Нередко в произведениях Высоцкого наблюдается метафорическое противопоставление земли, на которой его лирический герой находится «на мели» и где ему никто не поможет, — морю, где всё будет по-другому. Вот что происходит «на земле»: «Я пожалел, что обречен шагать / По суше. Значит, мне не ждать подмоги — / Никто меня не бросится спасать / И не объявит шлюпочной тревоги» («Человек за бортом», 1969), «Мне расставила суша капканы» («Мои капитаны», 1971), «А здесь, на суше, встречный пешеход / Наступит, оттолкнет и убежит» («Возьмите меня в море», 1972). Поэтому: «Друзья мои, бегите с суши!» («Упрямо я стремлюсь ко дну…», 1977).
Море же в таких случаях выступает как спасение: «Моря божья роса / С меня снимет табу, / Вздует мне паруса, / Будто жилы на лбу» («Баллада о брошенном корабле»), «Пусть в море меня вынесет, а там…» («Человек за бортом»), «А в море широко, и всяк плывет / Спокойно, и под винт не норовит» («Возьмите меня в море»), «Нет, я снова выйду в море» («Мои капитаны»), — поскольку «море — лучший колдун, чем земной чародей». Объясняется это тем, что именно в море лирическому герою, попавшему в беду, смогут помочь: «Они зацепят меня за одежду» («Человек за бортом»), «Но уже, я слышал, есть корабли с мотором, — они не подставляют щеки своих парусов под удары ветра. Они возьмут меня на буксир» («Парус»). По этой же причине в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…» лирический герой порывает с сушей и стремится слиться с подводным миром. А единственный случай, когда «на суше» приходит помощь, связан с любимой женщиной: «Кто меня ждет, знаю — придет, / Выведет прочь. <.. > Руки сцепились до миллиметра. / Всё — мы уходим к свету и ветру / Прямо сквозь тьму, / Где одному — / Выхода нет!» («В лабиринте»).
Иногда лирический герой выступает в роли наблюдателя: «Машины идут, вот еще пронеслась — / Всё к цели конечной и четкой» (АР-3-100), «Я вижу — мимо суда проплывают, / Ждет их приветливый порт» /2; 219/.
В первом случае мимо героя проносятся машины «всё к цели конечной и четкой», однако у него самого — состояние растерянности: «Куда я, зачем? — можно жить, если знать». Похожая ситуация возникнет во второй песне, где герой вновь окажется «за бортом» общества: «А скажут: “Полный вперед! Ветер в спину! / Будем в порту по часам. <…> Я вижу — мимо суда проплывают, / Ждет их приветливый порт». Как видим, эти суда тоже движутся «к цели конечной и четкой», а до лирического героя снова никому дела нет: «Так ему, сукину сыну, / Пусть выбирается сам! <.. > Мало ли кто выпадает / С главной дороги за борт!».
Вернемся еще раз к образам барахлящей печи и заевшего затвора, которые символизируют неполадки с судьбой. Подобно печи и затвору, может «засбоить» даже самолет: «Завтра я испытаю / Судьбу, а пока / Я машине ласкаю / Крутые бока» («Я еще не в угаре…»). Здесь лирический герой фактически приравнивает «машину», которую он завтра будет испытывать, к судьбе. В этом контексте можно упомянуть и «незаметный изъян», с которым легла струна на лады в «Прерванном полете», что также символизирует «с судьбой нелады».
Интересно, что даже в рамках одного произведения судьба может быть представлена в образах машины и коня. Например, в только что процитированной песне «Я еще не в угаре…» есть такие слова: «Под рукою — не скрою — / Ко мне холодок. / Я иллюзий не строю — / Я старый ездок. / Самолет — необъезженный дьявол во плоти! / Знаю, силы мне утро утроит, / Ну а конь мой — хорош и сейчас…». Поэтому, когда он говорит: «Завтра я испытаю судьбу», — то речь идет о том самом коне-самолете.
