и громко пукнул.
– Эй, ты чего?! – заорал Санек, – ты того, прекращай воздух портить.
– Я же говорил, не могу терпеть, – меня утешала мысль, что если и не удастся выполнить задуманное, так хоть потравлю их напоследок.
Я сконцентрировался, собирая внутренние газы, и снова пукнул.
– Фу, блин, ты чего такой вонючий?! – Санек неожиданно оказался нежным существом, запах ему, видите ли, не понравился. На радостях я испустил газы еще раз.
– Ты, урод! – заорал он. – Еще раз пернешь, придушу тебя, и точка, понял?!
– Понял, – сказал я и еще раз повторил запрещенное. То ли шаурма так действовала, то ли от страха, но я походил на мини-Газпром. Ко всему прочему, меня сильно подташнивало, а во рту появился нехороший привкус, как бывает при отравлении. Может, и в самом деле, шаурма, от которой даже собака отказалась, была нехорошей?
Наркоман, имени которого я так до сих пор и не знал, задумчиво смотрел на меня, не выказывая ни малейшего раздражения.
– Может, правда, отвести его, пусть посрет напоследок? – предложил Санек.
– Не знаю, – не сводя с меня глаз, проговорил «наркоман». – А что со штанами? Или расстегнем наручники?
Значит, я был в наручниках. Руки так затекли, что я даже не понимал, есть ли они вообще. Ноги были стянуты скотчем, и ходить в таком виде я тоже не мог.
– Ты старшой, тебе и решать, – ответил Санек, снимая с себя ответственность.
– Слушай, Валентин, может, скажешь, где диск-то, а мы тебя тогда на горшок отведем, сигарету дадим, а? С сигаретой-то оно лучше идет.
Тоже мне знаток прямой кишки выискался!
– Не пойдет! – отрезал я. – Я вам скажи, и не видать мне облегчения, как следующего Нового года. Сначала унитаз!
«Наркоман» вновь задумался. Газы бурлили во мне так бурно, что это было слышно даже им.
– Так, ладно, – первым не выдержал Санек, – давай отведем его. Куда он денется?
– А ты постоишь с ним, а я пока схожу посмотрю, как там наша красавица. – Наркоман поднялся и, подойдя к двери, оглянулся. – Санек, ты повнимательней с ним, а то этот хлюпик вчера…
– Я знаю, Валер, все нормально, – я наконец узнал, как зовут «наркомана», – пусть только попробует у меня что-нибудь выкинуть – в его же дерьме и утоплю.
Это было некрасиво, в смысле быть утопленным в собственном дерьме. Мое разыгравшееся воображение быстро нарисовало картину столь неприглядную, что меня снова затошнило. Еле удержавшись, я почувствовал, что очередной спазм не за горами, и почти крикнул мордатому:
– Ну, что ждешь?! Веди меня, иначе не удержу!
Санек подошел ко мне и, вынув откуда-то остро заточенный клинок, полоснул им, обрезая скотч.
– Пошли, засранец. – Определенно, Санек имел чувство юмора. Своеобразное.
Я не пошел, побежал. Перед дверью остановился на долю секунды, чтобы спросить куда, но мой конвоир уже понял и опередил меня:
– Налево, налево сворачивай.
Он был рядом, дыша мне в затылок, и нельзя сказать, чтобы его дыхание сильно отличалось от моих газов. Он держал меня за воротник куртки, направляя по узкому коридору странного помещения, которое мало напоминало тюрьму или что-нибудь из семейства застенков. Скорее, это был какой-то заброшенный завод, более или менее приспособленный для нужд банды, состоящей сплошь из работников секретных ведомств. Впрочем, я мог и ошибаться, и эти люди не состояли на государственной службе, но что-то подсказывало, что обычные бандиты люди совсем другого склада, попроще, я бы сказал.
Туалет оказался недалеко, и это было счастьем, иначе мне бы ни за что не удалось дотерпеть. Санек остановил меня перед неокрашенной дверью, ведущей к вожделенному унитазу, и, резко притянув к себе, освободил одну руку. Затем, ведя за руку как маленького ребенка, толкнул дверь, и я увидел настолько грязный унитаз, что тошнота подступила к самым глазам.
