— Господин, господин, — затараторила Ульчан, — Обопритесь о мое плечо, чтобы сойти с лошади. Присоединяйтесь к нам.
Ее льстивый голос так взбесил Уроса, словно она говорила что-то оскорбительное. Он глянул на ее густо накрашенное лицо и подведенные сурьмой глаза, и отвращение, которое поднялось в нем, дало ему силы твердо ответить:
— Я буду спать снаружи. Мой саис обо всем позаботится, а вам хорошо заплатят.
Он объехал вокруг палатки и встал позади нее, возле наспех сооруженного загона, где стояла пара ослов. Появился Мокки, держа в руке факел из соломы, пропитанной бараньим жиром. Его слабый свет отбрасывал блики на глыбы камней вокруг.
— Земля слишком холодная, тебе нельзя еще спускаться с седла, — сказал саис, — Скоро нам принесут все необходимое. Ульчан только что говорила об этом.
Две женщины принесли им рваные чапаны, пуштины, одеяла и ковры. Все пошитое из лохмотьев. Ульчан сопровождала их.
— Я забрала у моих соплеменников все, до последней нитки, даже их одежду, — торжественно провозгласила она, — И они счастливы, что могут услужить вам этим.
Брошенное друг на друга рванье, образовало довольно теплую постель.
Женщины принесли им веток и горшок горящих углей, которые они сгребли от основного костра.
Скоро перед Уросом пылало высокое и сильное пламя, которое почти обжигало ему лицо. Рядом с ним стоял чайник с горячим чаем и блюдо с пловом.
— Да пребудет с тобою мир, — сказала Ульчан, и на короткое мгновение ее голос зазвучал почти самоуверенно и гордо.
Но тут же она добавила:
— Только лишь потому, что ты так приказал, о господин, и ты сам этого хочешь, — я сказала твоему саису сколько вы должны заплатить.
Урос вытащил из своего пояса пачку купюр. Ульчан схватила ее испачканными в жире руками, наспех пересчитала, чтобы удостовериться, как много ей дали, и довольно улыбаясь, исчезла вместе с другими женщинами.
Урос начал пить крепкий, черный чай, который обжигал ему язык. Мокки жадно набросился на еду. Оба молчали. Джехол, которого саис привязал возле Уроса, тихонько заржал; кочевники не могли дать ему никакого корма. Мокки погладил его гриву. Во время кантара лошади предназначенные для бузкаши должны были голодать несколько дней, а бывало и неделю. Но это происходило при летней жаре и палящем солнце… И обняв шею Джехола Мокки затосковал по степи.
Тяжесть одеял давила Уросу на сломанную ногу. Боль становилась все сильнее. Он хотел было кликнуть саиса, но тут перед ним склонилась чья-то фигура. Он увидел тонкий профиль женщины, обрамленный длинными перекрученными косами. Мысль, что женщина, да еще подобного рода, видит его лежащего без сил и слабого, была ему невыносима.
Он оттолкнул ее назад и грубо спросил:
— Ты кто такая? Что тебе здесь надо?
— Меня зовут Серех, — сказала женщина, — Я принесла вам дрова, одеяла и еду.
Ее голос был очень тихий, но все слова она произносила ясно, видимо привыкнув к такому секретному шепоту.
— Мне ничего не нужно! — ответил Урос.
Мокки подошел к ним и Урос добавил:
— У меня есть мой саис.
— Он не может вылечить твою ногу, — возразила Серех, — А я умею лечить травами и делать лекарственные мази, настои и припарки. Меня научила этому моя мать.
— Так тебя послала сюда Ульчан, чтобы получить от меня еще больше денег? — спросил Урос презрительно.
— Я клянусь тебе, Ульчан даже не подозревает, что я ушла из палатки. — возразила Серех — Я ждала пока все уснут и вышла незаметно.
Она говорила все тише, но в ее голосе слышалась решительность.
— Понятно, — сказал Урос, — Ты хочешь заработать денег тайно от всех, только для себя.
— Даже если ты мне их предложишь, я их не возьму, — упрямо зашептала Серех, — Я пришла только для того… — она опустилась на колени. Ее косы коснулись руки саиса, который стоял рядом. — …чтобы сменить повязку на твоей ноге, господин.
Он ничего не успел ответить, как ее рука сдернула грязную ткань с его раны и Урос вздрогнул от внезапной боли.
Серех обернулась назад, чтобы сказать пару слов саису, и вновь ее волосы коснулись его руки.
— Принеси мне таз с горячей водой, большой саис. — попросила она.
В ее глазах плясали блики костра, и Мокки смотря в них, почувствовал странное головокружение. Только когда она отвернулась, он понял, что именно она попросила его сделать.
Чайник был пуст, на его дне лежал слой чаинок. Она вынула их, смяла и сделала небольшой шар.
— Так, большой саис, — сказала она, — теперь возьми факел и подойди ближе.
Когда неверный свет факела упал на рану, Серех наклонилась вперед, чтобы осмотреть ее.
— Сейчас самое время, — пробормотала она, — Самое время.
Чайными листьями она начала чистить рану. Ее руки двигались уверенно и легко, но Урос несколько раз дернулся от боли. Серех вновь наклонилась к нему и спросила:
— Тебе очень больно, господин?
Урос чуть приподнялся и оперевшись на локоть, посмотрел на нее. Его потемневшие, блестящие от лихорадки глаза, смотрели на нее с выражением, которое было ей незнакомо. В том мире, который она знала, были страх, зависть, оскорбления, хитрость, а чаще всего — злоба. Но не высокомерие.
— Как ты смеешь спрашивать меня? — бросил ей Урос.
В его словах было такое презрение, а на серых, плотно сжатых губах такое выражение гадливости, что у кочевницы зародилось еще одно, столь же неизвестное ей до этого момента, чувство, — что ее унизили. Обиду и удары она знала и привыкла к ним давно.
Но это чувство, что вызвал у нее Урос, было намного невыносимее. И внезапно она возненавидела Уроса так, как никого в своей жизни.
Но ее руки продолжали все так же аккуратно и бережно чистить его рану.
Боль в ноге потихоньку проходила. Когда рана была вычищена от гноя, Серех взяла один из многих, висевших у нее на поясе, небольших мешочков. Каждый из них был помечен каким-нибудь знаком. Серех открыла тот, на котором был вышит маленький синий кружок. В нем оказалась темная масса, которая пахла перетертой и сгнившей корой.
Урос не шевелился. Он смотрел в небо над ним, на первые звезды. А женщина…
Что она значит? Ничего.
— Мне больше не нужен факел, большой саис. — прошептала Серех.
Свет погас, и Уроса поглотила тьма. Приятная усталость охватила его, он почувствовал себя свободным от всего. Больше не было боли, более того, он не чувствовал ногу вообще.
«Травы Серех, — понял Урос, — Значит, она не солгала».
Он посмотрел на эту женщину. Пламя костра освещало ее лицо, которое еще не было помечено ни солнцем, ни пылью, ни возрастом, ни усталостью. Высокие, четкие скулы, большие, карие глаза, длинные ресницы и очень смуглая кожа.
