будет небольшой, иначе ей просто не хватит сил ее написать.
Поддавшись порыву, художница поставила одну из металлических пластин, которые принес ей Диего, на мольберт и начала набрасывать эскиз.
Когда через несколько часов вернулся Диего, он застал Фриду за работой.
— Хорошо, что ты рисуешь, — похвалил он ее, целуя в затылок.
— Знаю, — отозвалась Фрида. — Я назову эту работу «Мое рождение».
— Изобрази все важные этапы в твоей жизни. Рождение, кормилицу, жизнь в Америке, выкидыш…
— И тебя, — закончила она, поворачиваясь. — Завтра куплю себе меховую шубу. Надоело мерзнуть.
Диего расхохотался.
— Зачем тебе шуба в Мексике? А впрочем, как знаешь. Потом я свожу тебя в кино, чтобы ты смогла выгулять обновку.
Фрида с нетерпением ждала марта. Они наконец-то вернутся домой. Но потом сам Нельсон Рокфеллер спросил, не хочет ли Диего раскрасить фойе нового здания Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке, и предложил поистине королевский гонорар. Фрида поначалу бушевала, но потом смирилась. А что ей еще оставалось делать? Диего прав: в конце концов, она может рисовать картины где угодно, были бы мольберт и кусок холста, а муж расписывает большие стены общественных зданий. И ему приходится творить там, где дают заказы.
Сначала они неплохо ладили с Рокфеллером. Но потом Диего вознамерился поместить на стену изображение Ленина. Его не было в проекте, и пресса пронюхала об этом. Правые развязали кампанию против Риверы, левые проводили демонстрации в его поддержку. Наконец Рокфеллер потребовал, чтобы художник закрасил Ленина, но тот отказался. Пришлось расстаться с миллиардером. Ривера сполна получил гонорар, но картину закрыли и не собирались показывать публике. Диего чувствовал себя униженным.
— Я останусь в Нью-Йорке, пока не потрачу весь гонорар до последнего цента, — заявил он.
Супруги купили собственную квартиру, часто выходили в свет и швыряли деньгами направо и налево. Они уехали только в конце декабря. Американские друзья и некоторые журналисты собрались на причале, чтобы попрощаться с четой художников. Именно друзья оплатили им билет домой, потому что Диего исполнил угрозу и у него в кармане не было ни единого цента.
Корабль «Ориенте» как две капли воды был похож на «Морро касл», но первый класс Фриду уже не радовал. Она стояла у бортика и махала подругам. Ее провожали Люсьенн Блох, с которой Фрида успела по-настоящему сдружиться, и Анита Бреннер, которая пообещала в самое ближайшее время наведаться к ней в гости.
Фрида слегка прислонилась к Диего, который стоял рядом и тоже махал рукой. Однако муж незаметным движением отстранился, даже не посмотрев на нее. Он винил Фриду в том, что им пришлось вернуться в Мексику. Ривера считал, что обрел в Америке свободу. Супруги горячо спорили по этому поводу.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь о свободе? Что тебе не позволяют рисовать что захочешь? — вскипала она. — Или под свободой ты понимаешь возможность вести паразитарную жизнь и сорить деньгами?
— Я бы нашел другие заказы.
— Ага, так ты о работе в штабе троцкистов? Не самое людное место на Манхэттене.
Она даже не пыталась скрыть сарказм. Нелепо представлять живопись в месте, где царит строгая конспирация и куда пускают только тех, кто сумел зарекомендовать себя правоверным троцкистом.
— Если когда-то и произойдет революция, то в стране с развитой промышленностью. Уж точно не в Мексике. И я хочу быть там, где это случится. Я стараюсь исключительно ради революции.
— Ты даже не выучил английский! Мне вечно приходится переводить тебе.
— Америка у меня в сердце. Не нужно знать язык, чтобы чувствовать страну.
— Диего, у нас нет денег. Мы должны вернуться. Ты наконец-то закончишь свою фреску в Национальном дворце. Кроме того, — тихо добавила она, — я ужасно скучаю по дому.
В конце концов Ривере пришлось уступить, но Фрида чувствовала, что он винит в своем поражении ее. Если бы она не настаивала на возвращении домой, если бы согласилась уступить и задержаться в Америке, они бы нашли способ заработать. Но вести войну на два фронта — с обстоятельствами и с Фридой — Диего не мог.
Под звуки марша подняли якоря, и «Ориенте» медленно отчалил. Люди на причале и на палубе зашумели, обмениваясь последними прощальными словами.
— Я иду вниз. Мне холодно, — сказала Фрида, кутаясь в шубу и нетерпеливо поглядывая на мужа.
— Побуду здесь еще немного, — бросил Диего.
Фрида различила его молчаливый упрек и печально вздохнула. Когда она спустилась по лестнице в свою каюту, больную ногу, наполовину онемевшую от холода, свело спазмом. Эта боль была знакома Фриде, она привыкла с ней справляться. Но недовольство Диего ее беспокоило. Оказавшись в каюте, она прилегла на диван. Тело медленно возвращалось в жизни. Боль в правой ноге стала пульсирующей.
Фрида то и дело вслушивалась в шаги в коридоре. «Когда же придет Диего? — с тревогой спрашивала она себя. — В Мексике в первое время будет нелегко. Придется постараться, чтобы угодить ему. Самое главное, чтобы он вернулся к работе. Тогда все будет хорошо. Но эта чертова нога никогда не даст мне покоя».
Диего вернулся лишь через час. Он был молчалив.
— Может, посидишь со мной? — взмолилась она.
Муж шумно опустился на полку рядом с ней. Он сильно похудел, но все равно оставался крупным мужчиной — вдвоем они едва помещались в тесной каюте. Но Фриде он нравился именно таким. Ей было приятно прижаться к его огромному телу и исчезнуть в его больших руках. Она взяла ладонь мужа и покрыла ее множеством поцелуев.
— Разве тебе не хочется увидеть Мексику, встретиться с друзьями? Наша жизнь совершенно изменится.
— Вряд ли она изменится к лучшему, — процедил он сквозь зубы.
— Мы поселимся в Сан-Анхеле. Не могу дождаться, чтобы увидеть, какой дом нам построил Хуан. Надо поскорее купить мебель. Там мы заживем в полную силу. У тебя будет своя студия.
«И у меня тоже будет своя студия», — подумала она, и это было замечательно. Правда, Фрида сомневалась, что ей хватит времени на живопись. Но сейчас главное чтобы Диего вернулся к работе.
Она поцеловала мужа в щеку.
— Пойдем пообедаем. На таких кораблях неплохо кормят, хотя я скучаю по тортильям и чили. Обещаю, как только приедем, буду ходить на рынок и готовить. Как раньше, в самом начале, когда мы только поженились и я училась кулинарии у Лупе. Я снова буду приносить тебе обеды, когда ты задержишься в студии. Я накрою корзину с едой салфеткой с вышивкой «Диего» и привяжу к краю цветок. Я сяду рядом с тобой, и мы будем разговаривать.
Она так воодушевилась, что даже не заметила: Диего молчит
