Если в «Песне о двух красивых автомобилях» высказывалось предостережение: «Поскорей, только б свечи не сжечь, / Карбюратор и что у них есть еще там», — то в «Чужой колее» лирический герой — «чудак» — несмотря на это, сжег всё дотла, в результате чего «полетели клапана и вкладыши».
На эту же тему можно процитировать более позднее стихотворение 1977 года: «Снова печь барахлит — тут рублей не жалей», — что напоминает песню «Жили-были на море — это, значит, плавали» (1974): «У черного красавца борт подгнил, / Забарахлили мощные машины» /4; 440/, - и «Смотрины» (1973), где лирический герой жалуется на свои беды: «А у меня — сплошные передряги <.. > То печь чадит от нехорошей тяги» (сравним: «Снова печь барахлит у моих “Жигулей”» /5; 627/). В общем, как сказано в песне «Всему на свете выходят сроки…»: «Он в аварийном был состоянье».
Кроме того, строка «Снова печь барахлит — тут рублей не жалей» напоминает черновик стихотворения «Жизнь оборвет мою водитель-ротозей…» (1971): «Горит душа, а с ней горят мои рубли» /3; 310/. А сравнение печи с душой возникнет и в частушках к восьмилетию Театра на Таганке (1972): «Печь с заслонкой, но гляди — / С не совсем прикрытою», «Но есть отдушина в груди / С заслонкой неприкрытою» (АР-4196), — что явно повторяет мотив из песни «.Лошадей двадцать тысяч…» (1971): «У кого-то в душе не смыкаются створы» (АР-8-113), — а позднее отзовется в песне «Солдат и привидение» и первой редакции «Песни солдата на часах» (обе — 1974): «Во груди душа словно ерзает, / Сердце в ней горит, будто свечка. /Ив судьбе — как в ружье: то затвор заест. / То в плечо отдаст, то осечка» /4; 191/, «Непоседою сердце ерзает, / И коптит в душе моей свечка. / А винтовка моя: то затвор заест. / То в плечо отдаст, то осечка» /4; 393/. В свою очередь, образ несмыкающихся створов находит аналогию в «Песне о двух красивых автомобилях»: «Нет, развилка — как беда. / Стрелки врозь — и вот не здесь ты. / Неужели никогда / Не съезжаютсяразъездыГ.» А в концовке «Песни солдата на часах» лирический герой демонстрирует понимание того, что все его жизненные неудачи происходят из-за его внутреннего неспокойствия: «То ли порох сырой, то ли — черт знает! — / То ли губы мне рвет уздечка! / Нет! То в сердце моем — то затвор заест, / То в плечо отдаст, то осечка» /4; 393/.
Следовательно, образы неисправной печи (как детали автомобиля, так и обогревательного приспособления для дома) и «барахлящих машин» у корабля символизируют неполадки с судьбой лирического героя. С целью исправить их в стихотворении «Снова печь барахлит…» он обращается к «всемогущему блондину», под которым легко угадывается собирательный образ советских чиновников: «Снова печь барахлит — туг рублей не жалей… / “Сделай, парень, а то околею!” / Он в ответ: “У меня этих самых рублей… — / Я тебе ими бампер обклею”».
Кстати, при рассмотрении исключительно внешнего — автомобильного — сюжета стихотворения возникает множество безответных вопросов: кто такой этот парень, к которому обращается герой и у которого море «этих самых рублей»? Почему именно к нему? Почему, наконец, этот парень наотрез отказывается ремонтировать машину главного героя? Для ответа на эти и многие другие вопросы необходимо обратиться к указанному подтексту стихотворения.
Поскольку чиновники испортили лирическому герою судьбу, то вполне логично, что с просьбой ее исправить он обращается именно к ним. С этим связаны и многочисленные письма, которые Высоцкий направлял в высокие инстанции: например, главе Отдела пропаганды ЦК КПСС В.И. Степакову от 24.06.1968, в Министерство культуры от 09.06.1969 и будущему министру культуры П.Н. Демичеву от 17.04.1973.