– Не золотой, конечно, но ты уж не привередничай. – Он глумился, пристегивая мою руку к не менее грязной трубе.
– Вы здесь стоя гадите? – удивлялся я, лихорадочно пытаясь свободной рукой расстегнуть новые джинсы. Петля была не разработана, и пуговица никак не хотела расстегиваться. Понимая, что сейчас услышу, я все же решился попросить:
– Санек, помоги пуговицу расстегнуть, – и, не удержавшись, добавил: – Не бойся, я никому не скажу.
Мордатый оскалился. То ли хотел укусить, то ли еще что, но передумал и, брезгливо протянув руки, помог расстегнуть штаны. Я подумал, что терять мне практически уже нечего.
– А дальше? – Дело в том, что ширинка на джинсах, которые столь любовно выбирала для меня милая девушка, тоже была на пуговицах, и именно это я имел в виду, когда спрашивал. Яростно прошипев что-то нецензурное, Санек сильно дернул джинсы, чуть не разорвав их при этом, но ширинка расстегнулась.
– Спасибо, друг, – с чувством произнес я, – трусы не надо, я как-нибудь сам.
– Заткнись и поторапливайся, здесь тебе не платный туалет, – он проверил надежность наручников и вышел за дверь, оставив ее открытой. Меня распирали отнюдь не те чувства, о которых пишут в дамских романах. Испытывая отвращение ко всему, что меня окружало, опустился на стульчак и дал волю своему естеству.
Через минуту в открытую дверь заглянула голова мордатого.
– Ну что, вонючка, закончил свое грязное дело? – спросил он, и я был вынужден вновь констатировать, что чувство юмора у этого лошадинообразного гомункулуса набирало обороты.
«Ладно, поостри напоследок», – зло подумал я, сознавая бессилие перед своей природой и этой гориллой с лошадиными зубами. Еще я подумал, что, если выберусь живым из этого переплета, обязательно найду того, по чьей милости мой живот напоминал проснувшийся вулкан, и заставлю его съесть все, что он продает в своем поганом киоске. Я был очень зол!
Санек, которому понравилось издеваться надо мной, вновь заглянул и, растянув губы в злорадной ухмылке, сочувственно поинтересовался:
– Болит, да?
– Пош-шел ты! – я с трудом смог произнести эти два слова. Мне казалось, что эта пытка никогда не закончится, но все на свете имеет свои начало и конец. Боль прекратилась, точнее, приутихла, как бы предупреждая, «еще не все, и может, мы вернемся». Я огляделся в поисках туалетной бумаги, но если она и была здесь, то в том же виде, что и все, что меня окружало. Это было ужасно. Я чувствовал себя подавленным, и даже идея, казавшаяся вполне осуществимой некоторое время назад, теперь выглядела бредом спятившего шизофреника. Куда я сбегу в таком состоянии?!
«Блин! Даже умереть нормально не могу!» – Отчаяние постепенно овладевало мной.
– Ну, все? – Мне хотелось плюнуть в опостылевшую голову моего конвоира.
– Бумагу, – прохрипел я не своим голосом.
– А биде тебе не надо? – ехидно спросила голова Санька.
– Дай бумаги. – Я не ответил на его глупый вопрос.
– Перебьешься, – он вошел внутрь, зажимая одной рукой нос. – Ну и вонючий же ты, однако.
Он рывком заставил меня встать.
– Я сейчас расстегну наручники, и смотри, если что, утоплю, где обещал, – пригрозил он, расстегивая наручник, которым я был прикован к ржавой, крашенной последний раз лет двадцать назад трубе. Отстегнув, он хотел отойти назад, но не успел. Освободившейся рукой я ткнул ему в глаз, обхватывая шею другой. Ткнул пальцем один раз, затем еще, еще и перешел на другой глаз. Санек извивался всем телом, пытаясь освободиться, но как ни странно, не издавая при этом ни звука. Я сумел удержать
