувствительных ударов. И все попадали мне в голову. Я почувствовал себя легковесом, по ошибке вышедшим на бои без правил против человека, вдвое превосходившим в весе и, что важнее, в умении драться. Находясь в невыгодной позиции, он нанес несколько сокрушительных ударов, и я, как говорят боксеры, поплыл. Тщетно пытаясь уклониться от его разящих ударов, я мотал головой из стороны в сторону, но ему было все равно. Продолжая удерживать руку с клинком, он словно на тренировках спокойно выцеливал мою болтающуюся голову, в которой оставалась всего лишь одна мысль: «Мне конец!»
Я пытался свободной рукой поймать его сумасшедший молот, но это было все равно, что пытаться руками остановить разогнавшийся грузовик. Слабеющим сознанием я понимал, что больше не выдержу, и, отказавшись от попыток поймать его без устали бьющий кулак, сумел перехватить клинок прямо за лезвие. Разрезая себе ладонь, пальцы, я вонзил клинок точно в глаз озверевшего врага.
Меня больше не били. Это было такое счастье, что, валяясь без сил рядом с человеком, у которого воткнутый в глаз почти до рукоятки торчал узкий стилет, я наслаждался покоем, не в силах пошевелиться. Невероятно, но я только что убил двух человек, каждый из которых мог сделать из меня отбивную одной левой, даже не вспотев. Я не мог поверить в случившееся, но желания проверить, мертв ли этот тип со странным пирсингом в глазу не было никакого. И даже вытащи он вдруг из своей головы клинок и начни меня резать по кусочкам, даже в этом случае я не смог бы оказать ему ни малейшего сопротивления.
Комната плыла, теряя очертания, в груди не хватало воздуха, а в голове не было ни единой мысли. Кто-то сидящий глубоко внутри твердил, что не время разлеживаться, что нужно встать, бежать, идти, ползти отсюда куда угодно, только подальше, но я не понимал ни слова, ощущая себя выпотрошенной курицей, лежащей перед задумавшейся о рецепте хозяйкой.
В мире не было ничего стабильного. Потолок наплывал, грозя раздавить своей тяжестью, то вдруг исчезал, оставляя странные, изломанные линии художника мелового периода. Меня качало на волнах, достигавших размеров, которые не снились и Айвазовскому, вызывая приступы непереносимой тошноты. Хотелось закрыть глаза и перестать мучить себя и природу своим нелепым существованием. Я чувствовал, что моя рука, воткнувшая клинок в Валеру, кровоточит, но не ощущал никакой боли, словно забыв, что это такое. Странное это было чувство, знать, что ты избит до полусмерти, и не ощущать никакой боли – ни физической, ни душевной…
…Смерть, как это ни прискорбно, всегда где-то рядом. Не я придумал эту простую и такую точную фразу, но согласен с ней на все сто. Когда вокруг тебя постоянно кто-то умирает, невольно хочется пожить еще немного, пережить эту череду смертей и оказаться в числе счастливчиков, которые сумели хоть на некоторое время не попасть в некрологи газет, как одна единица из десятков (сотен, тысяч, миллионов) погибших. Пока вокруг гибли единицы, причем большинство от моих рук, шанс оказаться в их числе был очень высок. Естественно, что при возрастании количества погибших этот самый шанс уменьшался пропорционально количеству врагов. Отсюда следует, что, чем раньше их прикончу я, тем