Все эти письма были написаны Высоцким с целью обратить внимание властей на его травлю в печати и на запреты вокруг его имени, самой же властью и инспирированные. Высоцкий прекрасно понимал, что раз власть калечит его судьбу, то она — и только она — может и все исправить. Понимала это и власть и поэтому ничего менять в судьбе поэта не собиралась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В свою очередь, образы барахлящей печи и заевшего стартёра или затвора, из-за чего лирический герой не может сдвинуться с места, являются вариациями мотива «лирический герой на мели»: «Плотно сел на мель я» («Моя цыганская», 1967; черновик — АР-4-37)[2557], «С ходом в девять узлов / Сел по горло на мель» («Баллада о брошенном корабле», 1970), «Но душа чувствительна к ударам, — лопнула, и в ней дыра. И теперь сколько ни дуй — всё в дыру, и судно на месте» (прозаический набросок «Парус», 1971), «Приходят мысли грешные от скуки на мели» («О поэтах и кликушах», 1971; черновик — АР-4-193), «Что мне песни писать, если я на мели! / Звероловы, готовьте капканы» («Мои капитаны», 1971; черновик /3; 306/), «Мои контрабандистские фелюги / Худые ребра сушат на мели» («Я не успел», 1973), «Вывози меня, Кривая, — / я на привязи!» («Две судьбы», 1977), «Я здесь — как будто на стоянке» («Мне скулы от досады сводит…», 1979; черновик /5; 554/). А в основной редакции этого стихотворения лирический герой говорит: «Хоть всё пропой, протарабань я…» /5; 231/. Сравним две эти цитаты с вышеприведенным черновиком «Моих капитанов»: «Что мне песни писать, если я на мели!». - и заодно отметим еще одно сходство между этими текстами: «И оскомина во рту» = «Мне скулы от досады сводит». Кроме того, последнее стихотворение содержит и другие важные переклички с произведениями разных лет: «Мне кажется: здесь жизнь проходит» /5; 554/ = «Пусть жизнь уходит, ускользает, тает» («Меня опять ударило в озноб…»); «Твои резервы разгребают» /5; 554/ = «Растащили меня, и, как водится, львиную долю / Получили не те, кому я б ее отдал и так» («Я из дела ушел»); «Пустое всё: здесь — прозябанье» /5; 231/ = «Веселее коням гнать от мест этих гиблых, прозяблых», «Мне сдается, что здесь обитать — никакого резона» («Райские яблоки»; АР-3-160, 166).
Из-за того, что лирический герой «сел на мель», он рассчитывает на помощь извне: «И я прошу моих друзья <…> Забрать его, ему, меня отсюдова!» («Про сумасшедший дом», 1965), «Двести тыщ тому, кто меня вызволит, / Ну и я, конечно, попытаюсь» («И душа, и голова, кажись, болит…», 1969), «…Или с мели сорвать меня в злости» («Баллада о брошенном корабле», 1970), «Неужели никто не придет, / Чтобы рядом лететь с белой птицей? / Неужели никто не решится? / Неужели никто не спасет?» («Романс миссис Ребус», 1973), «Спасите, спасите! О, ужас, о, ужас! / Я больше не вынырну, если нырну. / Немного проплаваю, чуть поднатужась, / Но силы покинут — и я утону» («Песня мыши», 1973), «Спасите наши души! / Мы бредим от удушья» («Спасите наши души», 1967), «Авось подъедет кто-нибудь / И вытянет?!» («Чужая колея», 1972)[2558], Но кто спасет нас, выручит, / Кто снимет нас с доски?!» («Гербарий», 1976), «Взвыл я, ворот разрывая: / “Вывози меня, Кривая, — / я на привязи!» («Две судьбы», 1977). Но помощи ждать ниоткуда не приходится: «И, видно, напрасно я жду ледохода. / И души надолго застряли во льдах» («Надо уйти», 1971; АР-3-54), «Напрасно жду подмоги я — / Чужая эта колея» («Чужая колея», 1972), «Я пожалел, что обречен шагать / По суше. Значит, мне не ждать подмоги — / Никто меня не бросится спасать / И не объявит шлюпочной тревоги» («Человек за бортом», 1969)[2559], «Без меня продолжался великий поход — / На меня ж парусами махнули» («Баллада о брошенном корабле», 1970), «Ржавый и взъерошенный, / И командой брошенный / В гордом одиночестве лайнер» («Жили-были на море…», 1974).
Однако чаще всего лирический герой в своих бедах обвиняет себя самого: «Да, правда, сам виновен — бог со мной!» («Подумаешь — с женой не очень ладно!»), «И в конце-то концов — я ведь сам сел на мель» («Баллада о брошенном корабле»), «Сам виноват — и слезы лью, / И охаю — / Попал в чужую колею / Глубокую» («Чужая колея»), «Сам себя бичую я и сам себя хлещу, / Так что — никаких противоречий» («Грусть моя, тоска моя»). И в итоге он приходит к выводу, что рассчитывать нужно только на свои силы: «Пока в стране законов нет, / То только на себя надежда» («Живучий парень»), — и брать судьбу в свои руки: «На руках моих — мозоли, / Но руля по доброй воле / я не выроню. / Занесет ли в повороте, / Завернет в водовороте, — / сам и выровню» («.Две судьбы»; черновик /5; 464/). Потому в стихотворении «Мне, может, крикнуть хочется, как встарь…», формально написанном для фильма «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», лирический герой и говорит: «Я не кричу, я думаю: “Не ври! / Уже перевелись государи. / Да не на что, не на что уповать'.”». И в самом деле, «уповать» можно только на самого себя (вспомним в этой связи песню «Запомню, оставлю в душе этот вечер…», 1970: «Сегодня я сам — самый главный диспетчер, / И стрелки сегодня я сам перевел»).