Соседство коня и судьбы наблюдается также в песне «Бросьте скуку, как корку арбузную…» (1969): «Парень лошадь имел и судьбу свою — / Интересную до войны». А в черновиках ее читаем: «Он судьбу сменил и коня» (АР-7-50). Год спустя в наброске «Цыган кричал, коня менял…» (1970) будет сказано: «Машину на коня менял» /2; 521/ (а машина — это и есть судьба, как следует из песни «Я еще не в угаре…»). В этом же наброске цыган говорит: «Не делай из меня меня, / С меня — меня довольно!» (1970), — предвосхищая слова «чистого» лирического героя: «.Дразня врагов, я не кончаю / С собой в побеге от себя» («Мне скулы от досады сводит…», 1979), «Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, / И силюсь разорваться на куски» («Я не успел», 1973). А «разорваться на куски» он хотел еще в стихотворении «Я скольжу по коричневой пленке…» (1969): «Оторвите меня от меня!», — что, в свою очередь, повторяет ситуацию из песни «Я уехал в Магадан» (1968): «Я от себя бежал, как от чахотки» (поэтому, кстати, «грусть моя, тоска моя» будет названа «чахоточной тварью»). А в стихотворении «Мне скулы от досады сводит…» лирический герой скажет: «Я каждый раз хочу отсюда / Сбежать куда-нибудь туда!». Таким образом, во всем этих случаях он хочет убежать от самого себя, а в песне «Две судьбы» этот мотив представлен в виде побега от двух своих судеб, которые являются персонификациями глубинного характера поэта — его негативного двойника.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Продолжая разговор о тождествах «кони = судьба» и «машина = судьба», обратимся к стихотворению «Быть может, покажется странным кому-то…» (1972), в котором есть, на первый взгляд, довольно странные строки: «Посылая машину в галоп, / Мы летим, не надеясь на бога!». Конечно, в галоп посылают лошадей, но поскольку у Высоцкого и лошади, и машины являются олицетворением судьбы, к ним применяются одинаковые характеристики: «И ударит душа на ворованных клячах в галоп» (СЗТ-3-300), «Но вот Судьба и Время пересели на коней, / А там — в галоп, под пули в лоб, / И мир ударило в озноб / От этого галопа» /5; 191/. Да и сам лирический герой нередко предстает в образе лошади: «Я скачу, но я скачу иначе» /2; 267/, «Мчусь галопом, закусивши удила» /1; 259/, «Конь падет подо мной — я уже закусил удила» /4; 42/, «Кони просят овсу, ну а я закусил удила» /5; 507/, «То ли — губы мне рвет уздечка» /4; 393/.
Что же касается сравнения езды на машине с ездой на лошадях, то оно присутствует и в стихотворении «Мы без этих машин — словно птицы без крыл…» (1973): «Сиди и грейся — болтает, как в седле». Поэтому закономерно, что лирической герой зачастую применяет к себе и к своей судьбе-машине одинаковые характеристики. Например, в песне «Я еще не в уга]^<^…» (1975) он говорит: «Вдруг она [машина] засбо-ит, не захочет / Из-под палки работать на нас?!» Но и сам герой может «засбоить»: «Засбою, отстану на скаку!» /2; 267/, «Я отставал, сбоил в строю» /2; 260/.
Кроме того, со строками «Посылая машину в галоп, / Мы летим, не надеясь на бога!» перекликается написанное примерно в это же время стихотворение «Я скачу позади на полслова…»: «Беру коня плохого из обоза, / Кромсаю ребра и вперед скачу. / Влечу я в битву звонкую да манкуо…». Данный пример еще раз подчеркивает тождество коня и машины в произведениях Высоцкого.
Теперь остановимся подробно на стихотворении «Снова печь барахлит…» (1977), которое является своеобразным продолжением «Песни автозавистника». Но для начала сделаем небольшой экскурс в историю.
В 1966 году СССР заключил договор с итальянской фирмой о покупке патента на производство Фиата в нашей стране. И с 1970 года новый Фиат под маркой «Жигули» стал выпускаться Волжским автомобильным заводом (ВАЗ), находящимся в Тольятти. Вспоминает Дмитрий Межевич: «А в октябре 1970 г. Нина Патэ — моя тогдашняя жена — попросила помочь организовать концерт Володи у них на работе, в РТИ АН СССР. Мы поговорили, и он согласился. На концерт поехали втроем, на его “Жигулях”»[2560]. Это была как раз самая первая модель «Жигулей» — ВАЗ-2101 серого цвета (как сказано в «Снова печь барахлит…»: «У меня же — ФИАТ, / А по-русскому — ВАЗ»). 19 марта 1971 года Валерий Золотухин записывает в дневнике: «Сегодня пришел Володя, необыкновенно рад я этому обстоятельству… Приехал на “фиате” собственном»[2561]. В июле он разбил машину, потом отремонтировал, но зарегистрировал лишь в октябре 1971 года[2562]! «Зарегистрированы они [ «Жигули»] были по доверенности дарения 11.10.1971 г. в Черемушкинском ГАИ, находившемся тогда на ул. Кржижановского. “Разве серые? — переспрашивает один из сотрудников этого отделения. — Мне помнится, что зеленые… Мы еще в оцеплении стояли, он приезжал в них на футбол. Недели через две он их снял для продажи через комиссионный магазин”»[2563].
