знаменитого цветка,
И когда его ранили,
Овладела этой нитью,
И пошла туда, где дама Розамунда
Сидела, подобно ангелу.
Но когда королева своим пристальным взглядом
Узрела ее прекрасное лицо,
Она изумилась в своем уме
На ее несравненное изящество.
«Сними с себя все эти платья, – она сказала, —
Такие богатые и, видимо, дорогие,
И выпей смертоносный напиток,
Который я принесла тебе».
К ее коленям немедленно
Упала милая Розамунда
И молила королеву о прощении
За причиненные ей обиды.
«Пожалей мои юные года, —
Плакала прекрасная Розамунда, —
Да от сильного яда
Не принуждена буду умереть,
И я отрекусь от своей грешной жизни
В каком-нибудь отдаленном монастыре
Или еще в какой ссылке, где ты прикажешь,
Ведь мир так широк,
За ту вину, что я совершила,
Хоть к ней была я принуждена.
Сохрани мне жизнь и накажи меня,
Как порешишь, так и сойдет», —
И с этими словами лилейные руки
Свои она сложила
На своем милом лице,
Истекая слезами.
Но ничто не могло яростную королеву
Успокоить каким-либо образом.
Чашу с сильным ядом,
Опустившись на колено,
Дала она этой милой даме выпить,
Которая взяла ее в свою руку,
И встала с преклоненных колен
На ноги свои,
И, возведя очи к небесам,
Она о милости не молила.
И, выпив сильный яд,
Она лишилась жизни.
И когда смерть в каждый ее член
Проникла и совершила свое величайшее зло,
Ее величайший враг признала там,
Что она была славна своею чистотой.
И захоронили ее тело,
Когда жизнь упорхнула из него,
В Вудстоке, около города Оксфорда,
Что и сегодня можно видеть.
Глава 8
Неуправляемые львята, или кровавая каша, заваренная королевой
Преисполненный войнами и событиями 1174 г. завершился для Генриха в целом прекрасно, если не считать одного события, последствия которого сказывались на короле до конца его дней – его лягнул конь и сломал ему бедро; очевидно, кости срослись неправильно, и Генрих хромал до самой смерти, до которой оставалось еще 15 лет. Он был преисполнен оптимизма – но, как покажет история, напрасного. Плененная королева сделала свое черное дело, выпустив джиннов из их сосудов: отныне ее буйные дети будут постоянно биться не только со своим отцом, но и друг с другом – вплоть до 1189 г., когда умрет Генрих II. Двух сыновей он при этом переживет, но под конец на сцену выйдет младший, также сыгравший значимую роль во всей этой трагедии.
Оставив нашу героиню прозябать в башнях английских замков, кратко изложим историю заваренной ею кровавой каши. Печальнейший пример перерастания любовной драмы в государственную!
После восстания 1173–1174 гг. Ричард на фоне братьев выделился безусловным повиновением воле отца; тот послал его усмирять Аквитанию, выделив ему своих брабантских наемников – и он ее усмирил, как записал Геральд Камбрийский: «Откинув – по мудрому отеческому распоряжению – имя отцовского рода, он принял честь и власть рода материнского. В нежном возрасте он до того не укрощенную землю обуздал и усмирил столь доблестно, что не только умиротворил потрясенное в ней, но собрал и восстановил рассеянное и разбитое. Приводя в форму бесформенное, в норму ненормальное, он упорядочил старинные границы и права Аквитании». Ричард импонирует этому автору, именующему его, однако, «вторым Цезарем» – он «гнетет судьбу и пробивает властно пути в грядущее. Он вырывает у обстоятельств успех, второй Цезарь, ибо, подобно первому, верит не в свершенное, а в то, что предстоит свершить. Яростный в брани, он вступает только на пути, политые кровью. Ни крутые склоны гор, ни непобедимые башни не служат помехам внезапным порывам его бурного духа». В мирное время «суровость его смягчалась… и однако же, кто усвоил известную природу, усвоил и ее страсти. Подавляя яростные движения духа, наш лев – и больше, чем лев, – уязвлен жалом лихорадки, от которой и ныне дрожит и трепещет, наполняя трепетом и ужасом весь мир»[66]. Что же, думаете, юный лев только кровь проливать горазд? По крайней мере, принц действовал не только мечом. «Он похищал жен и дочерей свободных людей, делал из них наложниц».
При этом нельзя не обратить внимание на одно обстоятельство: любимый сын вроде как начисто забывает о попавшей в заключение матери. Что это – эгоизм? Проявил себя «рыцарь Да-и-Нет», переметнувшись от матери к отцу? Или горькое понимание, что он бессилен что-либо сделать? А пробовал он? Увы, по большей части эти вопросы останутся без ответа. Разве что на первый ответим, скорее, отрицательно: первым же указом нового короля Ричарда I станет повеление об освобождении своей матери. Так что – помнил, не мог не помнить, и когда смог – помог ей немедленно.
Генрих-младший, возможно, завидуя поистине блестящим успехам брата, срывавшим замки и десятками пленявшим баронов и рыцарей, присоединился к нему для осады Шатонёфа (апрель 1176 г.), но потом оставил его – очевидно, между ними началась какая-то рознь. Потом братья (порознь! Генрих – по Англии до Ла-Манша, а Ричард – по Франции) сопровождали свою сестру, Иоанну, отправленную к будущему мужу – сицилийскому королю норманну Вильгельму II. После этого Ричард пленил всех знатных сеньоров Аквитании и отослал их к отцу, перенеся свою деятельность против разбойных басков, грабивших и убивавших паломников, идущих в Сант-Яго, к гробнице св. апостола Иакова.
Знал бы Ричард, что в это время происходит в Англии между его отцом, похоронившим свою прекрасную Розамунду, и Алисой, французской принцессой, невестой Ричарда… Хронист прямым текстом записал, что Генрих Алису post mortem Rosamundae defloravit, т. е. «после смерти Розамунды лишил девственности». Не будем углубляться, было ль это правдой или политической пропагандой – скорее всего, старый фавн действительно сделал свое дело, по крайней мере, потом Ричард именно это обстоятельство выдвинул в качестве причины отказа жениться на Алисе. В то же время до определенного «момента истины» он сам постоянно пытался ускорить свой брак с ней, так что дело здесь не в антипатии.
Отношения его с отцом пока остаются прекрасными. Более того, в 1179 г. король возвращается к попытке решения вопроса, связанного с властью Элеоноры над Аквитанией. Он своей властью решает провозгласить Ричарда юридически полноправным ее владетелем-герцогом, таким образом,
