завода, ныне заброшенного по причине ненужности и рыночных отношений. Смущало, что в помещениях не везде были окна, а там, где они все же имелись, изнутри виднелись ржавые, но частые решетки. Надо было искать выход, но у меня было еще одно неотложное дело. Крестик, который я хотел найти во что бы то ни стало. Но последовавшие вскоре события заставили меня изменить свое решение.
Где-то в здании раздался далекий хлопок, напоминающий звук захлопывающейся двери, и вслед за этим мы услышали чьи-то, пока еще далекие шаги.
– Нужно спрятаться, – шепнул я, наклонившись к девушке. Она была невысока ростом и едва доходила мне до плеча.
Катя подняла на меня свои глаза, которые были такими же голубыми, как у ее отца. Не говоря больше ни слова, я повел ее за собой, держа за руку, словно опасаясь, что она сбежит. Комната, в которой я нашел ее, не подходила по причине полной негодности двери, и мы стали открывать подряд все двери, ища ту, которая имела ключ, щеколду или что-нибудь в этом роде. Такая дверь нашлась, и, проскользнув в комнату, в которой окна также были зарешечены, я закрыл ее на защелку, придвинув для верности тяжелый стол. В комнате стало темно. Я не понимал, почему в окна не падает свет, и единственное, что приходило в голову, так это то, что сейчас уже ночь, а это означало, что я почти весь день пролежал без сознания. Хорошо же меня огрели, если умудрился столько поспать. Хотя, вполне возможно, сказались две бессонные ночи, так непохожие друг на друга.
Прислонившись к двери, мы вслушивались в приближающиеся шаги. Идущих, по меньшей мере, было двое или трое, я никак не мог определить, хотя, в сущности, это не имело значения. Сейчас я не одолел бы даже пятилетнего ребенка, если бы тому вздумалось набить мне морду. Катя прижалась ко мне, и я почувствовал, как она трясется. Стараясь, чтобы мой шепот не выдал, что и мне не до пения, я прошептал:
– Все нормально, Кать. Нас не найдут. Подумают, что сбежали, и не станут здесь искать. В конце концов, все, что им нужно было, они уже получили. Ну, или почти все.
Если бы я еще сам верил в то, что говорю! Но надежда умирает последней, а после того, как нашлась Катя, умирать и вовсе не хотелось. Шаги приблизились, в какой-то момент вдруг показалось, что они затихли прямо возле двери, за которой мы прятались. Но это было обманчивое впечатление. Такое же, как медленно ползущий высоко в небе самолет. Шаги прошли дальше, и я медленно выдохнул – теперь мы знали, в какой стороне надо искать выход. Но с этим нужно было повременить, и время показало, насколько я был прав. Меньше чем через минуту послышался яростный крик. Кричал мужчина, и мне кажется, я знал, в чем была причина.
Громко стуча ботинками, кто-то побежал по коридору. Затем снова раздался дикий крик, и я догадался – нашли тело, пришпиленного к вентилю Санька. Я поймал себя на мысли, что пытаюсь вспомнить слова какой-нибудь молитвы, но советское образование давало о себе знать. Ничего, кроме «Отче наш, иже еси на небеси» в голову не приходило. Я вновь наклонился к девушке:
– Не волнуйся, Кать, все нормально. Они поймут, что опоздали, и уйдут. Мы подождем немного и тоже уйдем, – голос мой, как ни странно, не дрожал.
Суета стихла так же внезапно, как и началась. Стояла такая тишина, что казалось, издай мы малейший звук, нас тут же найдут. Наверное, ни одна мышь на свете не могла похвастать, что может сидеть так же тихо, как это делали мы, дыша через раз. Радовало, что Катя держалась достойно, не впадая в истерику. Невольно сравнив ее с Кэт, я подумал, что та уже несколько раз упала бы в обморок, причем точно мне на руки. О Лене думать почему-то не хотелось. Несколько раз за утро, пока еще был на свободе, я вспоминал нашу сумасшедшую ночь, но эти воспоминания почему-то не вызывали чувств, испытанных ночью. Не было времени заняться самоанализом, но если честно, мне и не хотелось копаться в себе. Это была прекрасная ночь, но она закончилась, и все чувства остались там же, где и сама ночь, – в прошлом. По крайней мере я думал так. Не было сомнений, что если я попрошу ее о какой-нибудь услуге, например, приютить нас на сегодняшнюю ночь, Лена не откажет, но я не настолько свинья, чтобы подвергать ее такому риску. Она и так ходила по краю, приехав на встречу со мной, оказав поистине неоценимую помощь.
Мой логический аппарат набирал ход, когда шум, вновь донесшийся из коридора, отвлек меня. Удалось разобрать лишь одно слово из целой речи, произнесенной знакомым голосом Мурейко Семена Павловича. А слово, которое я понял, было нецензурным, не имеющим никакой информационной ценности. По тону его спича было понятно, что офицер секретной службы взбешен не на шутку. Никто не отвечал ему, но, скорее всего, мы просто не слышали ответа, потому что после того как он прекратил орать, мимо нашей двери вновь послышались шаги, на этот раз быстрые.
Катя схватила меня за руку и сильно стиснула ее. Хватка у девушки оказалась по-мужски крепкой.
– Они не войдут сюда? – Прошептала она, и я готов был поклясться, что она шептала тем же манером, что и ее покойный отец. Без звука, каким-то необъяснимым никакими физическими законами способом. Я только подумал, что когда-нибудь попрошу ее научить меня, как вновь послышались голоса. Самое удивительное, я даже разобрал некоторые слова. Они были неутешительны. Говорил мой добрый знакомый Семен Павлович:
– Аркадий, бегом в машину, передай третьему, чтобы подъезжал сюда, а мы пока здесь поищем! Чего встал?! Бегом, я сказал!
Он сказал еще что-то, но гулко забившееся сердце не позволило понять остаток фразы. Катя еще сильнее прижалась к моей груди.
– Они найдут нас!
Это было утверждение, а не вопрос. Я покачал головой и тихо, едва слышно прошептал:
– Ты постой тут, я посмотрю, что с окном.
Уже освоившиеся с темнотой глаза различали крупные предметы и примерные габариты комнаты. Медленно, с пятки на носок, я начал движение в сторону окна, когда услышал, как кто-то дернул ручку нашей двери, и чей-то голос произнес:
– А здесь заперто.
Это был не Мурейко. Затем наступила тишина, которая показалась смертельно опасной, и я застыл с поднятой над полом ногой, боясь издать малейший шум. Кати тоже не было слышно. Так продолжалось несколько секунд, и я подумал, что в такой позе долго не протяну. Медленно, намного медленней, чем это сделала бы самая ленивая черепаха, я стал опускать ногу, и в ту же секунду послышалось, как кто-то теребит дверную ручку.
– Посмотри там какой-нибудь ломик, – это был Мурейко.
– Не надо, я так, – кто-то ответил ему таким басом, что, невольно представив себе этого человека, я внутренне содрогнулся. Это должен был быть какой-нибудь «шкаф», против которого мои шансы стремились к абсолютному нулю. Без оружия, с полусоображающей от полученных ударов головой, ноль шансов был еще хороший процент, как бы парадоксально это ни звучало. Терять и ждать было нечего, и я в два шага оказался возле окна, где понял причину, по которой стекло не пропускало ни единого
