что и сам он наверняка не усидит в своем теплом кресле, райкомовец промолчал.
Больше часа руководящие товарищи занимались имитацией мастурбации, переливая из пустого в порожнее и отрывая личный состав от несения службы. Когда все выдохлись и чужие удалились, замы пошли на второй круг неконструктивного словоблудия, пытаясь добиться от подчиненных озарения и реальных предложений по задержанию дамского угодника. Подчиненные, зная, что их невысоких должностей глобальные репрессии вряд ли коснутся, вяло изображали мыслительный процесс и радение за службу. Да и маньяк уже доказал им свою мистическую неуловимость.
— А ты чего молчишь, умник? — вспомнил обо мне взбодренный райкомовцем замполит. — Ты ж хвалился, что у вас в Советском такие проблемы запросто решают?! — обратил он внимание присутствующих на мою персону.
Желания полемизировать со штатным милицейским болтуном у меня не было. Но выцыганить неделю факультативного посещения их РОВД, соблазн был велик. Сейчас Косинцев напуган грядущими репрессиями и можно попробовать его развести на более свободный график посещения Волжского. С отказными материалами я вроде бы успевал, но вот для личных моих дел по мясокомбинатовской теме, времени мне не хватало катастрофически. А свободное время мне сейчас было необходимо, чтобы понять криминальные процессы, происходящие на далекой отсюда «мясухе». Понять и сделать все, чтобы эти процессы не завершились для меня могильным холмиком.
— Я бы мог попытаться этот вопрос решить, но мне тогда надо в ТТУ на два-три дня отбыть, — забросил я наживку. — А уж там дальше как пойдет.
Косинцев с Осколковым смотрели на меня с большим недоверием и своего нездорового скепсиса даже не думали скрывать. Я же им отвечал добрым и честным взглядом афериста из МММ. Терять мне было нечего. Все равно, скоро мы расстанемся. И, опять же, так и так, расстанемся мы не друзьями.
— Тиунов, как он там с отмененными отказными управляется? И ты имей в виду, командировку у нас ему не продлят! — майор также был заметно расстроен недобрыми посулами райкомовского товарища по партии.
— Товарищ майор, Корнеев вроде бы успевает, но, может, попросить у Колмыкова оперов в помощь? Сами-то мы уже несколько раз облавы устраивали и никакого результата. ППС, ОВО и дружинников для облавы и прочесывания привлекали. Мои ребята несколько ночей с дружинниками в засадах просидели, но этот п#здострадалец будто бы чувствует, что его пасут, так ни разу и не появился, когда мы его ждали. А как только нет никого, так он опять тэтэушных баб щемит. Оперов подключать надо, может быть, оперативным путем что получится? — в очередной раз мудрый Тиунов попытался поделиться с соседней службой грядущими пряниками за неудачи своих подчиненных.
— Я-то попрошу, да только никто оперов грузить твоим извращенцем не будет. И ты это сам не хуже меня знаешь. За полугодие райотдел на последнем месте в области по раскрываемости, а тут ты еще со своим половым энтузиастом, — он повернулся ко мне, — Ладно, Корнеев, ты попробуй, авось, у тебя что-то и получится, — безнадежно махнул рукой язвенник. На том все и разошлись.
До обеда я, как проклятый, шерстил и дорабатывал процессуальные огрехи местных товарищей. Не стесняясь загружать подсобной работой и их самих.
Ближе к вечеру я созвонился с Софьей и напомнил ей порядок ее действий. Сегодня я хотел ее подстраховать и поприсутствовать поблизости от магазина после окончания его работы. Вероятность того, что злодей проявится в первый же день, была очень невелика, но я рассчитывал, что потом смогу смотаться на софьиной машине на встречу с Чирком. Я уже начинал привыкать к наличию транспорта под задницей. Сонька, на удивление, не жлобилась и в машине мне не отказывала. К своей «тройке», как и к остальным вещам она относилась спокойно и без особого благоговения. Исключение составляло лишь белье и обувь, к которым она испытывала слабость. Возможно, это было как-то связано с повышенными трудностями в добывании дефицита ее эксклюзивных размеров.
Глава 19
Без пятнадцати шесть Софья подхватила меня с остановки неподалеку от своего универмага. Сделав круг, мы встали напротив магазинного двора. Нам удалось удачно втиснуться между машинами на площадке у двух соседних пятиэтажек. Двор магазина, с этой стороны огороженный забором из металлической сетки просматривался достаточно хорошо. Персонал «Светланы» будет выходить через служебный выход прямо перед нашими глазами. Во дворе универмага были припаркованы две легковушки.
— Чьи машины? — задал я вопрос нетерпеливо ерзающей на сиденье Софико.
— На «Жигулях» завсекцией из галантереи катается, а красный «Москвич» моего заместителя.
— Ты туфли спрятала? — продолжил я пытать свою соохотницу за обувным крадуном.
— Вон они! — не оборачиваясь, директриса мотнула головой в сторону заднего сиденья.
Время в засаде, как оно всегда и бывает, тянулось медленно. Мы успели обсудить мое позавчерашнее поведение в гостях. Совершенно неприемлемое, с точки зрения Софьи Львовны. Она-то с самого детства знала, что спорить с ее теткой нельзя, потому, что никто из родни с ней не спорит. Почти никогда. И посему она была твердо убеждена, что никто другой этого также делать не смеет. Даже такой наглец, как я. Софа несколько раз неодобрительно и, как мне показалось, с чужого голоса, в запальчивости назвала меня антисемитом и антисоветчиком. Хорошо еще, мелькнуло в голове, что коньяка профессор наливал мне вчера не вдоволь. А то, ко всему прочему, блеснул бы я своими познаниями о бесславном конце вождя мирового пролетариата. Расслабился бы и на свою беду приоткрыл бы глаза почтенному семейству на пошлейшие обстоятельства, характеризующие личность родителя совка. Рассказал бы, что загнулся их картавый кумир не от какого-то благородного недуга, более приличествующего лидеру мирового Интернационала, а от постыднейшего сифилиса. В самой своей последней стадии сгноившего мозг великого Ильича. И тогда, прямо у накрытого стола, они меня и затоптали бы за осквернение священной памяти о мавзолейном террористе-сифилитике. Всем семейством пинали бы. Впрочем, Сонька, может быть, и воздержалась бы.
Я уже начал собираться с мыслями, чтобы, не прибегая к мату, возразить этой политически зашоренной иудейской нахалке. Но в этот самый момент увидел, как к «Москвичу» подходит мужик с ворохом упаковочной бумаги. Лицо мужика показалось мне знакомым.
— Рот закрой! — бесцеремонно прервал я сидящую рядом обличительницу. Которая интонациями своей тетки и ее же глаголом жгла и клеймила меня почем зря. За мои, в общем-то, безобидные, пусть и слегка вольные шутки. И за правдивые, хоть и политически не выверенные побасенки. То есть, так получалось, что чморила меня Софья Львовна за мое комсомольское прямодушие, принципиальность и искренность.
— Кто это? — потыкал я пальцем в сторону прилично одетого