чем не отказывают. Они – нет. Они наблюдают за зверями, которыми повелевают, и видят, что те тоже спариваются лишь для получения потомства, а мордами друг в друга не тычутся, это глупо. Ну и чтобы ты понимала всю полноту картины, в культе долгое время велись споры о том, нужно ли кастрировать Глашатаев в ранней юности. От этой идеи отказались лишь потому, что дар наследуется, его нужно сохранить. Иначе решение было бы иным.
– Но так же нельзя! Это ублюдочное общество, оно вообще не должно существовать! Вот почему в этой войне правда за нами, мы должны победить!
Лорена не выдержала, повысила голос. Она понимала, что идея не лучшая – подвешенные шкуры служили плохой защитой. Но она просто не удержалась. В своем преклонении перед Брерис дикари поиздевались над самой человеческой природой…
Дала осталась невозмутима, она по-прежнему сидела на месте, наблюдая за Лореной глазами, которые видели слишком много.
– Сдерживайся, – велела она. – Это однажды спасет тебе жизнь.
– Простите, я не хотела, просто так получилось… Но я ведь права!
– Почти права. Мы и правда могли бы считать себя героями этой войны, если бы не одно обстоятельство: мы сделали своих врагов такими.
– Ну, нет! Это их дикие верования, не наши!
– Верования – инструмент контроля, ты не слушаешь меня? Мы не останавливали войну. Мы создавали все более совершенное оружие. Культ должен был ответить – и они ответили своим оружием.
– Глашатаями…
– Да. А теперь смотри: любовь – часть нашей сути, естественная потребность. Она подобна горному потоку, которому перекрыли движение. Он будет искать новые пути. Здесь та же история: у Глашатаев отняли любовь близких, супругов и детей. У них отняли чувственные наслаждения. Что им остается? Куда двинется любовь?
– В обожание толпы, – догадалась Лорена.
– Вот именно. В восхищение народа, в похвалы со стороны незримой Брерис. Если сделать это их главной ценностью, враг их уже не перекупит, не переманит на свою сторону. Те, кто придумал Брерис, вовсе не дураки. Вот в чем мы ошиблись с самого начала.
С этим хотелось спорить. Снова и снова обвинять дикарей в глупости, чтобы война оставалась только их виной. Однако Лорена слишком хорошо понимала: в ней говорят эмоции. А вот Дала, даже прожив здесь много лет, осталась военным стратегом. Она прекрасно поняла, что делают со своим народом жрецы. Интересно, верят ли в Брерис те, кто считается посланниками ее воли?
Беседу пришлось прервать, Лорене нужно было возвращаться: сейкау устали ждать ее на площади, они пробрались в дом, до смерти перепугав местных, которые к такому не привыкли. Пленница же обнаружила, что ее страх потихоньку растворяется, она привыкала к постоянному присутствию хищников. Да и старуха не выглядела напуганной их появлением, она уверенно протянула вперед руку и погладила сейкау по голове.
– Мы еще увидимся? – спросила Лорена.
– О, в этом можешь даже не сомневаться, – загадочно улыбнулась Дала.
Эту улыбку Лорена не поняла, но и думать о ней не стала. На душе было неожиданно тяжело, хотя все, о чем они говорили, пленницы не касалось. Война есть война. Если культ так уж страдает, могли бы давно сдаться и принять условия более цивилизованной колонии. Всем бы стало лучше!
Но сколько бы Лорена ни повторяла себе это, настроение не поднималось. Потому что она понимала: дело вообще не в войне и не в колониях.
Когда она вернулась, подаренная жрецами девушка уже ушла. Давно ушла – встреча была быстрой. Жизнь в доме вернулась к привычному ритму, словно ничего особенного и не произошло. Лорене следовало вести себя так же, а у нее почему-то не получилось. Усадив на плечо Нинки, который сразу же выкатился к ней навстречу, она направилась в покои Глашатая.
Он определенно не был в романтическом настроении. Когда Лорена пришла, он безразлично наблюдал, как два сейкау дерутся на полу. Видимо, такие у них были тренировки, но выглядело все равно жутковато. Нинки, явно разделявший ее мнение, сжался на плече у девушки.
Глашатай окинул ее равнодушным взглядом и указал:
– Хватит сюда ходить.
– Я только спросить хотела…
– Ты пленница.
– Да помню я, – поморщилась Лорена. – Спрошу и уйду обратно в плен. Я тут поговорила с… Не важно, с кем. Мне сказали, что Глашатаям вообще запрещена любовь, вы даже не знаете, что это такое.
Он повернулся к ней, но молчал. Под его взглядом становилось страшно, как перед распахнутой пастью хищника. Хотелось уйти, но Лорена сдержалась. Офицер она или нет?
– Это правда? – спросила она.
Молчание. Карие глаза пылают на лице, которое почему-то кажется мертвым.
– Значит, правда… Но как можно такое не знать? Ради чего жить тогда? Любовь – это связь, за которую можно все отдать, которая всего дороже…
– Достаточно, – перебил ее Глашатай. – Не говори. Я все равно не пойму.
Она вспомнила миг, когда это существо убило Невио. На сей раз воспоминание не вспыхнуло само, а пришло с усилием, но Лорена решила не обращать на это внимания. Оно принесло застарелую ненависть, а значит, все в порядке.
– Верно, – холодно улыбнулась пленница. – Это и правда то, что ты не поймешь никогда.
* * *
Перемещаться по колонии было легко – им никто не препятствовал. Следить, конечно, пытались, но Лукия удивилась бы, если бы было иначе. От этой слежки они легко ушли, затерялись среди горных лабиринтов. Сейчас, в разгар дня, местные редко выходили наружу – даже при том, что до вершин туман не добирался. Из-за этого в колонии было шумно, людно, толпа обеспечивала нужное прикрытие.
Они делали вид, что попросту осматривают залы и изучают местные традиции, хотя на самом деле искали тайные пути. С этим пока было туго: Лукия не сомневалась, что от них спрятана довольно большая часть пещер, а вот найти нужный проход никак не могла.
Они пересекали очередной тоннель, дальний, пустующий, когда на пути у них появился человек. Такой, мимо которого не получилось просто пройти, да и он вряд ли этого хотел. Он остановился, рассматривая пришельцев, и он точно был не из тех, кто выходит на прогулку без необходимости.
До этого момента Лукия видела в колонии только здоровых людей. Продолжительность жизни в Обретенных горах наметилась неплохая, и даже старики здесь сохраняли отличную форму. А теперь вот гостям впервые встретился инвалид.
Мужчина ходил, лишь опираясь на костыль, вся правая половина его тела смотрелась парализованной, хотя Лукия не бралась сказать, частичный это паралич или полный. В том, что такое состояние стало результатом травмы, сомневаться не приходилось: кожа мужчины была покрыта струпьями и складками, здоровый цвет чередовался с воспаленным розовым оттенком. Это напоминало ожог, однако определить, что его оставило, оказалось невозможно. Не огонь так точно, скорее всего, что-то химическое…
Даже сквозь шрамы можно было угадать общность черт: мужчина был очень похож
